Корреспондент NM МАРИНА ШУПАК поговорила с главой минюста Молдовы ВЛАДИМИРОМ ЧЕБОТАРЕМ о борьбе с коррупцией, реформе юстиции, резонансных уголовных делах и о его связи с авиакомпанией Fly One.
«То, что мы сеем сегодня, даст результаты через год или два»
В последний раз вы нам давали интервью в 2014 году. Тогда вы были в должности замминистра транспорта и говорили с моим коллегой о проблемах железной дороги. Сегодня вы занимаете должность министра юстиции, и, надеюсь, мы продуктивно побеседуем о вопросах юстиции. В какой области вы считаете себя более компетентным: транспорте или юстиции?
Ого! Это очень трудный вопрос. Чувствую себя как рыба в воде там, где я руковожу процессами, и когда понимаю то, что делаю, и есть конкретная картина того, что мы хотим построить. Я полностью отдаюсь процессам. Приоритетным становится то дело, которым я занимаюсь, поэтому мне трудно отделить одно от другого.
Есть свои плюсы и минусы в обеих должностях. Но, наверное, на должности министра юстиции мне не хватает глубокого изучения экономических процессов. На предыдущих должностях было много, очень много отчетности. Эти процессы мне нравились, а в министерстве юстиции их нет. Зато на должности министра юстиции о процессах нужно думать не только со своей точки зрения. Хотя и здесь нужно доказывать, какой ты хороший менеджер, показывая результаты. То, что мы сеем сегодня, даст результаты через год или два. Министру юстиции надо все время думать наперед, обсуждать все с большим кругом институтов.
Вы говорили о видении. Можете описать, каким вы получили ведомство, возглавив его, и каким хотите его видеть. Какое министерство вы строите?
Я на все смотрю как на определенный процесс и на определенные проблемы, которые мы должны решить. Какие были проблемы в 2015 году? У нас хромала реформа [юстиции]. Я не говорю, что это из-за того, что не работало министерство или министр. Нет, это не так. Это потому, что не работали почти все органы власти. Парламент не принимал законов, министерства боролись между собой. Это было самой большой проблемой. Люди в минюсте и тогда, и сегодня те же самые.
Мы [юстиция] были самыми отстающими в реформах. Сегодня, по крайней мере математически, этого нет. У нас ноль невыполненных обязательств. Мы идем в темпе, который был запланирован на 2016 год.
По поводу цифр. Председатель Конституционного суда Александру Тэнасе сказал мне в интервью, что зачастую в Молдове реформы проходят ради реформ, а их количество не всегда перерастает в качество. Вы такое замечаете?
Конечно. До сих пор не понимаю, как можно утвердить закон или внести поправки в него без того, чтобы изменить суть проблемы. За время моего пребывания на посту министра юстиции были утверждены многие важные законы, и мы далее работаем над тем, чтобы они всеми соблюдались .
Я не применяю здесь политику Владимира Чеботаря, а мыслю институционально. Есть стратегия [реформы юстиции] — ей следуют мои коллеги и я. Реализация стратегии заложена в программу правительства, и я должен сделать все возможное, чтобы то, что было утверждено и дано министерству как задание, было качественно выполнено. В то же время в тех законах, к которым мы приложили руку, мы пытались найти реальные проблемы и расписать их решение.
«Поверьте, мы не делаем ничего плохого»
В продолжение темы реформ ради реформ. Западные партнеры вкладывают немало денег в проекты развития гендерного равенства в Молдове. Парламент даже повысил квоту представительства женщин в политике. Однако все три ваших заместителя — мужчины. Среди членов Высшего совета прокуроров нет ни одной женщины.
По своему опыту скажу, что не чувствую, будто в нашей республике есть проблема с равенством. Я не видел ее нигде. Может, я не по тем местам хожу. И, знаете, должность одного замминистра долгое время была вакантной. Мы как раз искали кандидата женского пола, но не смогли ее найти. Кандидата, который хотел бы и смог полностью посвятить себя этому процессу. В конечном итоге назначили мужчину. Зато если посмотрите на работников кабинета министра юстиции, то там большинство сотрудников — женщины. Глава кабинета — тоже женщина.
Так зачастую в Молдове и происходит: женщины выполняют большую часть работы, которая не видна, а мужчины занимают публичные должности. Даже начальники всех тюрем в стране — мужчины.
Начальник кабинета, начальницы служб у нас очень публичные личности. Они позиционирует себя наравне с заместителями министра. В нашем министерстве из 110 сотрудников мужчин можно по пальцам пересчитать. Женщины — начальники почти всех служб. Я очень доверяю женщинам. например, мы сейчас ищем компетентную женщину, чтобы передать ей в управлению одну из тюрем. Но опять не можем найти. Проблема не в том, что их не допускают к таким должностям, а в том, что с их стороны нет достаточного желания и амбиций, чтобы бороться и занять эти места.
Если мы затронули тему прав человека, то хотелось бы узнать, на каком этапе разработка нового Национального плана по правам человека. Ведь срок действия предыдущего завершился еще в 2014 году.
Очень хороший вопрос. В обществе много спекулируют на эту тему. В октябре и ноябре мы должны представить в ООН два отчета по правам человека . На основании этих отчетов для нас разработают рекомендации. Они будут включены в новую Стратегию по правам человека. К этому мы добавим рекомендации, которые уже получены. Мы не могли двинуться дальше пока наш отчет не будет принят и прокомментирован [странами-членами ООН].
Но ведь срок действия предыдущего Национального плана истек в 2014 году. Неужели два года министерство собирало критику и комментарии?
Согласен с вами. Но все же второй отчет мы представим в Женеве 4 ноября текущего года.
Вы же не обязаны ждать рекомендаций ООН.
Но мы не можем отправиться в путь с закрытыми глазами.
В стране есть гражданское общество. В июле несколько НПО направили премьеру Павлу Филипу обращение с просьбой ускорить принятие нового Национального плана по правам человека.
Я вам больше скажу. Больше девяти месяцев тому назад мы подняли этот вопрос. Мы! И попросили гражданское общество присылать нам предложения по поводу этого плана. Не скажу, что нас засыпали письмами и предложениями. Стоять в стороне и рассуждать о том, что что-то не так, все могут. Но когда речь идет о том, чтобы включиться в процесс, потратить время и умственные ресурсы, то все иначе. Поверьте, мы не делаем ничего плохого. Мы хотели бы делать все быстрее, но нельзя торопиться, чтобы не допустить ошибок.
«Значит, кто-то делает так, чтобы люди воспринимали ситуацию хуже, чем она есть»
Доверие к госинститутам, в том числе к минюсту, находится на рекордно низком уровне.
Где вы видели данные о министерстве юстиции? Таких данных нет. Доверие к сфере юстиции — возможно. Там много акторов. Но доверие к министерству юстиции никто не проверял.
Тогда переформулирую вопрос. Доверие к госинститутам в Молдове находится на рекордно низком уровне.
Извините, что перебиваю, но хочу упомянуть опрос, который недавно представил IDIS Viitorul. Там говорится, что негативное восприятие госучреждений не является правильной оценкой этих учреждений. Люди, которые столкнулись с каким-то госучреждением, воспринимают его в два раза лучше чем те, кто никогда к ним не обращался.
В выводах опроса говорится, что у наших граждан неправильное представление о том, как работают госучреждения. На это восприятие влияет много факторов. Когда мы говорим, что люди уезжают из Молдовы, потому что не доверяют государству, то давайте подумаем, почему они не доверяют. Кто-то, значит, делает так, чтобы люди воспринимали ситуацию хуже чем она есть. Значит, этот кто-то также виновен в миграции людей, как и государство. Давайте поймем, кто это делает. Но не надо винить во всем органы власти. Их надо критиковать в меру и правильно. А если из мухи делать слона, то те, кто это делает — соучастники массовой миграции. В мире нации развиваются на основе позитивного мышления, не негативного.
Вы говорите о ком-то конкретно?
Я не буду ни о ком говорить. Я высказал то, что думаю и выводы, которые сделал из соцопроса. Может, я неправ. Но если я неправ, значит, неправ тот соцопрос.
Судя по вашим словам, люди неправильно информированы?
Да, и причины неправильного информирования могут быть разными. Может, неправильно представляется информация госорганами. А может, люди сами не хотят знать. Или потому что плохие новости воспринимаются легче, чем хорошие. Я не социолог. Поэтому о причинах не буду говорить. Благодаря опросу я понял, что проблема преувеличена почти вдвое. Кем преувеличена — придется разобраться.
Вас беспокоит то, как люди воспринимают деятельность госорганов, и какую информацию получают об их работе. А беспокоит ли вас ситуация со свободой слова в Молдове? Как вы ее оцениваете?
Сужу по собственному опыту. Я ни разу не столкнулся со случаем, когда моим сотрудникам, коллегам что-то запретили сказать.
Возможно, чтобы общество адекватно оценивало деятельность госинститутов нужно мотивировать и приглашать членов гражданского общества занимать общественно-важные должности в госучреждениях?
А мы так и делаем. Сейчас в минюсте есть 20 добровольцев, которые наравне с нашими сотрудниками участвуют в разных процессах.
Я говорю о руководящих должностях. Например, минюст Румынии возглавляет бывший директор Transparency International Румынии Ралука Пруна.
У нас есть проблема. В министерстве много комиссий, на которые мы приглашаем представителей гражданского общества принять участие в очень важных процессах: следить за этикой и дисциплиной, участвовать в комиссиях по лицензированию и так далее. К сожалению, гражданское общество не участвует, не предоставляет свои кандидатуры для замещения должностей. Недавно у меня состоялся разговор с комиссией по выбору представителя гражданского общества в дисциплинарную комиссию судей. Мы в пятый раз продлили срок подачи документов. В пятый раз.
Может, об этих возможностях просто никто не знает?
Мы пишем везде: и в соцсетях, и на наших сайтах. И знаете, тот, кто ищет, всегда найдет. Те, кто реально хотят участвовать в каких-то процессах, находят эти объявления и участвуют. Мы благодарны, что иногда гражданское общество действительно активно помогает разрабатывать законы и нормативные документы.
Некоторые, возможно, и хотят участвовать в разработке законов, но физически не могут попасть в здания госучреждений, подконтрольные минюсту. Группа людей с особыми потребностями в этом году даже протестовала против того, что вход в здания минюста не адаптирован. У судов, прокуратур нет пандусов.
Проблема беспокоит меня не меньше. Именно поэтому новые судебные инстанции будут спроектированы под нужды таких людей. В следующем году также хотим внедрить информационный продукт, который позволит участвовать в заседаниях через видеоканал, и подавать жалобы в электронном виде. Доступ к материалам дел тоже будет электронным.
Не ограничивает ли участие граждан в работе минюста то, что русскоязычная версия сайта ведомства не обновляется? Национальный отчет Молдовы по правам человека, который будет обсуждаться в ООН в ноябре, тоже не переведен на русский.
Это проблема не только нашего министерства. Стыдно, но правда в том, что как минимум в нашем министерстве все меньше и меньше сотрудников, которые свободно владеют русским языком. Мы также испытываем трудности с переводом наших документов на русский язык.
Но это не оправдание.
Конечно, но для того чтобы сделать перевод, мы должны добиться дополнительной единицы в штатном расписании. Значит, нужны дополнительные бюджетные средства. Мы, конечно, это сделаем. Но вы должны понять, что это становится проблемой национального масштаба. Не так уж и страшен наш сайт, но тенденция плохая. Хорошо, что все больше граждан владеет госязыком, но с культурной и воспитательной точки зрения я хотел бы, чтобы мои дети, например, свободно говорили по-русски.
Тенденция, может, и плохая. Но есть же Закон о функционировании языков, который обязывает госучреждения предоставлять информацию на двух языках.
Мы предоставляем, если от нас этого требуют. Но в том же темпе обновлять и англоязычную, и русскоязычную версию сайта для нас нелегко. Уверяю, что это проблема скоро будет решена, так как перевод иформации на два языка — один из приоритетов главы нашей пресс-службы.
Возможно, ее можно решить, принимая на работу в минюст представителей этнических меньшинств?
В нашем министерстве есть гагаузы и, насколько я знаю, болгары. Есть люди украинского, русского происхождения. Но их работа состоит в другом, не в заполнении сайта и в переводе документов.
«Я бы хотел, чтобы те, кто требует борьбы с коррупцией, начали с себя»
За последний год дипломаты США и ЕС не раз критиковали решения молдавских судов и органов юстиции. Главным образом речь шла о деле мэра Тараклии Сергея Филипова и судьи Домники Маноле. С чем связана такая реакция и такие решения?
Суд должен самостоятельно принимать решения. И, как видите, в случае с мэром Тараклии он это сделал. Суд в конечном итоге принял правильное решение и помог мэру.
Не было ли окончательное решение в деле Филипова связано с реакцией дипломатов?
Мне так не кажется. О госпоже Маноле у меня противоречивое впечатление. И здесь я говорю не как министр юстиции, а как сторонний наблюдатель. С одной стороны, общество возмущалось легализацией незаконного строительства у посольства Франции. Все требовали мер: «Почему не тронули судей?» С другой стороны, судья, узаконившая строительство, — это госпожа Маноле. О снятии иммунитета: нам в ВСМ (Высший совет магистратуры. — NM) были представлены доказательства того, что судья, принимая решение, грубо нарушила закон. И речь идет не об интерпретации [закона], здесь нечто другое. Об этом скажет прокурор [по делу Маноле], когда будет готов.
Мы [члены ВСМ] не можем оставаться в стороне и не принимать никаких мер. До недавних пор в ВСМ никто даже не осмеливался поставить под сомнение решения суда. Такова была культура восприятия решений судебных инстанций. И этим доверием многие судьи злоупотребляли. Это сейчас судьям становится ясно, что они подотчетны и отвечают за свои решения. Знаете, как раньше говорили некоторые наши судьи? И меня это очень коробило. Они говорили, что они настолько независимые, что даже независимы от закона. Я рад, что в нашей стране судьи начинают зависеть от закона.
Не было ли решение ВСМ возбудить уголовное дело в отношении Домники Маноле инструментом давления на остальных судей?
Абсолютно нет.
Но с тех пор прокурор даже ни разу ее не допросил.
Я не знаю о допросах, но знаю, что работа по делу ведется, и это не было давлением. Домника Маноле сейчас абсолютно невиновный человек. Я спросил тогда у прокурора, есть ли альтернативные возможности провести проверку представленной им информации без снятия с Маноле иммунитета. Ответ был отрицательным. Нет других механизмов проверки такого рода ситуаций. Это единственный путь, поэтому я им тоже пошел.
По-вашему, в Молдове избирательное правосудие? Например, Илан Шор и Вячеслав Платон проходят обвиняемыми по схожим делам, однако…
Знаете, я не буду комментировать дела пока они не завершатся окончательным приговором.
Тогда без примеров. По-вашему, правосудие в Молдове избирательное?
Я по натуре оптимист. Каждый день стараюсь, чтобы граждане верили в наше правосудие. В том числе [стараюсь], чтобы они верили в то, что наше правосудие не избирательное. Сужу со своей колокольни, и ни к каким процессам не подхожу избирательно. Может, кто-то не так убедительно доказывает нашему обществу, что процесс не избирательный. Но я очень надеюсь и почти уверен, что он не избирательный. Я всегда раньше говорил, что когда процессы запущены, они становятся бесповоротными. Правосудие рано или поздно найдет любого, кто нарушил закон. Вот в этом я уверен.
Есть ли в молдавском правосудии сфабрикованные дела? Вот члены «группы Петренко» и их сторонники считают свое дело сфабрикованным.
Я бы не назвал дело Петренко сфабрикованным. Давайте вспомним, что произошло 6 сентября.
Давайте.
Разве мы не видели цепи? Разве мы не видели, что этими цепями были закрыты, в том числе и замком, двери Генпрокуратуры? Разве мы с вами не видели, что опасными предметами бросали в полицейских?
Я не видела.
А я видел. Видел, как чем-то похожим на древки от флагов бросали в полицейских. Разве полицейских не госпитализировали? Разве этого не было?
Стороны представляют разные данные о состоянии здоровья полицейских.
А давайте мы не будем делать выводы из того, что говорят, потому что это очень просто проверить. Давайте просто зайдем в интернет. Я уверен, мы быстро найдем ответ на ваш вопрос (открывает ноутбук и что-то печатает). Посмотрите, как пишет Pro TV. Об этом СМИ, по крайней мере, в этом случае, нельзя сказать, что оно придерживается позиции государства.
(Разворачивает монитор и показывает заголовок) «Ultima ora. Proteste violente în fața Procuraturii» (Последние новости. Насильственные протесты перед прокуратурой. — NM). Большими буквами написано: «Violențe Polițiștii au format un cordon. Cel puțin trei persoane reținute». («Насильственные. Полицейские сформировали кордон. Как минимум трое задержанных». — NM). Давайте мы посмотрим, что там происходит.
Членам этой акции протеста грозит до восьми лет лишения свободы. Вам кажется, что это наказание пропорционально их действиям? Тяжелых телесных повреждений никто не получил. Ни одно окно здания не пострадало.
А вы почему это утверждаете? Я, например, не видел заключения судмедэкспертизы.
Я слушала показания большинства пострадавших.
А я не слушал и не могу вмешиваться в это дело.
Я не юрист, но не думаю, что бросание древками можно квалифицировать как организацию массовых беспорядков. Вы как думаете?
Вы знаете, что древком можно выколоть кому-то глаз? Можно оставить человека инвалидом на всю жизнь. И мы с вами не знаем, никто не знает, была это подготовка или нет.
Давайте поговорим о другом громком деле — о деле Виктории Прутяну. Какова была ваша роль в том, что ее перевели под домашний арест?
Я объяснял это не один раз. Наша команда отправилась в село [где живет Прутяну], собрала документы: ее характеристики, подтверждение того, сколько у нее на иждивении детей, обстоятельства совершения убийства. Мы работали с ее адвокатами, с НПО, которое ей помогало. Мы предоставили им машину, чтобы эти документы быстрее зарегистрировали в суде. Консультировали, каким должен быть текст обращения в суд и так далее.
Не стали ли вы таким образом на сторону одного из участников судебного разбирательства?
Нет, влиять на дело неправильно, и мы этого не делали. Мы помогли им подготовить документы и правильно подготовить свою позицию в суде. Больше ничего (Продолжает смотреть видео с протеста 6 сентября 2015 года). И, кстати, это не единственный случай. Очень часто мы помогаем людям, советуем, как писать ходатайства, следим за тем, чтобы органы власти рассматривали ходатайства и отвечали в сроки. Потому что бывают случаи, когда они не отвечают. Исключительно в рамках закона мы пытаемся помочь людям.
Согласно соцопросам, граждане считают сферу юстиции самой коррумпированной. Можете описать масштаб проблемы? Насколько коррупция проникла в систему юстиции? Можете назвать размеры взяток судьям?
Не могу. Никто мне этого не говорит. Когда слышу от людей такие высказывания [о том, что у них просят взятку], я предлагаю им вместе со мной пойти в Наццентр по борьбе с коррупцией. Я гарантирую, что они не пострадают, что это не повлияет на объективное решение их вопроса в госорганах. Но, к сожалению, никто не идет. А если мы знаем, что такие случаи есть, но не хотим начать с себя, то очищение не произойдет.
Приведу пример из личной жизни. Очень близкий мне человек хотел начать собственное дело. Есть масса процессов, через которые он должен пройти. Он говорил мне : «Ты же можешь все решить». Я говорил, что не могу, что он должен сам пройти весь этот путь. Мой близкий человек столкнулся с определенными проблемами, но взяток не давал. Проблем было много, но я не вмешивался. А человек добился того, чего хотел. Я всегда говорю, что надо начинать с самого себя. Если я чего-то требую от своих сотрудников в министерстве, то я уже это делаю. Я бы очень хотел, чтобы те, кто требует борьбы с коррупцией, начали с самих себя.
«Необязательно, чтобы каждая статья служила поводом для проверки»
Что конкретно сделал минюст для борьбы с коррупцией?
Мы утвердили Национальное агентство по неподкупности, приняли много законов по реформированию Генпрокуратуры, перераспределили уголовные полномочия внутри прокуратуры. Мы изменили процедуру тестирования на неподкупность. И посмотрите, какие результаты. Посмотрите даже на случай с арестованными судьями. Вы поинтересуйтесь, сколько судебных исполнителей было наказаны. Некоторые даже потеряли свои лицензии. Посмотрите, как проводятся проверки нотариусов. Мы чувствуем и видим, как изменилось отношение представителей этих профессий к своему делу. Но мы хотим большего и лучшего для наших граждан.
Ваше высказывание о том, что Национальное агентство по неподкупности не сможет инициировать расследования на основании журналистских материалов, наделало много шума.
Я не сказал, что не сможет. Меня неправильно интерпретировали.
Тогда внесите ясность.
Я сказал, что не исключено, что органы по неподкупности будут инициировать расследование на основании журналистских материалов. За ними осталось это право. Я сказал, что это не является обязательным. Необязательно, чтобы каждая статья, в которой что-то написано, служила поводом для проверки. Нигде в мире такого нет.
Вы и ваша супруга вышли из состава учредителей Fly One?
Вышли.
Когда?
Не так давно, но вышли. Хотя я считаю это неправильным.
Считаете, что в этом случае не было конфликта интересов?
Абсолютно не было, потому что я [от имени компании] не участвовал ни в одном процессе, связанном с госорганами. Я не участвовал в процессе управления, я участвовал в процессе создания компании. Да, я многое подсказывал относительно стратегии, видения. Эта деятельность мне очень близка, она осталась в моем сердце. Там были созданы рабочие места, очень много рабочих мест. Идут постоянные инвестиции в профессиональную подготовку людей. Появился новый продукт, доступный для наших граждан.
Пока что я не вижу ничего плохого в том, что могло бы произойти. То, что Fly One вошла на рынок, никак не повлияло на других игроков. Она заняла место другой молдавской компании, которая закрылась пару лет тому назад. Что произошло в моем случае? Госслужащего, который не был в конфликте интересов, был открытым и показал все транспарентно, начали необоснованно критиковать, давить на него. Может, у некоторых его коллег есть тоже свои дела, в которых они не участвуют открыто. А какой пример мы подали? Было хорошо или было плохо? Пусть ваш читатель решит.
Вам известны подробности дел, в которых, возможно, косвенно участвуют ваши коллеги? Вы собираетесь обнародовать эту информацию?
Я вам сказал, что я подозреваю. Но не утверждаю. Я сужу еще и по-другому. У более чем 40 наших депутатов есть различные бизнесы, к которым люди не присматривались. Сейчас станут присматриваться. И если в их делах нет конфликта интересов, то что мы будем делать? Будем давить, чтобы они закрывали бизнес? А что делать с теми, кто работает в этих бизнесах? Там же рабочие места, там платят налоги. Они участвуют в экономике нашей страны. Мы чего хотим? Чем больше благополучных людей будет в моей стране, тем более процветающей будет моя страна. Я вижу вот так. Но некоторые видят по-другому.
Вам хотелось бы что-то изменить в том, как сейчас власть принимает решения?
Конечно, хотелось бы, чтобы все шло быстрее.
А в том, как назначают на высокие посты?
В мою бытность министром меня никто не просил назначить того или другого. Я не видел этой проблемы. Не могу говорить за всех, говорю за себя.
Оппозицию возмутило назначение Михая Поалелунжь на должность главы Высшей судебной палаты (ВСП).
А сколько человек подали документы, выдвинули свою кандидатуру? Один. А сколько раз мы переносили принятие решения? На сколько затянулся этот процесс? Почему за это время не нашлись другие, которые хотя бы формально подали заявки, чтобы иметь основания говорить, что кому-то воспрепятствовали? Но никто не участвовал.
А у вас есть ответ на вопрос, почему никто не участвовал?
Я не могу говорить за всех.
У вас есть предположения?
У меня нет предположений. Если я чего-то хочу, то делаю это, пытаюсь.
Оппозиция заявляла, что тех, которые хотели участвовать в конкурсе, запугивали.
А они назвали хотя бы один конкретный случай?
Конкретных имен не называли.
Я тоже ничего конкретного не слышал. Просто обвинять может любой.
Хотите сказать, что проблема в пассивности граждан?
А почему так мало кандидатов на то, чтобы стать членами той или иной комиссии в минюсте? Почему мы пять раз продлеваем сроки [поиска кандидатов]? Как только кого-то назначим нас, будут критиковать: «Ага, назначили этого. Есть люди и лучше». Возможно, есть и лучше, но мы должны были принять решение [по назначению главы ВСП]. У нас на столе были документы от одного кандидата. Мы переносили решение по нему, чтобы дать возможность другим выдвинуть свои кандидатуры. Но если других нет, что делать? Мы должны по закону принимать решение.
Ваша инициатива о привлечении к ответственности судей за решения, повлекшие проигрыш Молдовы в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ) была обжалована. На каком этапе ее реализация?
Венецианская комиссия высказала мнение, что мы можем просить привлечения судей к ответственности, в том числе материальной, за решения, которые они приняли злонамеренно, либо с грубой халатностью. То же самое сказал и Конституционный суд.
Когда можно ждать первых выплат от судей?
Все дела в процессе. Правда, один судья принял решение, что суд не может рассматривать такие дела. Мы опротестовали его решение в Апелляционной палате. Хочу вас заверить, что мы систематически, усердно будем работать над тем, чтобы довести инициативу до долгожданного конца.
Сколько на это потребуется времени?
Это не от нас зависит, а от судов.
Почему Молдова десятилетиями не ратифицирует важные международные механизмы по правам человека? Например, Европейскую хартию региональных языков или языков меньшинств, которая была подписана еще в 2002 году?
Я думаю, этот вопрос решится. Знаю, что мои коллеги обсуждают этот вопрос. Вопрос не в том, что нас беспокоят определенные нормы этого документа, а в том, что внедрение определенных норм требует финансовых затрат, которые в силу объективных причин мы себе не можем позволить. Их нет в бюджете. Не то чтобы у нас не было желания ратифицировать. Хотя некоторые коллеги говорят, что многие из тех норм, которые предусмотрены Хартией, у нас уже внедрены.
По-вашему, за 25 лет независимости Молдова состоялась как правовое государство?
За 25 лет в Республике Молдова многое изменилось, в том числе в юстиции. Некоторые проблемы, о которых мы говорили пять, десять лет назад были решены. Или в части прав человека. Их уже не существует. Мы сейчас говорим о других проблемах, которые нам предстоит решить, и мы решим. За 25 лет многое изменилось к лучшему, но есть, конечно, процессы, над которыми мы должны потрудиться.
Над какими? Можете привести примеры?
Например, доверие к судьям и органам власти. Если гражданин не верит своему государству, то очень трудно говорить о том, что это государство будет развиваться. Сегодня доверие граждан — самая большая проблема. Юстиции это тоже касается. Мне бы хотелось, чтобы люди были более принципиальными во всех отношениях, в том числе и в юстиции.
Вы имеете ввиду тех, кто вершит правосудие, или тех, кто ищет правосудия?
И тех, и других. Когда мы говорим о коррупции, то здесь замешан не только один человек. Один дает, другой берет. Может быть и третий, который был посредником. Поэтому я не перекладываю вину на одних или других. Давайте будем бороться с феноменом коррупции и среди тех, кто представляет власть, и среди тех, кто это делает. Кто-то, значит, ищет, как решить свой вопрос в обход законов и даже, если хотите, морали.
