«Таких мозаик, барельефов и Иисусов нет больше нигде». Интервью NM с авторами фотопроекта «Визуальная антропология Молдовы»
10 мин.

«Таких мозаик, барельефов и Иисусов нет больше нигде». Интервью NM с авторами фотопроекта «Визуальная антропология Молдовы»


 

В кишиневском художественном колледже «Александру Плэмэдялэ» прошла выставка современного искусства Postreal. Художники из Молдовы, Италии, Германии, Испании и России попытались с помощью различных художественных форм (фото, видео, инсталляции) осмыслить и отобразить молдавские реалии, связанные с историей края. Частью экспозиции стал и проект «Визуальная антропология Молдовы» братьев АНТОНА И МАКСИМА ПОЛЯКОВЫХ фотографа и журналиста из Приднестровья. В интервью корреспонденту NM ОЛЬГЕ ГНАТКОВОЙ они рассказали, как ситуация на Украине подтолкнула их к переосмыслить идеологию советских памятников, почему Приднестровье нельзя считать оторванным от современной культуры и как философское отношение к жизни помогает жить в Тирасполе.

Когда вы поняли, что случайные фотографии поклонных крестов, ворот, колодцев и памятников складываются в проект с концепцией и целью?

Антон: Во-первых, когда их накопилось достаточное количество. Сначала мы просто снимали подряд все, что нам нравилось. Потом поняли, что все это нужно осмыслять, структурировать, потому что иначе получается хаос. Постепенно появилась концепция, и проект вырос в «Визуальную антропологию Молдовы». Он до сих пор претерпевает какие-то изменения. То, что вы видите сейчас,  это не завершенная форма. Пока исследовали только ближайшие районы, куда можно добраться на велосипедах.

Максим: Пока еще не было экспедиций. Таких, чтобы Молдову с севера до юга проехать и захватить все населенные пункты. Это пока, скорее, мечта. Пока только отдельные вылазки: мы смотрим на карте здесь и здесь мы не были и пробуем эти села объединить в веломаршрут.

Антон: Так мы исследуем Молдову для себя и при этом стараемся снимать арт-объекты.

Максим: Для нас это research для разных других документальных проектов. Приезжаешь в село, думаешь, чем оно живет, какие визуально интересные объекты там есть. Часто в первую очередь цепляешься за зрительные впечатления, а потом уже начинаешь развивать их. Понравилось, например, как люди работают в поле это красиво смотрелось. А после захотелось с ними поговорить и дальше что-то сделать, рассказать о них.

В проекте есть и советские, и христианские, и традиционные молдавские символы. Вы интуитивно пришли к такой подборке или видели какую-то задачу?

Антон: Сначала снимали просто объекты, которые казались экзотикой, были любопытны с художественной точки зрения.

Максим: Визуальный антрополог Илья Утехин* говорит, что нужно почувствовать себя иностранцем, чтобы отстраниться и посмотреть на все со стороны. Мимо этих остановок и поклонных крестов мы проезжали с детства, потому что родились в Приднестровье, живем там и собираемся жить дальше. Посмотреть на это глазами иностранца полезный навык для документалиста, антрополога, любого исследователя. Под таким углом видно, что это особенности региона. Таких мозаик нет больше нигде, как и барельефов, как и Иисусов. Они есть только здесь и, так или иначе, рассказывают что-то об этой территории: ведь все эти образы уживаются в нашем сознании.

 

Потом, когда все уже снято, раскладываем фотографии на полу и собираем визуальную историю, как сейчас. Собранные вместе снимки вырастают во что-то цельное. И видно, в каком ключе развивать истории дальше.

Антон: Особенно ясно понимаешь, что занимаешься чем-то нужным, когда проезжаешь мимо мест, где ты снимал какие-то объекты, а их уже нет. Или они стали совсем другими. Они есть только на твоей пленке. Наверное, процессы, которые происходят на Украине, связанные с декоммунизацией и разрушением памятников, тоже подтолкнули нас к тому, чтобы все это собрать и осмыслить.

О взгляде иностранца. На своей лекции в рамках выставки вы говорили, что взгляд иностранцев на Приднестровье и Молдову вам не нравится. И отчасти поэтому вам захотелось показать свою точку зрения. В чем главные несовпадения?

Максим: Работая и общаясь с иностранцами, я замечал, что для них часто существуют только штампы, связанные с коммунистическим прошлым: «страна, которой не существует», «черная дыра Европы» и т.д. Мое Приднестровье, мой Тирасполь и моя Молдова они другие. Для меня это мои друзья, которые живут в своих маленьких сообществах и внутри них происходит кипящая жизнь и своя драматургия. Но это вряд ли окажется на пленке иностранного документалиста.

Поэтому один из аспектов нашей работы  такие комьюнити. Для этого нужно, во-первых, время. Если человек приезжает на две недели и хочет за это время что-то снять о Приднестровье у него получится очень поверхностно. Потому что это будет набор штампов, с которыми он уже приехал. Ему нужно тут прожить какое-то время, чтобы заглянуть за ширму стереотипов и понять, что все устроено сложнее. А мы тут живем, и у нас есть возможность с знакомиться, не спеша общаться, искать то, что нам кажется близким к нашей правде. И интересным. Например, Антон работал над проектом о ребятах на севере Приднестровья.

Антон:  Но то, что делают иностранцы, тоже нужно. Из их работ видно, что интересно людям, с чем они приезжают, на чем фокусируются, что для них важно.

Максим: Конечно, мы просто заполняем свою нишу. Это не значит, что они не могут приезжать и снимать. Пусть делают кто что хочет. Но нужен и свой взгляд на это мы чувствуем, что здесь есть вакуум. Не хватает информации от местных художников и просто жителей. И мы пытаемся заполнить этот вакуум показываем наше Приднестровье и Молдову, как видим ее мы.

Для кого вы в первую очередь это делаете для жителей Молдовы или все-таки для внешнего зрителя?

Максим: Зависит от проекта, наверное. Я не очень чувствую целевую аудиторию в Приднестровье: непонятно, для кого мне это стоит делать. У нас были попытки создать медиа в Тирасполе, но они провалились, потому что мы не проводили исследования, кому это нужно. По моим ощущениям, там самая активная аудитория сейчас от 13 до 18 лет. Потому что после 18 лет все, в основном, уезжают. Наверное, то, что мы делаем, рассчитано все-таки на аудиторию вовне.

Антон: И, в первую очередь, для себя, наверное.

Максим: Да, я думаю, что это полезный эгоизм.

Антон: И это нужно запечатлеть и зафиксировать. Возможно, людям, которые живут на этой территории, через какое-то время тоже будет интересно. Может быть, не сейчас, но когда-нибудь они к этому придут.

Максим: Сейчас и не хочется признания на родине. Вполне устраивает быть среднестатистическим человеком и достаточно того, чтобы все происходило в голове или в узком комьюнити. Сейчас, например, смотришь фотографии, которые были сделаны в 1990-ые, и они кажутся интересными. Хотя тогда эти снимки были текучкой. А сейчас, когда прошло время, когда что-то изменилось, можно сравнить, смотришь архив неизвестных приднестровских фотографов, которые просто работали на местные газеты, и видишь, что они уловили какие-то ключи того времени.

Поэтому, если  через 30-40 лет это будет кому-нибудь нужно, какому-нибудь человеку, который посмотрит и скажет так вот, как это было и как изменилось,   уже хорошо. Значит, мы не зря делали этот проект.

Антон: Может быть, кто-то проведет исследования на основании нашей работы. Возможно, мы сейчас к чему-то не может прийти, а кто-то переработает так, как нужно.

В основном, вы фиксируете следы прошлого, давнего или недавнего. А есть символы сегодняшней Молдовы или что, на ваш взгляд, может стать этими символами? В частности, в Приднестровье, которое, как вы говорите, чаще всего ассоциируется с эпохой коммунизма.

Максим: Символы это то, что дорого людям. То, что они считают важным и интересным. Современная культура, например. В этом проекте мы работаем с прошлым. Но вот Антон работал с молодежью из зон конфликтов из Абхазии и Приднестровья. Это уже поколение, которое живет в глобальную эпоху. У них есть интернет, есть ценности, которые разделяют их сверстники в Москве, Нью-Йорке, Берлине. Они слушают техно, бьют татуировки методом хендпоука и дерутся, как футбольные ультрас. То есть современная культура до них доходит. И они ее воспринимают.

Антон: Сложно назвать уникальные символы. Не могу их сейчас для себя их определить.

Максим: Это может быть приметой времени. Их нет не только в Приднестровье, но и в Молдове. Есть стрит-арт, но это узкий сегмент для тех, кто в теме. Это не то, что понимает большинство. Это не крест, который понятен всем без исключения. Стрит-арт маргинальная вещь.

Есть маргинальные сообщества, у них свои символы. Мне кажется, сейчас так не только в Приднестровье и Молдове, но и во всем мире. Есть глобальное общество, внутри которого есть маргинальные культуры. Так же это работает и у нас. Это, мне кажется, важно зафиксировать неоторванность. Показать, что, наоборот, благодаря интернету Приднестровье находится вполне в контексте всех трендов. Можно спуститься в подвал Клуба №19 и увидеть, как малые батлятся. У них рэп-баттл, потому что они посмотрели на своих кумиров на YouTube и пытаются им подражать.

Возвращаясь к проблемам оценки прошлого. Сейчас история на территории постсоветских стран это поле битвы. Каждый вкладывает свой смысл в исторические события и интерпретирует по-своему. Как вам удается, особенно в проектах, связанных с визуальной антропологией, лавировать на этом поле?

Максим: Мы стараемся, во-первых, показывать, а не высказывать свое мнение. Оставаться наблюдателями. Во-вторых, если говорить вообще об исторической памяти, мы стараемся непосредственно с людьми общаться, если рассказываем о каких-то событиях, например, о Второй мировой войне. Недавно снимали проект о немецких колонистах: в XX веке они пережили и депортации, и возвращения. Тяжелая история. Если смотреть только на эти факты, кажется, что все было беспросветно.

Но если пообщаться с самим человеком и узнать его семейную историю, то получается, что люди смотрели на происходящее вне штампов. Штампы пришли позже. А у людей была личная жизнь, они влюблялись, рожали детей, и т.д. По-своему были счастливы и прожили большую жизнь. И мне кажется, что лучше давать слово людям, чтобы они рассказывали свои истории, и из этого собирать мозаику нашего региона.

Антон:  В наших проектах мы не затрагиваем политику. Думаю, они, скорее, гуманистической направленности.

Максим: Нас нередко не то чтобы обвиняют, но спрашивают, почему мы часто уходим в философию вместо прямого высказывания. На это я всегда отвечаю, что я не гражданский активист. Я не борюсь ни за чьи права и ничего не отстаиваю. Не хочу совершать никаких революций. Я хочу просто анализировать то, что меня окружает и делиться с окружающими тем, что я нашел во время своего поиска. Я готов и открыт к диалогу, критике, ко всему. Это можно сказать про всю нашу команду нам близка такая философская позиция. С ней, во-первых, проще жить в Приднестровье. Во-вторых, мне кажется, что в документалистике автора должно быть как можно меньше.

Все, что он хочет сказать, он говорит визуальным высказыванием. Не обязательно просить его, чтобы он расшифровал все досконально. Каждый может вкладывать в это те смыслы, какие видит. Это поле для размышлений, а дальше пусть зритель сам с этим живет, думает, переосмысляет.

Антон: Мне кажется, это все равно какой-то субъективный рассказ. Каждый все равно интерпретирует реальность по-своему, и нет ничего объективного. Каждый художник может ту же визуальную антропологию снять как-то иначе. Переработать, представить материал по-другому, и это нормально.

Когда и чем завершится этот проект?

Антон: Пока есть символы, которые нам интересны, будем этим заниматься. Думаю, что было бы неплохо выпустить книгу и зафиксировать все в материальном объекте.

Максим: Книга это этап. Если ты выпускаешь книгу, какой-то гештальт закрывается. Можно отдохнуть от проекта и, возможно, когда-то к нему вернуться.

Антон: Возможно, сделаем интерактивную карту с нанесенными на нее объектами.

*Илья Утехин кандидат исторических наук, декан факультета антропологии Европейского университета в Санкт-Петербурге. Автор книги «Очерки коммунального быта» и других работ о постсоветской повседневности.

x
x

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: