Семь лет назад, 1 августа 2014 года, в трехкомнатной квартире в доме на улице Матеевича команда NewsMaker запустила свой сайт. Инициатором проекта был Владимир Соловьев. Он же стал основателем и учредителем издания. В интервью корреспонденту NM Надежде Копту он рассказал, как по воле случая стал журналистом, как решился вернуться из Москвы в Кишинев, как «на коленке» создавали NewsMaker, и почему «журналист должен быть на работе всегда».
Это интервью — первое из серии публикаций спецпроекта #NMinside, в рамках которого сотрудники редакции рассказали о себе, о работе, и о том, что остается «за кадром» наших материалов.
«„Ты к нам надолго?“ И я сказал: „Навсегда“»
Как ты стал журналистом?
Я не думал быть журналистом. Когда учился в школе, мечтал о карьере адвоката, но поступил не на юридический, а на факультет политологии. Девяностые годы были сложными, в том числе и финансово. На бюджет я поступить не мог, поэтому выбирали из того, что может оплатить семья. Сейчас я не уверен, что это был правильный выбор, но это уже не важно.
После университета я стал искать работу, но никак не мог найти. Какое-то время даже работал охранником в McDonalds на Рышкановке. Это было смешно, потому что я и сейчас не очень крепкого телосложения, а тогда вообще был щуплым. Но это было единственное место, куда меня приняли. Мне там не нравилось: надо было дежурить ночами, форма была тонкой и не грела. Последней каплей стал конфликт с менеджером, который перестал меня пускать внутрь погреться.
Когда уже решил уйти, позвонила знакомая и сказала, что видела объявление о том, что агентству Moldpres нужен корреспондент. Ничего не понимая в журналистской работе, я пришел в агентство и стал учиться с нуля. Там были отзывчивые люди, которые объясняли мне, как писать новости. Это был конец 2002 года.
Помню, что очень комплексовал по поводу того, что медленно пишу, даже ставил часы и засекал, сколько времени трачу на новость. Поначалу я мог часами сидеть над одной новостью. Но меня радовало, что время сокращается.
Мне поручили департамент межэтнических отношений. Тогда я практически не понимал румынского языка, видимо, поэтому мне дали этот департамент. Кстати, за время работы мой румынский улучшился, потому что планерки проходили на румынском языке. Потом директором агентства стал Михаил Николаевич Белоус, который перекинул меня на тематику приднестровского региона. Он объяснил мне, что такое «зона безопасности», я стал ездить на заседания ОКК и погружаться в эту тематику. Мне эта тема была близка, потому что я вырос в Приднестровье, а родился — на Украине.
Он же [Белоус] познакомил меня с Константином Старышем, который тогда вел телевизионную программу «Резонанс». Я стал делать сюжеты для этой программы. Потом, в 2004 году, меня отправили на стажировку в Москву в агентство РИА-Новости. У них была программа для журналистов стран СНГ и Балтии. Нас водили по разным московским редакциям, в том числе повели в «Коммерсантъ». Когда я туда попал, понял, что хочу здесь остаться. Мне предложили для начала поработать внештатником.
Моя первая публикация в «Коммерсанте» была о том, что Илие Илашку выиграл иск против России в Европейском суде по правам человека. Это было информационное сообщение буквально из двух абзацев. В Кишинев газета «Коммерсантъ» приходила с недельным опозданием и продавалась в супермаркете GreenHills на Ботанике.
Я звонил, узнавал, поступил ли номер в продажу, просил отложить для меня. Когда, наконец, взял его в руки и нашел свою заметку, очень обрадовался, а потом увидел, что автором указан Сергей Соловьев. Они перепутали имя, но мне было все равно. Я был счастлив и скакал по редакции.
Андрей Мардарь/NewsMaker.md
А как ты стал собкором «Коммерсанта»?
После этой первой заметки я писал для «Ъ» все больше и больше, а потом случились парламентские выборы 2005 года, на которых Москва играла против Партии коммунистов. Это была очень сильная интрига, скандальная избирательная кампания, и из Москвы сюда прислали спецкора «Коммерсанта» Валерия Панюшкина. Для меня это был бог. Он объяснил мне какие-то вещи про работу с текстами. Я сказал ему, что очень хочу работать в «Коммерсанте». Когда он вернулся в Москву, поговорил с тогдашним начальником отдела международной политики «Коммерсанта», и в какой-то момент у меня зазвонил телефон, и меня пригласили в Москву на стажировку.
В начале июня 2005 года с небольшим чемоданом я приехал в Москву, пришел в «Коммерсантъ», и заместитель начальника отдела внешней политики спросил меня: «Володя, ты к нам надолго?», и я ему сказал: «Навсегда». Уже осенью меня взяли в штат, и я стал работать корреспондентом по международной политике. Писал сначала только о Молдове, но скоро стало ясно, что только на этой теме не выедешь. Стал расширять географию интересующих меня стран. Это было постсоветское пространство: Казахстан, Белоруссия, Украина. Так я стал специальным корреспондентом. И я до сих пор этим занимаюсь и очень это люблю.
«У нас была офигенная команда»
NewsMaker
В 2012 году ты стал главредом молдавского «Коммерсанта». Как это получилось? И как ты решился?
Это было и простое, и непростое решение. С одной стороны, мне очень хотелось, чтобы в Молдове появилось СМИ, похожее на «Коммерсантъ». А тут в Молдове появилась франшиза «Коммерсантъ», только онлайн. Я подумал, что было бы круто, если бы у меня получилось построить медиа, которое занималось бы в Молдове бодрой, клевой и качественной журналистикой. Это было непростым решением, потому что я никогда не был редактором или руководителем. Опасался, конечно, что не справлюсь. Но я втянулся, когда приехал.
Мы стали делать молдавский «Коммерсантъ», но продолжалось это, как известно, недолго. В 2014 году у инвесторов начались проблемы, и издание пришлось закрыть. У меня было два варианта: вернуться в Москву, потому что я оставался собкором «Ъ» и писал не только из Молдовы, а ездил еще на Украину, или сделать собственный проект. Я выбрал второе. Так родился NewsMaker, название которого придумал Александр Стахурский.
Создание NM — это ведь была авантюра: без денег, на коленке (единственное, что было — команда). Была уверенность в том, что все получится?
У нас была офигенная команда. Я не мог им точно сказать, что все получится. Я это чувствовал, но у меня не было подтверждения того, что мы найдем финансовые ресурсы, чтобы запустить проект. При том что денег не было, команда не разошлась. Вот за это я благодарен и ценю каждого: за то, что они не разошлись по другим медиа и дождались, когда мы нашли деньги.
«Страшно не было, было интересно»
NewsMaker был маленькой редакцией без «крыши». Несмотря на это, вы одними из первых поднимали самые острые темы. Это и кража миллиарда, и «Ландромат», и др. Не было страшно открыто идти против власти?
Вообще не было страшно. Напротив, это было интересно и бодрило. Ты пишешь о том, о чем подконтрольные политикам медиа или вообще молчат, или сообщают совершенно противоположную правде информацию, чтобы прикрывать [владельцев СМИ].
Мне кажется, люди, которые работали и продолжают работать в NewsMaker, хотят разобраться в том, что происходит, объяснить это читателю. Я думаю, они в этом видят свою миссию.
Все-таки давай не будем забывать, что в Молдове не убили ни одного журналиста, и слава богу. Мы же знаем, сколько журналистов каждый год гибнет в мире. Здесь же, к счастью, и, надеюсь, так и будет дальше, на журналистов не нападают. Ну, могут быть какие-то медийные атаки, но не физические. Я не говорю о случаях, когда кто-то может психануть и ударить журналиста. Такое случалось и с журналистами NM, и с журналистами других медиа. Это отвратительно, но все-таки не настолько опасно. Поэтому страшно не было, было интересно.
Но вот конкретно на тебя власти потратили достаточно много ресурсов: и слежка, и прослушка, и разные медийные атаки.
Ну, слежка, прослушка. Слежка была неприятной, потому что ты не знаешь, что в голове у этих людей. В конце концов, ничего ведь не произошло.
«Важно, что об этом узнали люди»
В 2015 году в NM появилась рубрика «Кража века». Не было ощущения бессмысленности из-за того, что вы раскрыли так много деталей, а те, кто должен реагировать, игнорировали это?
На самом деле ощущение бессмысленности сопровождает меня всю жизнь. За всех говорить не буду, но на меня оно периодически накатывает, когда кажется, что ты ничего не можешь изменить. Но на самом деле, даже если после твоего текста ничего не изменяется: не возбуждают дела, не восстанавливается справедливость — важно, чтобы об этом узнали люди. Это может быть вопиющий или курьезный случай, или аналитическая статья о каких-то подводных течениях. Людям важно понимать, что происходит. И ты помогаешь им в этом. NM давно рассказывает не только о новостях, но цепляет социальные, конфликтные, исторические темы вроде Холокоста на территории Молдовы или депортаций. Важно об этом напоминать, чтобы такое не повторилось.
«И тогда, и сейчас считаю, что журналист должен быть на работе всегда»
Ты сказал, что, когда рождался NM, у тебя была классная команда. Перед запуском проекта ты предупредил их, что придется работать 24 часа семь дней в неделю. Ты понимал тогда, что программируешь их на выгорание?
Нет, наверное, не понимал. И тогда, и сейчас я считаю, что журналист должен быть на работе всегда. Вот я приехал в командировку в Кишинев, чтобы освещать выборы 11 июля. После закрытия избирательных участков я отправил текст в редакцию в Москву. Но после двух ночи картина уже стала полностью ясна. В отправленном тексте ее не было. Этот текст я отправил, потому что дедлайн, потому что газета уходит в печать. А после двух ночи спокойно сел и до трех часов набил новую заметку, которую отправил в редакцию.
Предположим, ты сам выбрал, как построить рабочий день. А тут ты задал режим и темп работы для всех сотрудников NM. Чувствуешь за это ответственность?
Да, есть этот момент с выгоранием. Согласен. Но это тоже может быть такая регулируемая нагрузка. Согласись, что не каждый день приходится работать допоздна. Да, у нас бывали дни, например, те же выборы, когда мы всей командой работали чуть ли не с утра до следующего утра. Да, это не просто, но, черт возьми, наши читатели ждут от нас быстрой и точной информации, а мы работаем для читателей.
Потом, мне кажется, журналист — это призвание. Это уже в каком-то смысле образ жизни. Я, например, не представляю, чем еще я могу заниматься. Люди, которые идут в журналистику и думают, что будут работать с 09:00 до 18:00, очень быстро понимают, что это не их профессия, и находят другую работу.
Выгорание, конечно, случается. В медиа действительно многие выгорают из-за напряженной работы. Часто это рутина. Особенно, если ты редактируешь тексты. Это такая героическая работа. Работа автора более разнообразна и меньше подвержена выгоранию, потому что у него меняется картинка. Редактору сложнее, к нему падает текст за текстом, какие-то он должен быстренько дать, в какие-то надо закопаться, какие-то надо вообще переписать. Выгорание возможно, но надо думать, как с ним бороться.
А как ты с ним борешься?
Можно уйти в отпуск или сменить тему. У меня не было такого, чтобы совсем, дотла — все, я больше не хочу заниматься журналистикой.
«Я понял, что NewsMaker стал взрослым»
Какие у тебя были самые сложные моменты в NM?
Самым сложным было запустить NewsMaker. Первая версия сайта была сделана на коленке. Но вообще, я не помню каких-то сложных моментов. Такие моменты у меня бывают в профессии, когда я начинаю думать: «Что я делаю, имеет ли это какой-то смысл?». Но это не касается работы в NewsMaker или в «Коммерсанте».
А когда задумывал проект, ты понимал, что однажды его покинешь?
Я допускал такое, потому что жизнь меняется. Когда я понял, что NM надо покинуть? Наверное, с этим и связан самый сложный момент. Я решил покинуть проект, потому что понял, что хочу сам писать, ездить по разным странам, освещать, что в них происходит. Мне это интересно. На административной позиции главного редактора такой возможности не было. Я продолжал писать и здесь, но у меня на это оставалось слишком мало времени.
Когда решил вернуться в Москву, я очень опасался, что уйду, и NewsMaker перестанет быть самим собой. Такое часто бывает в политике: кто-то уходит с руководящего поста, и дальше все сыпется. И я был очень рад, когда оказалось, что команда продолжает держать планку.
Я понял, что NewsMaker стал медиа институтом, он стал самодостаточным и взрослым. Любое медиа, даже New York Times, можно разрушить, если назначить туда специального человека, которому поставят задачу любить одних и не любить других. NewsMaker никогда не был ни белым, ни красным. Людям, которые работают в NM, нравится их работа и нравится ее делать. Они понимают, что такое журналистика, поэтому NewsMaker остается качественным СМИ.
Мне кажется, NewsMaker подошел к тому моменту, когда нужно сделать следующий рывок. Уже недостаточно быть тем, что ты есть. Нужно изобрести что-то новое и двигаться дальше. За эти семь лет очень изменилась жизнь, очень изменились скорости. Я бы хотел пожелать NewsMaker каких-то новых проектов. Кстати, многие из них уже появились — и видео, и подкасты, и разные другие фишки. Но я бы хотел побольше аналитики, побольше инсайдерских, хороших, качественных материалов.
«Меня это очень зацепило»
Ты можешь вспомнить какой-то свой текст, который на тебя сильно повлиял или просто запомнился?
Были такие тексты. На самом деле я редко бываю доволен своими текстами, поэтому редко ими делюсь в соцсетях. Мне почему-то неловко это делать. Но есть исключения. Из последних — это текст о ситуации в Белоруссии. Я его придумал еще в прошлом году, после того как побывал на протестах. Потом протесты схлынули, и пошла волна реакции. Людей стали судить и т.д. Мне стало интересно, как живут люди, которые вышли на площадь, думая, что все изменится, а по ним проехал каток реакции, который продолжает ехать и сегодня. Я съездил туда и, мне кажется, это первый текст, к которому у меня нет претензий, хотя я достаточно критически к себе отношусь.
Еще, думаю, у меня вышел неплохой текст о десятилетии войны в Грузии. В 2018 году было десятилетие. Тогда я побывал в Тбилиси и в двух республиках — Абхазии и Южной Осетии, которые Россия признала после конфликта 2008 года. Я написал большой репортаж о том, как они живут вместе, но врозь.
Еще я помню текст, который написал, когда случился пожар в торговом центре «Зимняя вишня». Меня это очень зацепило тогда. Интересно было понять, что вообще происходит в российской пожарной охране, почему такое стало возможно. Я попытался в этом разобраться, съездил в Кемерово, написал текст. Не знаю, что он изменил, но вскоре после его публикации уволили главу МЧС России. Я хочу эту тему продолжить, она мне кажется достаточно важной.
«Это твой подвальчик»
В твоем интервью с Николетой Есинеску ты назвал театр Spălătorie ее «подвальчиком». А она сказала, что «NewsMaker — это твой подвальчик, который помогает тебе стоять на ногах». Тебе не хочется вернуться «в свой подвальчик»?
Я ничего не исключаю. Уехав в Москву в 2005 году с огромным желанием работать в «Коммерсанте», через семь лет я вернулся сюда и прожил здесь еще пять лет. Я не мог предположить, что я этого захочу, но так сложились обстоятельства, что я вернулся в Молдову, и я сказал: «О, круто». Я очень рад, что это случилось. Когда я уехал в 2005 году, думал, что понимаю о Молдове все. Но, когда я вернулся в 2012, понял, что я почти ничего о ней не понимал. Вернувшись и снова погрузившись в молдавскую политику, я увидел, открыл, понял какие-то новые вещи. Это до сих пор помогает мне в работе.
Но сейчас у меня есть идеи и темы, которые я хотел бы реализовать в Москве.
