Интервью NM
«От голода на 7 день начались галлюцинации и судороги»
Спасшиеся жители Мариуполя о жизни в осажденном городе
Мариуполь находится в осаде уже больше месяц. Это важнейший город-порт, металлургический центр юга Донецкой области и одна из приоритетных целей российской армии в этой войне. Захватив Мариуполь, российские войска смогут обеспечить себе прямой сухопутный коридор из Крыма в «Л/ДНР». В эти дни Мариуполь — одна из страшнейших горячих точек на планете.
Уже почти месяц в городе нет света, газа, мобильной связи, отопления, еды и питьевой воды. Тысячи людей заперты в подвалах и бомбоубежищах из-за непрекращающихся обстрелов. Они неделями не выходят на связь с близкими за пределами Мариуполя. Корреспондент NM Денис Дерменжи поговорил с теми, кому все-таки удалось оттуда выбраться, и у кого в Мариуполе остались родные.
Уже почти месяц в городе нет света, газа, мобильной связи, отопления, еды и питьевой воды. Тысячи людей заперты в подвалах и бомбоубежищах из-за непрекращающихся обстрелов. Они неделями не выходят на связь с близкими за пределами Мариуполя. Корреспондент NM Денис Дерменжи поговорил с теми, кому все-таки удалось оттуда выбраться, и у кого в Мариуполе остались родные.
Дисклеймер: В условиях войны проверить и датировать все данные сложно или вовсе невозможно. Некоторые имена героев изменены по их просьбе.
Александра Шевченко
«Я получила сквозное осколочное ранение в руку»
Двое детей, до войны работала в местном горсовете. Выехала их Мариуполя 15 марта.
24 февраля наша жизнь перевернулась. Я была в декрете: моей малышке год и четыре месяца, старшей дочери 12 лет. До декрета я работала в Мариупольском городском совете, у мужа — кафе и гостиница.
В декрете я поступила на второе высшее, чтобы потом пойти вверх по карьерной лестнице. Радовались тому, как наш город расцветает и становится с каждым годом все красивее. Особенно любили гулять семьей по нашему пирсу.
В самом начале войны муж вынужден был переехать к себе в кафе и гостиницу, чтобы охранять их от мародеров. Я осталась дома с детьми, пригласила к себе куму с крестником — вместе веселей, и детям не так страшно. Все пытались воспринимать с позитивом. Ну нет воды — ладно. Пошел дождь — спасибо, будем мыть дождевой водой. Нет света — будем устраивать театр теней. Прятались и спали в коридорах.
В один день бомбить стали все ближе и ближе к нашему дому, и муж забрал нас к себе. Там были баллоны с газом, мы могли готовить еду. Но и этот газ закончился. Варили на костре борщи, чаи, делали лепешки.
Было чувство, что это как один долгий повторяющийся по кругу день, становившийся по нарастающей все страшнее. Сирен уже не было, но зато отчетливо слышны были звуки самолетов над головами, и постоянные взрывы.
В декрете я поступила на второе высшее, чтобы потом пойти вверх по карьерной лестнице. Радовались тому, как наш город расцветает и становится с каждым годом все красивее. Особенно любили гулять семьей по нашему пирсу.
В самом начале войны муж вынужден был переехать к себе в кафе и гостиницу, чтобы охранять их от мародеров. Я осталась дома с детьми, пригласила к себе куму с крестником — вместе веселей, и детям не так страшно. Все пытались воспринимать с позитивом. Ну нет воды — ладно. Пошел дождь — спасибо, будем мыть дождевой водой. Нет света — будем устраивать театр теней. Прятались и спали в коридорах.
В один день бомбить стали все ближе и ближе к нашему дому, и муж забрал нас к себе. Там были баллоны с газом, мы могли готовить еду. Но и этот газ закончился. Варили на костре борщи, чаи, делали лепешки.
Было чувство, что это как один долгий повторяющийся по кругу день, становившийся по нарастающей все страшнее. Сирен уже не было, но зато отчетливо слышны были звуки самолетов над головами, и постоянные взрывы.
24 февраля, семья Александры спит.
Утром следующего дня начнутся ожесточенные бои за Мариуполь и блокада.
Утром следующего дня начнутся ожесточенные бои за Мариуполь и блокада.
Я прятала детей в подушки и постоянно молилась. Ночью 15 марта здание, в котором мы находились, подверглось воздушной атаке. Это очень страшно, как в 3D-фильме. Посекло все здание и внутри, и снаружи. Нас немного спасли матрасы, но я получила сквозное осколочное ранение в руку.
После этой атаки мы решили, что точно будем выбираться из города любыми путями. Мы уезжали, когда под обстрел попала колонна автомобилей. От этих взрывов были ямы величиной с бассейн.
Мы ехали, как в фильме: впереди дорога, а позади уже все обстреляно, и все что у тебя на уме: «Ну все, щас мы».
Если кто-то и выжил, то в душах этих людей уже нет ничего, сплошные дыры. Я не понимаю, как справиться с этой болью и мотивировать себя жить дальше. Я даже не знаю, что с моими родными. Правда лишь одна: и она в том, что у меня больше нет дома. Я больше не могу прикоснуться к рукам своих родителей, и часами напролет общаться с мамой на кухне.
После этой атаки мы решили, что точно будем выбираться из города любыми путями. Мы уезжали, когда под обстрел попала колонна автомобилей. От этих взрывов были ямы величиной с бассейн.
Мы ехали, как в фильме: впереди дорога, а позади уже все обстреляно, и все что у тебя на уме: «Ну все, щас мы».
Если кто-то и выжил, то в душах этих людей уже нет ничего, сплошные дыры. Я не понимаю, как справиться с этой болью и мотивировать себя жить дальше. Я даже не знаю, что с моими родными. Правда лишь одна: и она в том, что у меня больше нет дома. Я больше не могу прикоснуться к рукам своих родителей, и часами напролет общаться с мамой на кухне.
Анна Акимова
«Для них мы — „вынужденные потери“»
О себе рассказывать Анна не захотела, выбралась из Мариуполя 17 марта. На вопрос о том, как удалось выбраться, говорит: «С божьей помощью».
Выбраться можно, но не со всех районов города. Многие отчаянные люди идут пешком по 5-9 км до населенных пунктов, где не стреляют. И это очень опасно. Обстрелы в городе не прекращаются. Народ идет под свист пуль и взрыв снарядов. На это не все могут решиться, и поэтому там еще очень много пожилых людей и семей с маленькими детьми.
Два дня назад мама моего мужа смогла дозвониться до нас, но это была буквально одна минута. Мы смогли услышать только, что они живы, и что папа в больнице с ранением.
Мы каждый день звоним всем, кто там остался, в надежде, что услышим голоса родных и близких нам людей. Если удается связаться, надеемся, что это не последний раз.
Прячутся люди в основном в подвалах. Но в каких условиях приходится жить — страшно. Чтобы это понять, попробуйте отключить электроэнергию, воду, газ, отопление и связь с внешним миром. Это страшно, но человек ко всему приспосабливается. Но страшнее всего то, что продуктов питания у людей уже почти не осталось. И взять их негде.
Когда я была там, честно, я даже не знала, кто по нам стрелял. Ты же не пойдешь спрашивать, чей танк: Украины или России. И да, там обеим сторонам все равно, что там есть люди. Для них мы «вынужденные потери».
Я до сих пор не могу забыть глаза голодной девушки на 9 месяце беременности, которая прижимала к себе маленькую девочку 2-3 лет.
И мне сложно осознавать, что того, что было в Мариуполе, у меня больше нет. Я — бомж. У меня нет дома и нет города, в котором я провела свою жизнь.
От кого нас «освобождают», никто до сих пор понять не может, и вряд ли поймет. Наш город жил и развивался, а теперь это пепелище, развалины и горы трупов.
У людей даже нет возможности проститься с родными и близкими. Трупы хоронят посреди многоэтажек, рядом с детскими площадками.
Ольга Рашевська
«Выбор — умереть в городе, или умереть, выбираясь оттуда»
Выбралась с ребенком из Мариуполя в Запорожскую область, в городе остались мама и бабушка.
Куча мертвых, которых хоронят в ямах, во дворах. Людей уже не вернуть. Я все эти дни виню себя за то, что мне удалось выжить, а те люди остались там и умерли или не могут выбраться.
Это город руин. Нет ни одной дороги или дома, по которым бы не прилетело. Все разрушено. Было прямое попадание в роддом. Мы тогда старались оттуда эвакуировать беременных женщин, у них были разорваны животы. Все, что там происходило и происходит, описать словами невозможно. Люди едят сырое мясо, готовят на кострах.
Города нет, его ровняют с землей. Самая большая проблема в том, что нас отрезали от цивилизации. Там абсолютно остановилось время. Ты абсолютно изолирован, и самое страшное — остаться под этими бомбами, под завалами.
Мы встали перед выбором: либо умереть в городе, либо умереть, выбираясь оттуда. Поэтому решили уезжать. Но выехать оттуда было практически нереально: ты подходишь, успеваешь схватиться за дверную ручку машины, а над головой уже что-то свистит и летит.
У меня там остались мама и бабушка. И я не знаю, живы они или нет.
Города нет, его ровняют с землей. Самая большая проблема в том, что нас отрезали от цивилизации. Там абсолютно остановилось время. Ты абсолютно изолирован, и самое страшное — остаться под этими бомбами, под завалами.
Мы встали перед выбором: либо умереть в городе, либо умереть, выбираясь оттуда. Поэтому решили уезжать. Но выехать оттуда было практически нереально: ты подходишь, успеваешь схватиться за дверную ручку машины, а над головой уже что-то свистит и летит.
У меня там остались мама и бабушка. И я не знаю, живы они или нет.
Юлия
«От голода на 7 день начались галлюцинации и судороги»
Юля, 29 лет, волонтер в Запорожском хабе для переселенцев из Мариуполя, имя изменено по просьбе героини. Родом из села Новософиевка, в 25 км езды от Запорожья. В середине марта неделю помогала в Запорожском хабе для переселенцев из Мариуполя. NM публикует ее заметки, датированные 22 марта.
В очереди среди множества людей обстановка невыносимой боли и человеческого горя. Мало кто хочет говорить. Больно. Это нужно пережить внутри себя.
Женщина лет сорока, заикаясь, начала рассказывать свою историю.
«На нервной почве постоянно была рвота и головокружения. Проблем, которые волновали „до“, резко не стало. Для меня война — это другая жизнь: невыносимый запах мочи, кала, и рвотных масс, крови и разлагающихся тел.
Люди по-разному переживают стресс. Люди умирают от боли и горя. Сердце не выдерживает, и нет лекарств.
Все говорят — гуманитарная катастрофа! Я хочу объяснить значение этого для женщин: у вас критические дни, и вы в одной прокладке все 5 дней. Воды, салфеток, и даже туалетной бумаги нет. На 4 день закончилась еда, от голода на 7 день начались галлюцинации и судороги. Мы были в подвале, сидели на тряпке, и уже не плакали. Думали, как выбраться. Мы закрывали рты детям, чтобы не было слышно, что мы тут.
Столько трупов мы не видели никогда в своей жизни. На улице стоит запах разлагающихся тел. Может, вчера у тебя и была хорошая сытная жизнь, но сегодня у тебя нет ничего. Выжившие люди навсегда остались покалеченными. И если физические раны можно как-то вылечить, хоть и не все, то психологически нас сломали, и это уже непоправимо».
Женщина лет сорока, заикаясь, начала рассказывать свою историю.
«На нервной почве постоянно была рвота и головокружения. Проблем, которые волновали „до“, резко не стало. Для меня война — это другая жизнь: невыносимый запах мочи, кала, и рвотных масс, крови и разлагающихся тел.
Люди по-разному переживают стресс. Люди умирают от боли и горя. Сердце не выдерживает, и нет лекарств.
Все говорят — гуманитарная катастрофа! Я хочу объяснить значение этого для женщин: у вас критические дни, и вы в одной прокладке все 5 дней. Воды, салфеток, и даже туалетной бумаги нет. На 4 день закончилась еда, от голода на 7 день начались галлюцинации и судороги. Мы были в подвале, сидели на тряпке, и уже не плакали. Думали, как выбраться. Мы закрывали рты детям, чтобы не было слышно, что мы тут.
Столько трупов мы не видели никогда в своей жизни. На улице стоит запах разлагающихся тел. Может, вчера у тебя и была хорошая сытная жизнь, но сегодня у тебя нет ничего. Выжившие люди навсегда остались покалеченными. И если физические раны можно как-то вылечить, хоть и не все, то психологически нас сломали, и это уже непоправимо».
Текст и оформление: Денис Дерменжи
Главное фото: Felipe Dana/AP
Главное фото: Felipe Dana/AP
Будь с нами
Digital Magic by NewsMaker IT Team