У нас мало площадок, на которых можно было бы спокойно и в безопасности провести перформанс на ЛГБТ-тему. Я занимаюсь в основном независимым искусством и площадки ищу максимально дружественные, идейно близкие. Такие, где было бы комфортно и мне, и аудитории.

Если говорить о съемке кино, есть и свои трудности, и определенная степень свободы. Цензуры нет, можно снимать фильм на любую тему. Но найти актеров для фильма об ЛГБТ+, открытых и готовых пойти на такое, — это отдельная история. Еще одна проблема — финансирование. Вообще-то в Молдове есть государственное финансирование документальных фильмов. Оно проходит через Национальный центр кинематографии. Но короткометражка о трансгендерной женщине из Кишинева, над которой я работал, была снята на французские деньги. Посольство Франции непосредственно занималось отбором проектов в области прав человека, что намного облегчило задачу. Если бы эти деньги были государственные и распределялись Национальным центром кинематографии, то, скорее всего, мы бы не получили их. Почему? Потому что тема ЛГБТ для многих людей в этой индустрии является, как они говорят, «очень сенситивной».

Наш фильм показывался в Молдове, но не так широко, как бы нам хотелось. Международный фестиваль документального кино Cronograf, который проходит в Кишиневе, отказался включать его в свою программу. Сказали, что молдавский зритель не готов смотреть такой фильм.

Стоит начать с того, как я занялся искусством, которое я считаю для себя активистским, социальным и политическим. Я был вовлечен в ЛГБТ-активизм в Молдове и просто пытался найти новые способы донесения информации. Поначалу это были робкие попытки через перформанс рассказать свою историю, а потом истории других людей. Мне приходили в голову идеи, и я обращался к своим знакомым, которые занимаются независимым искусством — чтобы посоветоваться, проконсультироваться и найти поддержку. Меня всегда поддерживали те люди, к которым я обращался, чье мнение было для меня особенно важно. Они и давали мне напутствия, и предоставляли свои площадки. Мне повезло. Я не сталкивался с отрицательным отношением, тем более со стороны друзей и знакомых.

Для себя — нет, потому что любое искусство политическое, даже то, которое считает себя неполитическим. Оно всё равно существует в определенном контексте и по сути является политическим.

Да, мне бы очень хотелось. Но я не строю иллюзий по этому поводу. Вряд ли возможно изменить восприятие людей, сняв один фильм. Но чем больше художников и артистов будут работать в независимом и социальном искусстве, тем больше люди будут обращать внимание на проблемы, которые требуют перемен.

Я не совсем на эту тему говорю. Мне больше интересен квир, подход к проблемам через эту призму, потому что я сам являюсь квирным человеком. И если мне есть что сказать по теме, то я считаю, что имею право и возможность сделать это.

Для меня это не только про отрицание гендерной системы, но и вообще про отрицание иерархий. И понятно, если отрицать иерархии, то ставится под вопрос и капитализм, и другие социально-экономические и политические феномены.

Лично для меня да.

Мне трудно разделить, потому что я вовлечен во все три сферы. Тут вопрос заключается в выборе формы. Зависит от тебя как от художника и человека: какую форму ты выбираешь для того, чтобы точнее донести свою точку зрения. Зависит от того, кто и в какой сфере себя находит или комфортнее чувствует. И зависит от поставленных задач. Естественно, если речь идет о съемках документального фильма, то это дороже и может длиться годами.

Для любого проекта необходимо финансирование: чтобы купить необходимую аппаратуру или то, что нужно для постановки спектакля, перфоманса. Просто спектакль можно сделать быстрее и потратить меньше денег (мы сейчас говорим о малых формах, о независимом искусстве). Если снимать фильм тоже с очень малыми средствами, то тут надо быть суперпрофессионалом, который будет и камеру держать, и звуком заниматься, и монтировать — очень сложно. В ином случае фильм выйдет просто намного дороже.

Это был не совсем перформанс, это были коллективные чтения ЛГБТ-людей и дружественных гетеросексуалов, камин-аут истории из Молдовы. Когда эти праворадикальные активисты ворвались, их задача была сорвать чтения. Это было тяжело морально. Особенно для участников, потому что многие из них впервые вышли на сцену и рассказывали о личном. Когда ты надеешься, что всё пройдёт в безопасной обстановке, а врываются агрессивно настроенные люди — это очень неприятно. Их интервенция не была частью перформанса.

Эти праворадикальные ребята ставили перед собой задачу сорвать любое мероприятие. В тот же год они ходили протестовать против прайда. Они цеплялись за любую ситуацию, где можно проявить себя. Так как мероприятие было открытым для всех, они воспользовались этой возможностью.

Нет. Когда приехала полиция, они разбежались. Их лидера привлекали по другим эпизодам.

Это был естественный процесс. Мне было интересно поработать и с этим видом искусства, с этой формой. Меня также интересует видеоарт. Я экспериментирую.

Идея появилась, когда мой знакомый документалист Ион Гнатюк сказал, что есть возможность подать заявку на воркшоп международного кинофестиваля в Германии. Тема — права человека. Было необходимо подать заявку с идеей короткометражного документального фильма и потом разрабатывать ее. Мы приняли участие в воркшопе, где у нас была возможность представить свою идею и претендовать на финансирование. Получив небольшой грант, мы занялись реализацией идеи.

Когда мы поставили перед собой вопрос: о какой из букв в аббревиатуре ЛГБТ рассказать, для меня было очевидно, что надо говорить о трансгендерных людях, потому что это самая невидимая часть сообщества. Очень немногие из них готовы рассказать свою историю с открытым лицом.

Этот фильм универсален. Он адресован любому, кто готов заглянуть в жизнь трансгендерного человека. Есть эпизод, который мы добавили при монтаже специально для зарубежной аудитории, чтобы помочь погрузиться в молдавский контекст. Но потом оказалось, что это не имеет значения. Если бы мы монтировали его сейчас, то эту часть вырезали бы, потому что она не имеет отношения к истории человека.

В начале появляются кадры с прайда, эвакуация участников и акция протеста противников прайда, которая проходила на центральной площади Кишинева. Сейчас мне кажется, что это притянуто за уши, потому что героиня фильма в прайде не участвовала. В принципе, из того, что она говорит, и так понятно, что всё очень плохо.

Первый показ был на кинофестивале Moldox в 2018 году. А в 2019 его показывали в Кишиневе и в Тирасполе на фестивале документального кино о правах человека «Чеснок». Дискуссия, мне кажется, была только на одном показе — в Кагуле, на Moldox. Она длилась очень долго. Реакции зрителей были разные. Большинство людей с пониманием отнеслись к истории, к человеку. Но нашлись и те, кто начали гнуть линию о том, что это пропаганда. Нам как авторам даже не пришлось защищаться или отвечать на эти вопросы, потому что в дискуссию вступили сами зрители и начали объяснять другим, что они не правы.

Если я высказываю свое мнение и видение, я не пропагандирую его, а просто очень громко об этом заявляю. Дальше уже сам человек, который смотрит, участвует или еще как-то воспринимает это искусство, пусть сам для себя решает, насколько поддаться его влиянию. Если я говорю об эмпатии или критикую какие-то социальные или политические феномены, занимаюсь ли я пропагандой? В этом смысле искусство всегда занималось пропагандой.

Это было в рамках Каннского кинофестиваля, но… у них есть специальная секция, которая называется «Уголок короткометражек». Многие страны, в которых есть национальные центры кинематографии или другие подобные учреждения, высылают пакет фильмов для просмотра людьми из киноиндустрии. Любой человек может прийти в зал, но в основном это профессионалы, которые занимаются дистрибуцией. Наш фильм оказался в пакете короткометражек от Румынии, потому что эта страна — один из сопродюсеров фильма.

Нам удалось лишь однажды присутствовать на международном фестивале, где показывали наш фильм. Это был Международный кинофестиваль Центральной и Восточной Европы goEast, который как раз выделял нам грант. Потом мы просто отправляли заявки на разные кинофестивали, иногда приходили приглашения. Кто-то находил нас сам. Фильм был показан в Хельсинки, в Москве на «Артдокфесте», в Лондоне, в Португалии… В общем, поездил, но без нас. Поэтому о реакциях зрителей я не знаю.

Нет. И не хочу. Во-первых, я не профессионал. И мне принципиально кажется, что это не важно. Особенно в наше время, когда образование можно получить через опыт или самообразование. И мне не нравится, как устроена наша киноиндустрия. Вообще, киноиндустрия — это громко сказано для Молдовы. Я не хочу ассоциировать себя с людьми, которые готовы идти на компромиссы со своей совестью. Может быть, они реально верят в те вещи, которые несовместимы с моими взглядами. Речь элементарно о выборе тем, на которые они снимают кино. Когда я вижу, что в очередной раз выпускают фильм о несчастном мужчине-художнике, который страдает от недостатка денег и бьет свою девушку… я думаю, что это про распространение и повторение всех стереотипов, которые возможны. И о продвижении патриархальных ценностей. Поэтому я не хочу ассоциировать себя с такими режиссерами. Я независимый деятель. Для меня независимость гораздо важнее, чем быть частью странного коллектива, у которого непонятно какие ценности.

Я только учусь. И для меня важнее не принадлежность к группе людей, которые объединены профессией. Для меня важнее использовать форму искусства, чтобы рассказать историю, которую считаю ценной.

О какой бы теме я не говорил, о чем бы не снимал кино, квир будет проходить красной нитью через это, потому что таково мое видение, моя оптика.

Разрабатываю идею документального фильма о квартире моей мамы. Маме уже за 70, и все идет к тому, что, скорее всего, она переедет в Россию, где живут моя сестра и брат. В этой ситуации возникает очень много вопросов, переживаний. Мне интересно исследовать эту историю: человек прожил всю жизнь на одном месте, а теперь должен был бы наслаждаться последними годами этой жизни, но не может себе позволить жить так, как хочет, а вынужден поддаться обстоятельствам. Квартира в этом случае — форма, через которую можно историю рассказать. Мама так держится за нее. И я хочу использовать много архивных кадров, общественных и личных. Мне удалось найти много восьмимиллиметровых плёнок, на которых запечатлены рабочие бельцкого завода имени Ленина, среди которых и мои родители в 70-80-е годы. Это ценный архивный материал, который надо придать гласности.

Это был активистский эксперимент. Я посещал закрытые ЛГБТ-вечеринки, которые проходили в Кишиневе. Я не всегда комфортно там себя чувствовал. Мне всё время хотелось, чтобы была квир-вечеринка, где вход был бы открытым для всех, и не просто танцевали бы люди, но и происходило еще что-то интересное, шокирующее, провокационное. Может, на грани искусства, а может, просто чтобы изменить представление людей о гендерных ролях, гендере в целом, сексуальности. И это была моя внутренняя потребность. Я понял, что никто для меня такую вечеринку не сделает, поэтому мне нужно заняться этим самому. А раз я начал организовывать вечеринки, пришлось заниматься и созданием шоу. Единственный верный способ сделать это для меня — заняться переосмыслением гендера. Это было и переосмысление, и провокация.

Да, конечно. Все вечеринки, которые я организовывал, были тематическими и затрагивали в том числе политические вопросы. Мы высмеивали политиков и их ненавистнические высказывания. Это было весело. Сейчас у нас в Кишинёве кризис с пространствами. Раньше это происходило в баре независимого teatru-spalatorie. Сейчас этого здания просто нет, на его месте строится люксовая многоэтажка. Это был единственный бар в Кишиневе, где мне было комфортно. Наверное, не только мне. Найти дружественное пространство для перформанса еще возможно, с вечеринками сложнее.