«У нас люди „захвачены“ сильнее, чем государство». Виорика Греку об обучении адвокатов и реформе юстиции. #JusticeInside

Она хотела защищать людей в судах, но в какой-то момент поняла: чтобы реально что-то изменить в системе юстиции, адвокатам нужно постоянно учиться и улучшать стандарты защиты в судах. В это она верила, когда стала директором Центра обучения адвокатов. В нем она проработала три года, хотя в первый год ей даже не платили зарплату. В продолжение проекта «JusticeInside. Люди внутри системы» NM публикует историю адвоката Виорики Греку, которая рассказала, как с нуля создала в Молдове Центр обучения адвокатов, как снизить в системе коррупционные риски и почему «захваченные люди» опаснее, чем «захваченное государство».

Примечание NM. Это интервью состоялось 13 июля. 28 июля Виорика Греку написала заявление об уходе из Центра обучения адвокатов.

«Меня поразила борьба этих людей»

Я работала в юридической сфере, но в какой-то момент решила сменить профессию. Благодаря своему опыту и внутреннему чувству справедливости поняла, что хочу стать адвокатом. Я знала, за что буду бороться, когда получу лицензию. Тогда представлять сторону защиты в суде могли не только адвокаты, но и юристы. Мое первое дело было о разводе. Эти дела считаются простыми, и часто адвокаты и стажеры начинают работу именно с них. Но в реальности в таких делах психологическая обстановка очень сложная.

Потом я четыре года проучилась в докторантуре по трудовым искам, а затем расширила специализацию. Одно из самых запоминающихся дел, которое я вела, касалось усыновления. У одного из биологических родителей появилась новая семья, и он хотел получить полную опеку над ребенком. Второй биологический родитель был категорически против. Это было сложно. Много бюрократических вопросов и противоречий. На разных этапах по этому делу высказывались управление защиты прав ребенка и различные судебные инстанции. Каждый интерпретировал проблему по-своему. Я добилась, чтобы дело разделили на несколько отдельных, и решение по каждому из них служило аргументом при рассмотрении следующего. К тому же всем приходилось напоминать, что интересы ребенка превыше всего. При этом ребенок не должен был узнать о судах и о том, что у него появится новый родитель. Судебные процессы тянулись четыре года. Они начались, когда ребенку было пять лет, а закончились, когда ему исполнилось девять. Несмотря на сложности, мне удалось держать это дело в секрете от ребенка. В итоге мы выиграли суд. Не хочу говорить, что это была удача. У адвокатов не бывает удачи, есть работа. Но я впервые увидела, как судья перестает быть формальным и эмоционально вовлекается в происходящее. Это дело очень повлияло на меня — поразила борьба этих людей, я многому у них научилась. И благодаря этому случаю поняла, что все, что я делаю, стоит того.

«Прокурор сказал мне: я не имею к этому отношения»

В 2018 году экс-судья Апелляционной палаты (АП) Домника Маноле предложила мне взяться за ее дело. Я уже достаточно много знала о нем. Помните те кадры, когда она вышла с заседания ВСМ и плакала перед протестующими? Это была уникальная ситуация, которая касалась одного судьи, но была серьезным сигналом для остальных судей. Когда Маноле меня пригласила, из ее кабинета забирали компьютер. Я сразу же приехала и согласилась работать по этому делу.

Не могу сказать, что, взявшись за него, я столкнулась с очевидным давлением, как это было у других адвокатов, но я видела отношение судей, которые рассматривали дело. А после того как директор центра судебной экспертизы дала свидетельские показания в суде, она пожаловалась на меня в комиссию по этике [при Союзе адвокатов]. Это выглядело настолько подозрительным и срежиссированным, что прокурор, который вел дело Домники Маноле, сказал мне в коридоре суда: «Не думайте, что я имею к этому отношение». Было очевидно, что это была попытка меня запугать. Совет адвокатов отклонил ее обращение. Потом меня оштрафовали за то, что они на час перенесли заседание, а я не успела на него вернуться, потому что должна была присутствовать на заседании Совета Союза адвокатов.

«В первый год у меня не было ни команды, ни секретаря»

В марте 2018 года меня выбрали директором Центра обучения адвокатов. О создании такого Центра начали говорить еще в 2014 году. До того как возглавить Центр, я несколько лет участвовала в разных рабочих группах по его созданию и в зарубежных адвокатских школах.

Первый год работы в Центре мне не платили зарплату, не было ни команды, ни секретаря. Нужно было построить дом посреди пустыни, но никто не знал, как это сделать. Со временем у нас появилась группа из 40-50 практикующих адвокатов, которые вели курсы в Центре. Они тоже делали это как волонтеры. При организации курсов мы учитывали то, чему хотят научиться сами адвокаты. За три года более тысячи адвокатов прошли курсы в Центре. Многие возвращались несколько раз, потому что адвокаты приходят ради профессионального роста, а не потому, что их заставляют. В противном случае, они будут сопротивляться. Многие адвокаты рассказывают, что благодаря курсам выигрывают дела. Это есть и главная цель работы Центра. Мы отстаем от других профессий. Нацинститут юстиции, в котором готовят будущих прокуроров и судей, работает 15 лет, а Центр — только три года. И то, что мы сделали, — это маленький фундамент. Для улучшения качества профессии необходимо больше времени.

Некоторые думают, что работа Центра должна быть похожа на работу юридического факультета. На самом деле ни адвокаты, ни я, ни тренеры-эксперты не хотят приходить на юрфак. Через три с половиной года мы поняли, что подход, основанный на практических занятиях, был правильным. На курсах мы объясняем, как применять закон, понимать новые нормы, решать конкретные случаи. Например, мы начали спецкурс, который посвятили разработке стратегии защиты. Адвокаты-тренеры передают свой опыт от начала разработки стратегии до ее применения на практике и анализа успехов и неудач этой стратегии. И этот подход более прогрессивен, в других адвокатских школах такого нет. Мы дошли до того, что коллеги из-за рубежа, с которыми я раньше советовалась, теперь советуются со мной. Еще у нас были курсы написания процессуальных текстов, аргументации, управления стрессом и даже по коммуникациям.

«Я думала отказаться от работы из-за физической и психической нагрузки»

В последнее время я все чаще думала отказаться от этой работы из-за физической и психологической нагрузки, так как почти всю работу выполняла сама, а мне нужна была команда. Я работала по 12-14 часов без выходных, чтобы обеспечить работу Центра. Каждый раз обсуждала это с партнерами и адвокатами, которые вели курсы, и адвокатами, которые приходили на наши курсы. Они меня поддерживали. Если бы не они, я бы ушла.

Последний раз я думала об увольнении из-за некоторых разногласий между работой Центра и Советом Союза адвокатов. С тем, что они хотят внедрить, не согласны ни адвокаты, которые приходят на курсы, ни те, которые их ведут. Если мы не придем к согласию, работа Центра окажется заблокированной.

До сих пор, выбирая адвокатов-тренеров, мы приглашали профессионалов, с репутацией. Но, когда у нас наконец появилась команда, которая три с половиной года бесплатно откладывала свои дела и посвящала себя обучению адвокатов, появился новый регламент. Теперь эксперты должны подавать заявления на проведение курсов и участвовать в конкурсе. Многих это не устраивает, некоторые уже отказались с нами сотрудничать. Есть риск, что положение ухудшится.

Сейчас Совет [Союза адвокатов] проводит конкурс для создания Совета Центра обучения адвокатов. Создание такого Совета прописано в регламенте 2018 года, но тогда мы не знали, что делать, а теперь и адвокаты, и Совет Европы признали, что подобный Совет не нужен. Это еще пять должностей. Я не понимаю, зачем людям нужны должности, чтобы «подставить плечо» Центру.

Я буду думать об увольнении до тех пор, пока не буду уверена, что с работой Центра будет все в порядке, и ему не грозят ни возможная блокировка, ни бюрократизация учебного процесса. Адвокатам нужна мирная и креативная атмосфера. Центр — это в первую очередь интеллектуальная энергия. Если его превратят в подобие юридического факультета, сами адвокаты будут против.

«Коррупционные риски увеличились»

В марте 2021 года я обратилась к президенту Майе Санду и попросила ее не подписывать поправки к закону «Об адвокатуре». Их держали в секрете, но, после того как я прочла документ, поняла, что в нем много спорного. Некоторые адвокаты не согласились с моей позицией. Они слышали, что поправки пойдут на пользу всем защитникам. Однако мало кто из них прочитал законопроект полностью, так как он был недоступен. Теперь, когда закон опубликован, все могут убедиться, кто был прав, и что за этим стояло. Вызывает вопросы и то, что закон поддержали три парламентские партии, у которых не было консенсуса. Изменения приняли практически ко всем статьям. Если надо изменять каждую статью, то нужен новый закон, а не латание старого. В каждой из этих партий есть адвокаты, но есть и юристы-кандидаты, которые хотят стать адвокатами. И закон разрешил судьям и прокурорам с шестилетним опытом стать адвокатами, не сдавая экзаменов. Все адвокаты считают, что это плохо.

Закон изменяли якобы для того, чтобы снизить уровень коррупции в адвокатуре. Я думаю, что коррупционные риски только выросли. Например, Комиссии лицензирования адвокатской деятельности, которая состоит из одиннадцати человек: шесть из них будет избирать Конгресс, а пятерых — предлагать региональные коллегии. То есть не будет никакого конкурса и четких критериев отбора. Комиссию, в которой можно обжаловать решение лицензионной комиссии, будет выбирать Совет Союза адвокатов. Это будут пять человек, которые смогут изменять решения лицензионной комиссии. О какой независимости идет речь? Получается, что с доступом в профессию положение дел только ухудшилось.

А Совет Союза адвокатов получил еще и почти абсолютные полномочия. Чтобы заседание состоялось, в нем должны участвовать минимум 8 из 14 членов, а решение может принимать простое большинство присутствующих. Получается, пять человек смогут решать все что угодно. Это тоже хуже, чем было.

Кроме того, Наццентр борьбы с коррупцией дал негативное заключение закону. В НЦБК отметили, что речь идет о конкретных факторах коррупции, взятках и извлечении выгоды из влияния.

Учитывая, что главная цель новой власти — борьба с коррупцией, необходим новый закон «Об адвокатуре» созданный при участии адвокатов. И эти изменения должны исходить от самих адвокатов.

«Их продолжают использовать как биту против судей»

Кроме того, нужны новые законы «О Высшем совете магистратуры» и «О дисциплинарной ответственности судей». Их продолжают использовать как биту против судей, как во времена Домники Маноле. Например, недавно в Кагуле благодаря этому закону отправили в отставку судью Иона Котю.

Еще судьям надо дать возможность провести общее собрание и выбрать новый состав ВСМ. Им надо дать понять, что больше нет никого, кто может им звонить и давать указания. Когда судьи поймут, что их больше не могут шантажировать, в юстиции начнутся большие изменения. В судебной системе есть группа молодых судей-реформаторов. И даже судьи более старшего поколения из вторых и третьих инстанций хотят изменений, но пока об этом публично не говорят. Без них молодым судьям не удастся что-то изменить. Но, разумеется, есть и те, которые должны уйти из системы.

Я верю, что через несколько лет у нас будет независимая юстиция. Она всегда была более или менее свободной, но никогда не была независимой. Но сейчас, когда впервые за 30 лет правая партия получила такое число голосов в парламенте, почему бы не дать и системе юстиции кредит доверия.

«Давайте подумаем, где допускают больше ошибок»

Есть еще важный момент. Когда мы говорим о реформе юстиции, надо понять, что именно не работает. Прежде чем говорить, что все плохо в правовой системе, надо определить, с какой точки зрения все плохо. Если с административной, тогда речь идет о ВСМ и коллегии при нем, если с правовой, то речь идет о качестве самих судей. Но давайте подумаем, где допускают больше ошибок? В первой инстанции, второй или третьей? Давайте больше внимания уделять деталям и менять что-то по этапам. Нужно убрать из законов все неточности.

Реформа юстиции должна коснуться и ВСМ, и Института юстиции, и прокуратуры, и минюста, и Союза адвокатов и даже факультетов права. Надо произвести комплексные изменения. Если у кого-то есть интерес в слабой адвокатуре — то таким образом не добьешься правосудия, так и с прокуратурой, которую используют в качестве биты. Да и в Высшей судебной палате (ВСП) есть судьи, которые столько раз дискредитировали судебную систему. Например, в 2019 году у бывшего главы ВСП Иона Друцэ нашли в кабинете список политических дел с указаниями, какие решения по ним надо принять. Если такое происходит в ВСП, это влияет на всю систему юстиции.

«Захвачено не государство, а люди»

Сейчас ведут разговоры о внешней аттестации судей. Об этом говорят с 2018 года, но только сейчас появилась политическая воля для ее проведения. Я знаю, что судьи не боятся этой аттестации. Но тут идет речь о профессиональном достоинстве. Давайте будем серьезными. Я бы не хотела, чтобы меня оценивал посторонний человек, а не адвокат. Я даже не хотела бы, чтобы эту оценку проводил судья. На примере дела Домники Маноле я впервые увидела, что профессия судьи и адвоката кардинально отличаются. Я говорила с судьями, и они сказали, что уволятся, если будет внешняя аттестация. Причем очень хорошие судьи. Вообще я верю, что судебная система может провести аттестацию своими силами, ведь у них есть коллегии по оценке.

Но даже если провести аттестацию, за одну ночь ничего не изменится. Вообще после лета 2019 года я не почувствовала изменений. Тогда говорили, что мы перестали быть «захваченным государством», но у нас люди «захвачены» сильнее, чем государство. Судьи, прокуроры, на руководящих должностях многие позволяют себя «захватить». Это не изменяется, если просто отстранить кого-то от руководства. Владимир Плахотнюк мог контролировать умы людей до тех пор, пока они сами позволяли это делать. Поэтому ничего не изменилось. В судах все те же люди. Если меня спросить о том, с какими проблемами сталкивается юстиция, я отвечу: «Все зависит от решений, которые принимают люди, работающие в этой системе».