Быть или убить. Монологи заключенных, исполняющих роли в спектакле «Гамлет»
11 мин.

Быть или убить. Монологи заключенных, исполняющих роли в спектакле «Гамлет»


В Резинской тюрьме строгого режима 15 сентября состоится премьера спектакля «Гамлет». Роли исполняют приговоренные к пожизненному заключению за убийство. Корреспондент NM МАРИНА ШУПАК записала монологи актеров-заключенных.

«Не говорю детям, что я в тюрьме за убийство»

Лилиан, 39 лет. Полоний

Я играю роль Полония. Эта роль мне близка. У меня, как и у него, двое детей: сын и дочь. Не говорю детям о том, что я в тюрьме за убийство. Они вырастут и узнают сами. Мне горько и тяжело это осознавать. Я виноват перед ними, понимаете? Я виноват перед своей мамой, перед своей сестрой, перед своей женой. Я виноват перед всеми, кто меня знает.

Моей дочери недавно исполнилось 18 лет. Я не увидел, как она росла. Сел, когда ей было шесть. Два раза я ее видел за все это время — не хочу, чтобы дети видели меня в тюрьме. Мальчик растет, ему пять лет. И я не вижу, как он растет. Добрые люди, я вас прошу, дайте мне шанс! У меня тоже есть сердце. Я согрешил, я признаю это. Я сожалею о том, что совершил. Мой грех. Но дайте мне шанс! У меня ни с кем не было пререканий, даже с полицией. Ни одного нарушения дисциплины.

Хочу воспитывать своих детей. Хочу уберечь их от той ямы, в которую я попал. Хочу не то что мостик через эту яму для них построить, а залить ее наглухо асфальтом.

newsmaker.md/rus/novosti/kartsery-i-zabory-my-stroim-u-sebya-v-dushe-reportazh-nm-s-teatralnoy-repetitsii-p-26440

 

Мне было 27 лет, когда меня приговорили к 30-летнему заключению. Прокуроры обратились в Апелляционную палату, и меня приговорили к пожизненному заключению. Почему? Разве 30 лет для человека — это недостаточный срок? Я признал, что совершил. Я покаялся. До суда выплатил все, что причиталось.

Полгода назад я писал запрос с просьбой смягчить наказание. Это позволено тем, кто отсидел от восьми до двенадцати лет. У меня за все это время не было ни одного нарушения. Что я получил? Ноль.

Есть такое в законе, что заключенный может отбывать наказание по месту жительства. Я обратился с такой просьбой. Отказали. У меня мать на пенсии, а жена с ребенком маленьким. Попросил, чтобы меня перевели в тюрьму в Липканы. От моего дома до Липкан 28 км, а до Резины 250. Мама раз в год ко мне приезжает, у нее нет денег на дорогу.

Знаете, что я чувствую, когда смотрю на этот хлеб (берет со стола буханку черного хлеба. — NM)? Я работал 10 лет на тракторе. Знаю, как пшеница сеется, как хлеб доходит до каждого стола. Так вот, я смотрю на этот хлеб, и у меня слезы иногда текут. Потому что моя мать дошла до пенсионного возраста, и я жду от нее, от других матерей кусок хлеба. Но мне же 39 лет. Дайте мне возможность не ждать, а самому что-то делать. Моя мечта — вернуться за трактор.

Что во мне проснулось тут? Сознание того, что страна наша, как семья, в которой есть отец, мать и дети. Получается, что отец — это правительство, мать — министерство юстиции, а мы, пожизненно заключенные, это дети. Когда ребенок что-то хочет попросить, он не обращается к отцу напрямую, а через маму. Вот и мы обращаемся к минюсту, как к матери, просим попросить правительство обратить на нас внимание. Амнистия на нас не распространяется, судьи не хотят пересматривать наши дела.

Люди, приходите к нам в гости. Пообщаемся. Вы увидите, какие мы. Есть разные тут. Но есть и те, кто хочет чего-то в этой жизни добиться.

«Нам не нужна плетка»

Сергей, 33 года. Гамлет

Мне только исполнилось 20 лет, когда меня приговорили к пожизненному заключению. О 70-80% ребят отсюда можно сказать, что они в тюрьму попали по молодости. Человек же еще не сформирован, как можно сразу так ломать жизнь? Узнайте, как судят в других государствах, почитайте, как вел себя человек в школе, посмотрите, как он ведет себя в суде. 

Если человек  в суде ведет себя адекватно: плачет, кается,— то это же видно. Когда он кается, нельзя его приговаривать к самому строгому наказанию. Это абсурд.

Расскажу о своей прошлой жизни кратко: я и работал, и учился. Работал в Москве, одновременно там же учился электрика. Есть документы, я получил образование.

У нас как? Если человек в тюрьме, то его надо морально уничтожить. Значит, он бандит, бандит, бандит. Это слово употребляется постоянно. Это неправильный подход. Нельзя так обращаться с человеком. Бандит — это тот, кто выбрал своим жизненным путем совершение преступлений. Но здесь есть простые ребята, которые с уважением относятся ко всему персоналу, те, у кого есть воспитание. Нельзя сравнивать простых ребят с террористами.

Надо, как в Европе: чтобы тюрьма была учреждением для перевоспитания, чтобы человек понял, что красть и убивать — это ненормально. Было бы классно, чтобы вся эта система работала. К сожалению, пока система склонна к наказанию. Но нам не нужна плетка.

Первое, что хочу сделать, когда выйду — создать семью. Наша жизнь проходит. Мне уже 33 года. У меня нет ребенка, но я очень хочу. Двоих или троих. Это обязательно.

«Просто у нас по-иному сложились обстоятельства»

Максим, 32 года. Гораций

Когда меня арестовали, я учился в школе, в 11 классе. Мне было 20 лет. До этого я окончил 9 классов и забросил. Неинтересно мне было учиться, но спустя несколько лет я решил, что надо продолжить учебу. Поступил в вечернюю школу на Ботанике. В этот перерыв я окончил курсы повара-кондитера, успел немного поработать по специальности в ресторанах.

Может, это звучит глупо, но тюрьма пошла мне на пользу. Здесь есть время подумать о своем прошлом, о своих поступках, о том, на что на свободе не обращаешь внимания. Я стал по-другому думать. Узнал себя. Оказывается, вот какой я! Сейчас я уже знаю, кто я и чего хочу.

Мы иногда репетируем в кабинете директора. Оттуда вид на Днестр открывается. Можете представить, что мы, бывает, стоим и просто смотрим, как там коровы купаются, как они траву едят. Для нас это: «Как красиво!». А для вас: ««Фу, корова». Видите разницу?

У нас общество поделилось на бедных и богатых. Бедные смотрят богатым в рот. Смотрят, что они едят, как одеваются. Одни бедные свыклись со своей жизнью, а есть те, которые хотят подражать богатым, изменить что-то в своей жизни. И они понимают, что на тот же Mercedes  с зарплатой в 6000 леев никогда в жизни не заработают. У кого-то в такой момент что-то происходит в голове, и он совершает преступление. От нужды.

Сейчас в Молдове наказание — карательное. Изменить все очень просто: надо скопировать законодательство Румынии. У румын пожизненное заключение означает «на неопределенный срок». После 20 лет отсидки у них есть возможность обращаться в суд, чтобы было применено условно-досрочное освобождение. В Молдове можно сделать это после 30 лет тюрьмы. С 2010 по 2013 год в Румынии условно-досрочно было освобождено 13 человек. В Молдове — ни одного за всю историю независимости.

Поверьте, мы не думаем только о наших проблемах. Мы рассуждаем очень обширно. Нас волнуют и проблемы детей, и проблемы стариков. Очень рады за тех, кто сейчас  попал под амнистию. Хоть мы в категорию амнистированных не вошли, но мы рады. Я и Лилиан писали письма в министерство юстиции с просьбой провести амнистию. Есть заключенные, которые совершили преступления намного страшнее наших, но они не получили пожизненного заключения. И мы немножко в недоумении, не понимаем, почему так несправедливо к нам отнеслись.

Знаю случай, когда человека за двойное убийство приговорили к 24 годам лишения свободы. У нас убийство одного человека, и мы чрезвычайно опасные для общества, нас не могут перевоспитать. Так у нас в приговоре написано.

Когда нас арестовали, признали особо опасными. По истечении 10, 20, 25 лет человек меняется, и это неправильно, когда человека по-прежнему признают особо опасным. Через спортивные и культурные мероприятия человек меняется. Мы тоже имеем право измениться и перевоспитаться. Обращаюсь ко всем людям: не бойтесь нас! Мы такие же люди. У нас нет рогов, хвоста. Просто у нас по-иному сложились обстоятельства.

«Я не признался ни в одном из этих преступлений»

Олег, 40 лет. Розенкранц

Как вы относитесь к христианской музыке? Я ее очень люблю, сам играю на гитаре в христианской группе, которую создали с другими заключенными. Еще скульптурой занимаюсь. Сейчас и картину собираюсь нарисовать. Вот рама уже висит. Делаю это прямо здесь, в камере. Мастерских у нас нет. Темы моих скульптур в основном библейские. Люди по своей природе склонны верить Богу. Если не в Бога, то во что-то сверхъестественное, потому что иначе невозможно жить.

Я дьякон в церкви Адвентистов седьмого дня. Находясь в тюрьме, окончил библейский институт и получил несколько сертификатов. Около четырех лет учился. Церковь посещаю три раза в неделю: в понедельник, в четверг и в субботу.

Моя основная профессия — телохранитель. Я военный офицер, окончил специальное военное училище. Учился, в том числе за границей. Я сопровождал послов и консулов в Республике Молдова, расставлял почетный караул у посольств, охрану возле дипмиссий. Больше имущества, чем у американцев, нет ни у кого, чтоб вы знали (смеется). Приходилось иметь дело с засекреченной информацией.

Меня признали виновным в бандитизме и убийстве. Якобы, в сентябре 1995 года я участвовал в нападении на фирму в Кишиневе, а также в нападении на склад, где хранились паспорта.

В обоих случаях погибли сторожа. Я не признался ни в одном из этих преступлений. Я не был в этих местах. По версии следствия, я действовал с сообщником. На самом деле этого он убивал. Но ему в камере перерезали горло. Это потому, что он знал многое и начал говорить. Меня тоже предупредили, что говорить не стоит.

В группировку, которая совершала эти преступления, я случайно попал в 1995 году. Спас двух девчонок от изнасилования. Девушки познакомили меня со своими родными, это оказались криминальные авторитеты. Один из них предложил мне работу телохранителем. Я согласился и начал совмещать. Сначала я не понимал, куда попал. Думал, это люди бизнеса. А потом, когда начал выходить на «стрелки» и «сходки», увидел, с кем они встречаются. Это были прокуроры, судьи, члены правительства. После этого уже не мог от них уйти. Как уйти, когда все повязаны?

Сейчас я могу многое раскрыть и рассказать. Был бы не против, если бы Мирча Сурду из Moldova 1 согласился и провел нечто вроде открытых слушаний. Но чтобы там были судьи из военного трибунала, из Апелляционной палаты, из Высшей судебной палаты. Есть много чего интересного, о чем до сих пор никто не знает.

Меня навещают родители. В прошлом месяце был папа. В этом месяце маму жду. Родственники и родственницы тоже бывают, могу фотографии показать. Я не женат, и не был женат. Детей у меня тоже нет.

Не хотите поесть со мной еду, которую нам приносят? Надеюсь, вы мне доверяете. Я вообще, знаете ли, человек очень чистоплотный (над кроватью Олега — вешалка с идеально выглаженными рубашками). Меню у нас такое: утром хлеб, масло, мясо и каша. Чай предлагают, но мы не берем. Свой есть. Компот сами запариваем с помощью кипятильника. Я ем то, что готовят здесь. Принципиально не хочу что-то приносить свое. Считаю, что государство нас вполне обеспечивает.

Через четыре года и пять месяцев я смогу запросить условно-досрочное освобождение. Я к этому никак не готовлюсь. Зачем? Закон должен сам функционировать. Очень надеюсь, что в моем случае он будет функционировать. Здесь многие ребята подходят к двадцатипятилетнему заключению, но их не освобождают. Но я уже думаю, чем займусь после освобождения. Многие видят меня больше скульптором, чем художником. Знакомые просят меня заниматься скульптурой. Говорят, что ждут. Много заказов на всякие памятники.

«Иногда здесь встречаются даже более нормальные люди, чем на свободе»

Серджиу, 44 года. Бернардо

В 2008 году меня признали виновным в убийстве трех человек. Я в этом не участвовал. Арестовали только потому, что на меня указали брат и сестра погибших. Недавно Европейский суд по правам человека принял к рассмотрению мою жалобу. Жалуюсь на то, что было нарушено мое право на справедливое судебное разбирательство. Мое дело сфальсифицировано.

До приговора я работал. На земле. У меня четыре гектара земли. У меня дома все есть. Я в селе работаю, в Балаурештах. Все время с землей. Мне нравилась земля. Деревом еще занимался, другими делами. Нормальными делами. Шофером работал. У меня был свой образ жизни и профессия.

Здесь — все люди. Иногда у нас здесь даже встречаются более нормальные люди, чем на свободе. Нас здесь почти 111 человек. Из них 20 заслуживают здесь находиться. Парни, которых приговорили к пожизненному заключению, на самом деле не такие, как о них говорят. Они серьезнее. Они молодцы. У меня никогда язык не повернется сказать, что здесь плохие ребята.

У меня четверо детей и жена. Одному ребенку четыре года, другому двенадцать. Есть еще два близнеца, им по шестнадцать лет. Они меня часто навещают. Детям не говорю, почему я здесь. Каждый раз нахожу причины, чтобы не упоминать это. Не хочу, чтобы их психика была травмирована. Я им говорю, что скоро все решится, и мы будем все вместе дома.

Детям своим я даю простые советы. По-крестьянски объясняю, чтобы поняли. Хочешь есть? Приготовь еду дома. Нечего есть? Иди и заработай, а потом приготовь сам. Узнай, как зарабатывается и готовится хлеб. В церковь ходи каждое воскресенье. Молись, чтобы Бог дал тебе здоровье. Но главное — будь послушным.

Человека спасает труд. Вся ошибка [пенитенциарной системы] в том, что у нас нет работы в тюрьме. Да, в камере можно работать, но там особо не развернешься.  В камере я занимаюсь работой по дереву: корабли, иконы, шкатулки всякие делаю. Но парламент должен взяться и дать работу заключенным. Уверяю, если бы в тюрьме была работа, здесь было бы лишь несколько разгильдяев, остальные стали бы хорошими людьми.

Искусство очень развивает человека. Признаться, раньше я этого не знал. Человек даже не подозревает, сколько талантов в нем скрыто. А человек на многое способен. Главное — захотеть. У нас в Молдове очень талантливый народ. Певица Мария Драган — моя тетя: она сестра моей мамы. Может, от нее у меня дар?

Каждый день меня на два часа выводят на прогулку на крышу первого корпуса. Потом опять в камеру. Во время прогулки я в уме повторяю весь текст для спектакля. Иногда эти тексты мне снятся. Нас очень изменил театр. Он помогает понять, как можно дальше жить. Он открывает глаза на то, в какой яме мы находимся, и к чему движемся. Я вот только к хорошему двигаюсь. И надеюсь, очень надеюсь, что к осени, даст Бог, будет принято решение вернуть меня домой к детям.

Скучаю по своему саду. По винограду, который сейчас созревает. Родители мои умерли пока я находился здесь. Остался их дом. Много, много есть вещей, по которым я тоскую.

Как освобожусь, землей заниматься буду. Разобью сад. Буду работать и идти вперед. Хочу поставить детей на ноги. Показать им, что такое дом и стол. Завтра-послезавтра они поженятся. Но и от театра я не откажусь. Буду продолжать заниматься. У меня глаза открылись. Оказывается, у каждого дар есть, его надо только развивать. А многие и не знают. Крестьяне не знают.

Резинский пенитенциар № 17 — тюрьма с самым строгим в Молдове режимом содержания заключенных. Здесь отбывают наказание 366 человек, включая 108 приговоренных к пожизненному заключению. Остальные приговорены за особо тяжкие преступления на срок от 10 лет и выше. В основном здесь сидят за убийство.  Для заключенных этой категории не предусмотрены курсы профессиональной подготовки, а прогулки на свежем воздухе организуют на крыше здания.

Около 33% всех молдавских заключенных отбывают сроки более 10 лет. Это в три раза больше, чем в европейских странах. Например, в Германии только 1% заключенных отбывает срок свыше 10 лет, в Норвегии — 9%, а в Румынии 18%. В Молдове также один из самых высоких в Европе уровней рецидивной преступности — 60% (лучший показатель у Норвегии — 20%). Согласно исследованию ООН «Восприятие и отношение к равенству в Молдове», бывшие заключенные — самая дискриминируемая после ЛГБТ категория людей.

Постановка спектакля стала возможна благодаря совместному проекту Евросоюза, Норвежской миссии по продвижению верховенства права, Швейцарского агентства по развитию и Департамента пенитенциарных учреждений Молдовы.

x
x

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: