Президент холдинга Steaua Grup, владелец телеканала Moldavian Business Channel (MBC) и по совместительству лидер общественно-политического движения Forta Nouă ВАЛЕРИЙ ПЛЕШКА рассказал АЛЕКСАНДРУ СТАХУРСКОМУ о том, как он ушел с госслужбы в бизнес, почему решил заниматься политикой, и о своем взгляде на происходящее в стране.
«Я, как бывший прокурорский работник, всякое действие пропускал через призму Уголовного кодекса — ведь это была самая настоящая спекуляция»
— Когда вы пришли в бизнес?
— После того, как ушел из прокуратуры сектора Чеканы (район Кишинева.— NM), тогда еще Днестровского района.
— Это еще до того, как Молдова стала независимым государством?
— Да. Если не ошибаюсь, в 1985 году Горбачев издал указ «О кооперации в СССР». Я тогда был старшим помощником прокурора по общему надзору и проверял исполнение законодательства в различных областях, в том числе в экономике. И, естественно, соблюдение закона о кооперации было предметом моих проверок. Я встречался с первыми кооператорами, наблюдал, что они делают, как зарабатывают. И я тогда понял, что не боги горшки обжигают. А случай представился, когда после отпуска мне дали по шее за то, что я нарушил сроки рассмотрения одной жалобы. Я не был виноват и, разозлившись, решил уйти из прокуратуры. Стал работать в юридической службе Agros-Intex (компания, специализирующаяся на поставках различных товаров для сельского хозяйства.— NM).
— Это компания бизнесмена Михаила Титова?
— Да. Это была одна из самых крупных компаний в Молдове.
— В каком году это было?
— В 1991 году. У них был очень интересный бизнес. Я помню одну встречу в Ивано-Франковской области, на которую поехали трое молодых людей: Михаил Титов, Михаил Бланк и я. Встреча проходила при полном зале в областном Доме культуры, во главе с первым секретарем партии и председателем облисполкома. Была конфликтная ситуация не в пользу Agros-Intex: в области утверждали, что это — компания мошенников, которые якобы через программу по сельскому хозяйству отмывают деньги.
— Это ведь был еще Советский союз.
— Да. И мы оттуда могли выйти или победителями, или в наручниках. Тогда дело не возбудили — мы вышли победителями. После той встречи Миша Титов сказал: «Мы пришли на шоу, а сделали бизнес-шоу». Потому что это действительно шоу-бизнес был. Вот тогда я получил вдохновение. Это была моя первая бизнес-практика при такой большой аудитории. Затем я подумал, что и сам могу все это делать и не быть наемным работником.
— И вы решили попробовать свои силы?
— Да. Я убедил бывшего первого секретаря горкома комсомола Григория Сонника и бывшего помощника прокурора РМ Федора Пынзару, и мы втроем в кишиневском горисполкоме зарегистрировали компанию. Сонник был по месту, а я, как человек коммуникабельный,— по выезду. Моя география была Казахстан, Тюмень, Москва и так далее. Вначале я ездил, искал и получал мазут, потом и дизельное топливо, а взамен бартер.
— Тогда работал бартер?
— Ой! На бартере рентабельность была тысячи процентов! И нас это сильно устраивало. Партнеров тоже устраивало. Взамен отправлялись вина и шампанматериалы. Вообще было очень непросто. Я, как бывший прокурорский работник, всякое действие пропускал через призму Уголовного кодекса — ведь это была самая настоящая спекуляция. Ведь буквально еще год назад я в суде поддерживал обвинения со стороны государства по статьям о спекуляции: скупка и перепродажа с целью наживы, и вдруг сам этим занимаюсь открыто.
— Поменялись правила игры?
— Конечно! Тогда очень много говорилось о презумпции невиновности: все, что не запрещено, разрешено. Товара было море, но весь товар был по разнарядке, которую нужно было получать в министерствах. Мне нужно было добыть товар, осуществить погрузку и отправку. Все делалось очень просто: никаких таможен, печать у меня в кармане, телефон в машине, от руки заполняю накладную, даю два экземпляра водителю, последний оставляю себе. Сажусь на самолет и лечу, например, в Алма-Ату или Тюмень, а там встречаю груз. Вот такие истории. Просто и рискованно.
«Необходимо было построить дом, купить кроссовки, поехать в Италию, потратить денег — быть крутым»
— Это было время, когда бизнес был хаотичным. А потом ведь необходимо было выбирать специализацию.
— Это даже не был бизнес. Это были сделки: куда-то уехал, заключил контракт, получил обратно.
— В то время вы не инвестировали во что-то?
— Я даже слова такого не знал.
— Но ведь тогда уже происходило накопление капитала, необходимо было…
— Необходимо было построить дом, купить кроссовки, поехать в Италию, потратить денег — быть крутым (улыбается). К сожалению, это было так. Признаю.
— А потом все-таки необходимо было структурировать свой бизнес, во что-то вкладывать?
— Когда увеличились объемы и запросы, я начал искать варианты решения вопросов. Кто-то стал покупать винные заводы, а я размещал заказы на существующих: в Кожушне, Aroma, KVINT. Производил всего лишь бизнес-инжиниринг: я — финансовый ответчик, производитель — один из заводов, а получатель товара — Россия или Казахстан.
— Вы заказывали под себя какую-то торговую марку?
— Да. Я даже был и являюсь держателем некоторых торговых марок. Водка V.I.P., коньяк Select.
— V.I.P. — это?
— Валерий Иванович Плешка. Это продукт, который делает KVINT, а торговая марка принадлежит мне.
— А правда, что вы были эксклюзивным дистрибьютором продукции тираспольского коньячного завода KVINT в Молдове?
— Да. Вообще-то, KVINT — это отдельная история. KVINT в то время в Республике Молдова не знали. К KVINT было предвзятое отношение, потому что это приднестровцы, сепаратисты. И мне долго пришлось соединять эти берега по экономической линии. Я соединил: разместил товары KVINT в Молдове, сделал дистрибьюторскую сеть. Но я столкнулся с некоторыми проблемами.
— В каком году это было?
— В 1993-1994 годы.
— Это как раз после вооруженного конфликта на Днестре.
— Да, конечно. Я в то время работал по другим схемам в Приднестровье. Я надевал бронежилет и путешествовал: Рыбницкий спирт комбинат—KVINT, Тирасполь. Я переходил через паромную переправу в Маловата, где с казаками надо было общаться. Всякое в жизни было.
— Тогда разве возможны были какие-то торговые сделки?
— Да. Закон не нарушался. Просто был пробел — не было никакого законодательства. Были формальности: KVINT не мог тут (в правобережной Молдове.— NM.) работать, потому что у него не было кода, чтобы получать накладные. Поэтому я зарегистрировал компанию KVINT Plus в Молдове, получал накладные, получал на себя товар и распределял в [торговую] сеть.
— Сейчас вы по-прежнему занимаетесь продажами коньяка KVINT?
— Уже более десяти лет как не занимаюсь. Не в последнюю очередь из православных побуждений.
«Мы еще не были испорчены ни деньгами, ни аппетитами — чистые альтруисты и патриоты»
— В нашей беседе не могу обойти тему политики. В какой-то момент вы приняли для себя решение уйти в политику.
— Я для себя даже не принял (тогда) решение. Это сегодня есть возможность общаться через Facebook, выливать в интернет-пространство свое видение вопросов, недовольство или критику. Тогда это было очень сложно. Мы встречались на кухнях, в ресторанах, барах, обсуждали. 1 марта 1997 года группа бизнесменов выступила с инициативой создать политической движение. Мы создали и провели первый съезд Forta Noua («Новая сила»).
— Инициатором были вы?
— Да, одним из трех инициаторов был я. Еще был Эдуард Данилюк — основатель и директор Fidesco (сеть продуктовых супермаркетов.— NM.). На мои деньги мы собрали людей, провели съезд, сделали фуршет — все как полагается.
— Какую цель вы ставили, организуя политическое движение?
— Защита экономических интересов, наших интересов. Всегда должен быть интерес. Мы не ставили целью стать депутатами ради депутатства. В то время бизнесмены всегда представлялись как спекулянты, бандиты, неплательщики, что на самом деле неправда. Я, например, готов отчитаться за любую копейку. Тогда бизнесмены шли в политику по одним понятиям, а сегодня совсем по другим: чтобы спрятаться, решить, добить какие-то дела. А тогда были самые чистые помыслы. Мы еще не были испорчены ни деньгами, ни аппетитами — чистые альтруисты и патриоты.
— Как вы относитесь к выражению, что политика — это наивысшая форма бизнеса?
— Это классика. Но то, что происходило в те годы и сегодня,— это небо и земля. Это совершенно разные системы, совершенно разные субъекты как в бизнесе, так и в политике. Я негодую и возмущаюсь, когда [сегодня] какой-то молодой человек позволяет себе в стенах парламента всякого рода вольности. Тогда этого не было. Тогда парламентская школа — это был высший пилотаж, было чему поучиться. Снегур, Лучинский, Матей, Мокану, Рошка — это лидеры нации и партийные лидеры.
— Но если сравнить молдавскую политику конца 90-х годов и середины нулевых, то к чему мы в действительности пришли?
— Мы пришли к отсутствию политического класса. У нас нет доктринальных партий, истинно партийных лидеров. Есть группы по интересам, есть бизнес-сообщества под крышами политических партий, куча мошенников.
— Почему так случилось?
— Это очень комплексный вопрос. Это тенденция времени. Это, к сожалению, опыт близлежащих государств. Мы примерно идем по пути развития Украины: после того как Кучма ушел на пенсию, к власти пришли олигархи. Чем это закончилось — мы все знаем. На 99% такая же модель развития и в Молдове. После того как Воронин потерял власть, не смог организовать цивилизованный процесс передачи власти, случилось то, что случилось: страна не управляется, политической системы нет, партийных лидеров нет.
— Вы говорите о передаче власти?
— На самом деле все в этом мире организовывается.
— Но если мы идем по демократическому пути, то единственный способ передачи власти — это выборы.
— Конечно. Но выборы делает партия: во главе партии остается лидер, но внутри ее растятся кадры, из которых надо выбирать президента, премьера. Я не боюсь привести в пример Россию. Ельцин довольно демократично передал власть. В таких условиях, как Россия, я вообще другой модели не вижу. И оставим пока другие запятые демократического процесса — просто есть сказки в других демократических странах. В Молдове можно было организовать этот процесс и демократично, и законно, и с перспективой для республики. Сегодня Молдова в экономическом хаосе, в политических неурядицах, в социальных проблемах. У нас ухудшаются отношения с Западом и не совсем хорошие отношения со стратегическим партнером Россией, а с Украиной вообще никаких отношений по известным причинам.
— Вы сейчас рассуждаете как политик. Вы бизнесмен или вы себя все-таки видите в политике?
— Я себя считаю гражданином нашей страны. Ее проблемы исходят прежде всего от нас, от лидеров нации. Я очень болезненно воспринимаю то, что происходит. Считаю себя полным сил и энергии. Все, что я делаю, делаю от сердца: будь это мой новый бизнес — медиапроект (телеканал MBC.— NM) или возобновляемая энергетика, которую я развиваю.
— Продолжим о бизнесе. Вы, кажется, являетесь соучредителем трикотажного предприятия Steaua Reds?
— Нет, и, чтобы исключить всякого рода слухи, поясню. В середине 1990-х фабрика Steaua Rosie стала банкротом и попала под проект реструктуризации. В рамках этого проекта создавались средние и мелкие предприятия, в названии которых должно было быть слово Steaua. И таких Steaua несколько: Red, Service, Steaua Grup и еще несколько. Нам досталось худшее, что могло быть на Steaua Rosie: бывшая поликлиника швейной фабрики, здание в 50 квадратных метров.
— Что значит «досталось»? Это был конкурс по приватизации?
— Нет. Steaua Rosie создавало предприятие, где учредителем было Steaua Rosie с каким-то вкладом и частный инвестор.
— И вы были частным инвестором?
— Да. Мы до основания разрушили [бывшую поликлинику швейной фабрики], и на месте того здания сейчас красуется пятиэтажный бизнес-центр по улице Тигина. И инвестиции по тем временам были не такие большие — $1,5 млн. Это были кредитные деньги. За быстрый срок я их окупил, и сегодня это 100-процентная собственность семьи Плешка. Потом был построен второй бизнес-центр, после того как я купил за $200 тыс. два этажа мастерских [швейной фабрики Steaua Rosie], которые на аукционе продавались.
— Когда это было?
— В начале 2000-х годов. Я купил это здание не по необходимости, а потому что боялся, что рядом с моим прекрасным зданием откроют какие-то мастерские, мойки и все, что хотите. Тем более что после проекта бизнес-центра по ул. Тигина примэрия утвердила перспективный план развития всего квартала: как нам видятся старые сооружения рядом с ним. И вот я рядом построил второй бизнес-центр, опять на кредитные деньги, которые отбились. Все чисто, ясно и никаких знаков вопроса. А потом я построил еще современное жилое здание.
— Вы начали тогда заниматься строительным бизнесом?
— На ходу осваивал строительную профессию. В общей сложности я уже построил около 20 тыс. квадратных метров.
«Они продажные, они идут туда, где получают или блага, или защиту, или деньги»
— Вы человек из бизнеса, который был во властных структурах. Что, на ваш взгляд, сейчас в стране происходит?
— Как философ по жизни?
— Как реалист.
— Все очень тревожно. Сегодня в мире преобладают либеральные доктрины, которые иногда имеют крайние формы. Если говорить о Молдове — это негативный пример. Наряду с финансовой, энергетической безопасностью есть такая позиция, как идеология. В нашей стране нет идеологии. Часто политики и простые люди говорят, что у нас нет основополагающей концепции, идеи. Ее никто не ищет, ее надо придумать, чтобы массы ее подхватили.
— Вы хотите сказать, что в обществе нет единства?
— Мы к этому приходим. Раз нет идеологии, то мы идем в сферу духовности: общество разделено на несколько церквей. Я считаю, что вера в бога едина, а все остальное — это институты, которые управляют массами. Каждый из нас должен верить во что-то святое, в высшее, и строить свою жизненную концепцию исходя из этого стержня, на примере своей семьи. Самое худшее, что нет примера «совести нации». Кто мой идол, кто мой гуру, кто тот, на которого я должен ориентироваться? Нет и не видно его. Сегодня нет тенденции моды быть публичной, государственной личностью. Есть мода быть в тени, управлять министрами-марионетками, ставленниками. Разделили страну по партийным цветам, людей назначают на работу не по профессиональным качествам, а из личной преданности фюреру. А фюрер у нас непонятно кто. Они сами не появляются, не дают никаких интервью, ни Плахотнюк, ни Филат.
— Вы считаете, что фюреры у нас с одной стороны Плахотнюк, а с другой — Филат?
— Претензии на фюрера, потому что фюрер был публичным. Они даже непубличны. Они сами для себя придумали название «кукловод»: тянут за ниточки.
— И что нужно сейчас делать?
— Нужна жесточайшая дисциплина, соблюдение законодательства. Если хотите, законы военного времени.
— А кто в нашей стране возьмет на себя такую функцию?
— Ну, я думаю, что найдутся.
— Но у нас совсем недавно прошли парламентские выборы.
— Ну, это не выборы.
— Это были не выборы?
— Это были выборы, название выборов, но эти партайгеноссы придумали интересную политтехнологию. Накануне 30 ноября общественности стали известны случаи казнокрадства в Banca de Economii, Banca Sociala, детали передачи в концессию аэропорта. И вот на гребне такого открытого воровства эти партии, группа людей, которые это сделали, остаются у власти. Технологи придумали электоральную политику на основе геополитического противоборства: ты с русскими или с румынами? Ты европеец или ты русский? И люди повелись на это. Они забыли, что их обворовали, что над ними издеваются и просто не считают за людей. И они проголосовали за евроинтеграцию. Вы сегодня видите в стране евроинтеграцию? Что они реализовали из своих партийных программ? Ровным счетом ничего! Так я не вижу заслуг Молдовы. Просто руководство Молдовы исполняет план, который написан в Брюсселе. Не вижу ничего плохого. Напишут в Москве хороший план — готов под ним подписаться, но пока из Москвы нет хороших планов.
— А в Молдове не должны сами себе писать хорошие планы? Их обязательно должны писать либо в Брюсселе, либо в Москве?
— Я так резко сказал, что он написан там. Ну, совместно давайте писать. Но в Молдове нет хороших переговорщиков — не с кем договариваться. Они продажные, они идут туда, где получают или блага, или защиту, или деньги. Деньги получали в Евросоюзе, сегодня бегут за защитой в Москву, чтобы Майдан не случился в Кишиневе. Шансы очень велики, они могут потерять власть и личную свободу.
— И где выход?
— Еще раз повторяю. Выход — это закон и порядок. Последние [президентские] выборы в Румынии выиграл человек очень ответственный, законопослушный, верующий — Клаус Йоханнис. То, что происходит сегодня в Румынии, очень необходимо и для Молдовы.
— Да, но до следующих выборов три с половиной года.
— Я не исключаю досрочные парламентские выборы совместно с местными выборами (назначены на 14 июня 2015 года.— NM). Как прокурор, тем более как политик — все версии возможны.
«Сегодня деньги дают, чтобы кого-то посадить, возбудить уголовные дела»
— Как бывший работник органов прокуратуры, что можете сказать о сегодняшней Генпрокуратуре?
— Или хорошо, или ничего. В органы прокуратуры шли служить самые хорошие.
— Их сейчас там нет?
— Подготовленные, может быть, есть. До того вредные эти политические партии, что подмяли под себя правоохранительные органы. К сожалению, чтобы получить службу, тоже нужно идти на поклон. Даже в советское время это было редкостью. Больше исключение, чем правило, чтобы заказные дела делались. Сегодня деньги дают, чтобы кого-то посадить, возбудить уголовные дела. Все вверх тормашками. Да, в прокуратуре есть достойные люди, но нет духа законности, уважения к себе, к обществу.
— Почему тогда эти, как вы говорите, достойные люди в прокуратуре сейчас молчат, понимая, что вокруг творится беззаконие?
— И не только там. Основной костяк там — это люди, которые получили службу благодаря приближению к одной из партий: Демпартия контролирует прокуратуру, ЛДПМ контролирует МВД, и так далее.
— Получается, эти «достойные люди» покрывают то, что там творится?
— Не только покрывают. Внутри этих министерств и ведомств есть идеологи, которые программируют работу таким образом, чтобы одни компании не трогать, а другие в случае чего можно «бомбить» — никаких вопросов не будет.
— Как вернуть прокуратуру в законное русло?
— Нужен независимый прокурор. Но недостаточно озадачить этим молодого человека, который закончил, например, Сорбонну или Оксфорд. Надо изнутри копаться, видеть, знать судебный процесс, логику досудебного расследования и лишь затем вносить исправления в закон. А мы всего лишь меняем, что генпрокурор должен назначаться не парламентом, а президентом. Это все корысть, это все так предусмотрено, чтобы следующий президент, которого видит партия, имел возможность поставить своего генпрокурора. Это схемы, направленные на уничтожение нашего государства.
— И ваш прогноз?
— Бороться, бороться, бороться.
— Давайте вернемся к теме бизнеса. Вы около года тому назад запустили телеканал Moldavian Business Channel (MBC), который рассчитан на бизнес-аудиторию. Почему медийный проект, ведь в Молдове уже их достаточно?
— А видите, как я не могу наговориться, говорю вам тут столько (смеется). В 1997 году мы для этого и создавали партию: высказаться. Я вижу этот канал как платформу, где бизнес сможет высказаться. Но, к сожалению, молдавский бизнес-класс не отвечает моим чаяниям.
— Почему?
— Это то, о чем я говорил выше. Потому что и бизнес подмят под политические структуры.
— Бизнес не хочет…
— Говорить! Не надо критиковать — он не хочет говорить!
— Может, потому что наш молдавский бизнес непрозрачный?
— Прежде всего из-за натуры молдаванина, всех, кто тут проживает. А вдруг что-то не так? Чтобы никого не затронуть, не обидеть — лучше я буду в стороне. Поэтому плохо и живут.
— Но проблемы ведь у бизнеса есть.
— Так не хотят о них говорить! Мы ведь никакой политики не ведем. Хотим говорить о проблемах экономики, бизнеса, его развитии, о том, как привлечь инвесторов. Это необходимый инструмент, который есть во всем мире. Это нишевое телевидение, но я пока не опускаю руки. Только в июне будет год.
— А вы планируете это в качестве коммерческого проекта или это ваша попытка как общественника?
— Я пока вижу это как бизнес. Я вижу, что медийный сектор переформатируется. Что один из могущественных в этой области медиахолдинг Плахотнюка изменит под себя и законодательную базу. На рынке наряду с грядущими изменениями в формате качественного телевидения — HD-формат, будут требования и по содержанию. Могут быть запрещены ретрансляции, приведение политики каналов в соответствие с европейскими нормами. Я сразу на это ориентировался: у меня техническая оснащенность Full HD, редакционная политика — никаких ретрансляций, а производство собственного контента. Это требует огромных денег, внимания, аналитики, творчества.
— Вы один инвестор в этом проекте?
— Нет, нас двое.
— Кто второй, можете назвать?
— Не имеет значения. Это мой товарищ. Он поверил в то, что я хочу и что из этого может быть бизнес.
— Сколько у вас времени уйдет на то, чтобы понять, пойдет этот start-up или нет?
— Я вообще иду раньше плана, потому что думал, что после года нужно будет что-то изменить, но уже через шесть месяцев стал изменять в программе, в концепции, в людском потенциале. Мы вообще «с колес пошли»: три дня тренировались, а на четвертый вышли в эфир.
— Любой рекламодатель просит предоставить рейтинг телеканала. У вас уже есть замеры?
— Не измерялся, потому что нам еще и года нет. Я еще не завершил процесс формирования бренда, продукта.
— А как бизнес реагирует на ваш проект?
— Очень положительная реакция, но до момента «давайте приходите, и мы в эфире об этом поговорим».
— В эфире бизнесмены не хотят говорить, а о чем тогда говорят в кулуарах?
— О том, что маленький рынок, а огромная конкурентная среда. О том, что государство не предлагает адекватной политики по развитию бизнеса: чтобы вместо конкуренции открывались другие сферы. Бизнес не может развиваться исходя из географии, из-за партийно-бюрократического клана. Поэтому экономика слабая и подвергнута политическим рискам. И нормальные люди просто валят из страны. Боюсь только не оказаться последним на перроне, но нас еще хватает.
