В середине мая в Кишиневе ежегодно проходит фестиваль «Молдова Прайд». Его главное событие — уже традиционный марш в поддержку прав ЛГБТ-сообщества. Но ЛГБТ-люди, которые принимают в нем участие — лишь малая часть гомосексуалов, живущих в Молдове. NM поговорил с 70-летним преподавателем физики одного из молдавских лицеев, который считает себя геем. На условиях анонимности он рассказал, как менялась его сексуальная идентичность, чем живут в Молдове геи третьего возраста, и как десятилетиями он скрывает свою идентичность от самых близких.
О профессоре-гее из военного института Ленинграда
После школы я поступил в военную академию в Ленинграде. Был отличником. Как-то после экзамена один из преподавателей попросил меня остаться в его кабинете. Он сел рядом и начал меня гладить. У меня не было какого-то чувства, что мне это нравится, наоборот, какой-то страх появился. Ну, страх и все. Я ему сказал, что не буду делать этого и что лучше сдам экзамен у другого учителя. Он все равно поставил мне «отлично». Вскоре после этого я уехал на практику.
После практики вернулся, пришлось сдавать ему очередной экзамен. Он меня оставил после занятий и начал признаваться в любви. В то время я не ощущал у себя никаких гомосексуальных склонностей — ни желаний, ни позывов. И он начал плакать. А я по натуре человек сочувствующий, мне его стало жалко.
Я чувствовал себя мужчиной, а он, как я впоследствии понял, чувствовал себя женщиной. Ему хотелось меня гладить, и чтобы я его тоже гладил. Тогда я боялся этого делать, и мне пришлось уйти из военной академии, хотя это было очень сложно. Нашли причины, чтобы я перевелся в техническое училище им. Баумана в Москву. Потом приехал в Кишинев, поступил в очередной университет.
О бурном романе с иностранкой
Так как я хорошо учился, то по институтской путевке меня отправили в тур по Чехословакии и Польше. В Братиславе я познакомился с чешкой, и у нас была сумасшедшая любовь. Была любовь до такой степени, что хотели пожениться и съехаться.
Тогда было так, что, если уехал жить за границу, то ты уже предатель родины, назад не вернешься. В Министерстве внутренних дел мне сказали: «Если вы хотите пожениться, то ты уезжаешь и назад уже никогда не вернешься, родители тебя не увидят». Я долго думал, мучился. Она ко мне приезжала, мы встречались только на таможне в Леушенах, на границе Румынии и СССР. Ее не пропускали дальше. А однажды она купила туристическую путевку в Ленинград. Я тоже так поступил, и мы там встретились. Это были такие дни, что они не забываются до сих пор. Казалось бы, я отошел от гей-темы.
Она уже почти согласилась переехать ко мне в СССР, хотя у нее в Братиславе была хорошая работа. Но власти нам опять начали чинить препятствия: говорили, что у нас двухкомнатная квартира, а нужна трехкомнатная и так далее. Потом говорили, что для нее тоже нужна отдельная квартира, потому что она иностранка.
Отец был не против, а маме такой союз не очень нравился. Я был в депрессии и даже пытался покончить с собой. Мне было 26 лет. Никак в себя не приходил.
О женитьбе в Кишиневе
Помню, в Советском Союзе впервые ставили «Богему», исполняла Мария Биешу. Мы пошли с моей однокурсницей, и там она сделала мне предложение. Сказала: «А давай ты женись на мне, у тебя тоже возраст уже подходит». А мне было уже все равно, и мы поженились.
Родился ребенок, но в роддоме его заразили стафилококком, и он скоропостижно умер. Уже надо было забирать ребенка из роддома, а он умер. Жена после этого начала болеть. Ей становилось хуже, мы с ней перестали жить как муж с женой — она все больше лежала в постели, мало вставала.
У меня любви к ней не было, но была большая привязанность. Она была замечательным человеком. Я был согласен до конца жизни тянуть эту лямку. Я не считал, что тяну лямку. Просто судьба такая.
И самое интересное: жена вдруг сказала, что еще с момента нашей свадьбы в меня влюблена ее подруга Танька. И сказала: «Я разрешаю, чтобы ты с ней был, а со мной просто жил параллельно». Меня это так смутило и почему-то отвернуло от женщин. Это ее предложение поставило преграду между мной и женщинами.
О первых гомосексуальных отношениях
Тогда же я начал замечать на себе заинтересованные взгляды мужчин. И как-то в парке Кишинева ко мне подсел парень, завел разговор, а потом перешел на интимные темы. Мне показалось, что это все нормально. Я не отверг его, не отстранился. Он начал меня поглаживать. Это был первый раз, когда я остался с мужчиной. Потому что преподавателю в университете я не разрешал ничего, кроме того, чтобы меня трогать. А тут у нас дошло до орального секса. Понимаете, сейчас это все известно, а когда он мне предложил оральный секс, то я даже не знал, как это, извините, происходит.
Потом, когда я уже работал в школе, ко мне в подсобку приходил учитель географии — поговорить. Заводил разные разговоры, потом мы начали с ним общаться на «эти» темы, и у нас начался бурный роман. Все было нормально, но мы очень все это боялись вынести.
Все тщательно скрывалось, а, когда постоянно скрываешься, то живешь в жутком напряжении. Это и морально тебя бьет, и физически подрывает. Начинаешь впадать в депрессию. Мы прекратили отношения из-за страха.
А как-то из школы, где он работает, к нам перевелся мальчик. Когда я узнал, что он из той же школы, я сказал, что знаю преподавателя географии Андрея Викторовича (Некоторые имена в истории изменены — NM). «Ой, этот пида*!», — воскликнул школьник. Я понял: значит, там его кто-то раскусил. Сразу позвонил Андрею и спрашиваю, что случилось. Он сказал, что увольняется, потому что учительница русского языка откуда-то узнала про него, и когда дети на уроке ей сказали, что Андрей Викторович классный мужик, она ответила: «Конечно, классный, он “голубой” и постоянно вас приголубливает, поэтому он для вас и классный». Ну и после этого пошло-поехало.
О гомосексуальной любви на расстоянии
В 1996 году в моей жизни произошел мощный поворот. После продолжительной болезни умерла моя жена, а затем и мама.
К тому времени я работал еще и в международной организации. Они, видя, что у меня горе в доме, стали часто отправлять меня за границу. В Бельгии на приеме подошла ко мне женщина-иностранка. Мы познакомились, поговорили. Расписались, стали жить. Она коренная немка, а наш менталитет далек от их менталитета. Оказалось, что ей нужен оральный секс. Но она также хотела анального секса, а я этим никогда не занимался и отказался. У нас начались дрязги, я попросил развод.
После разрыва я пошел в Германии в клуб для геев, там познакомился с молодым человеком. У нас с ним завязалась дружба. Он на 20 лет меня младше, и наши отношения длятся уже 17 лет.
У нас с ним действительно любовь. Периодически я туда приезжаю. Там, в Германии, чувствую себя очень свободно. Мы можем вместе гулять, в парке он может меня обнять. И, когда начал сравнивать тот образ жизни, который они (геи, лесбиянки) там ведут, то понял, что они проводят жизнь очень свободно. Чтобы их кто-то оскорбил — нет такого. Ходят на парады, даже традиционалисты туда приходят.
О «плешках» и жизни пожилых геев в Молдове
А у пожилых геев в Молдове совсем другой быт, нежели у немецких: это работа, где про тебя никто ничего не знает, и дом, где тоже — не дай бог. Даже те друзья, которые у меня есть, обо мне ничего не знают, потому что, когда я начинаю легонечко поднимать эту тему, то сразу реакция отторжения. Открыться я не могу даже близким друзьям. Только в клубе для пожилых геев я могу свободно пообщаться и жить полноценной жизнью.
Хорошо, что у нас есть клуб, иначе я бы и не знал, что у нас есть еще такие люди, как я. Это я потом узнал, что, оказывается, в Кишиневе были так называемые «плешки» — это места, где встречаются геи. А где эти плешки? Возле туалетов. Но встречаться возле туалетов, в условиях антисанитарии… Наше государство вынудило людей видеться в таких условиях.
В нашей группе поддержки пожилых геев около 20 человек. Это люди разных профессий. За последний год три человека умерли, совсем молодые, им еще и 60 не было. Их близкие так и не узнали, кем они были на самом деле. Один — Вася, — открылся родственнику, тот рассказал всей семье, они от него отказались. Вскоре у Васи случился инсульт, и его парализовало. Появилась сестра, тут же забыла, как она его презирала и, чтобы получить его квартиру, закрыла глаза на его ориентацию.
Многие так уходят. У многих были жены, дети. Был еще один очень известный в Молдове гитарист, тоже гей. У него жена была, я его сына в школе учил. Скончался после инсульта.
Геям в селе еще сложнее. Был у нас один Петя, он приезжает иногда на наши встречи. Мы его спрашиваем: «Петруша, ну что, у тебя там — совсем никого нет? Что ты все один да один?». А он в ответ: «Вы что, не дай бог там узнают, меня лопатами забьют». Там и дом сожгут, и его сожгут, если узнают. Эта проблема ненависти в селе будет всегда, пока президент и многие другие говорят о традиционных ценностях и не хотят идти ни на какие компромиссы.
О школьниках гомосексуальной ориентации
Я знаю, что в школе, где я работаю, в девятом классе есть два мальчика-гея. И, когда в классе начинали проводить беседу на тему сексуального воспитания и кто-то упомянул про геев, то дети начали говорить, что «таких надо душить и давить».
Была еще ученица в 11 классе, она всегда одевалась как мальчик. Как-то она подошла ко мне и попросила о разговоре наедине. Я согласился, и она рассказала, что у нее «большая беда», потому что она — лесбиянка. Я пытался ей объяснить, что она ни в чем не виновата, что она такой родилась. А она в ответ: «Говорят, что мы извращенцы». «Да никакие мы не извращенцы», — ответил я. Девочка рассказала, что мать знает о ее ориентации, но не принимает и называет «скотиной и гадиной», из-за этого она хотела покончить с собой. Я посоветовал ей уехать из Молдовы, а она не захотела. Говорит, любит свою страну.
Через несколько лет после окончания школы мы с ней вcтретились. У нее появилась подруга, но, как и я, они скрываются.
О роли системы образования
Наша система образования построена на продвижении традиционных ценностей. В нашей школе есть психолог. Я предлагал ей поговорить с детьми и учителями на тему отношения к ЛГБТ. Она в ответ: «А нам надо это? Нам нужны эти неприятности, чтобы родители начали возмущаться тем, что мы продвигаем геев?» Люди боятся за свое место, за свою репутацию.
Было и другое. На одной из бесед со старшеклассниками они сами подняли тему сексуального воспитания. Может, кто-то хотел похвастаться, но ребята рассказывали, что уже вступают в половые отношения. Я обратился к директору школы с предложением раздавать им бесплатно презервативы.
Во-первых, они уже живут половой жизнью, а презервативы могут быть для них дорогими, из-за чего они выберут незащищенный секс. «Да вы что, да нам еще этого не хватало!» — возмутился директор. «А что в этом плохого? — возразил я. — А то, что они без презерватива заражаются, а потом беременеют, и их судьбы рушатся, это лучше?». Такая же реакция была на мое предложение рассказать о разных формах сексуальной ориентации. «Зачем вам это надо? Вам дали куррикулум, вот и работайте», — отозвались коллеги.
Не буду говорить о том, что скоро что-то изменится — это будет не скоро. Взять даже наши прайды в Кишиневе. Кто приезжает? Приезжают послы тех стран, которые относятся к этим людям как к равным членам общества. А наши представители власти — хоть один пришел? Хоть один дал согласие на встречу с ЛГБТ-сообществом? На круглый стол какой-то, чтобы собрать одну и другую сторону. Все отстраняются. Члены правительства на встречах с дипломатами говорят: «Да-да, надо, чтобы общество было толерантным», а потом отворачиваются и говорят: «Мы еще с пидо****ми этими не встречались».
О патриотизме и гомосексуальности
Я так полюбил Молдову, потому что это мой дом. Где бы я ни был, все равно сюда возвращаюсь. Хочется общаться со своими людьми, на своем языке. Пусть тут трудно, но это мой дом.
Даже друзья детства не знают о том, что я гей. И я знаю, что они никогда меня таким не примут. Но здесь дело все в воспитании. И, если заложили такое отношение в детстве, очень трудного его изменить. А переубеждать их уже и не хочется. Пусть у них свои взгляды, у меня свои. В общении нам хорошо. Но хорошо до тех пор, пока они обо мне не знают. А уж когда узнают, неизвестно, как воспримут это.
В прайдах в Кишиневе я не участвовал, в это время всегда был в разъездах. Но если бы и участвовал, то надел бы маску. Пока я работаю в школе, это не воспримут нормально. Если бы я чувствовал себя свободно, я бы с удовольствием открыто шел со всеми, улыбался, смеялся. Из нашего клуба геев третьего возраста мало кто выходит на прайд, там больше молодежь. У молодежи сейчас в окружении есть люди, которые их принимают. Мы росли в изоляции.
Я не считаю, что гомосексуальные отношения — это что-то криминальное. Если люди себя так ощущают, почему они не могут быть счастливыми? Первая заповедь: «Возлюби ближнего, как самого себя». Но если у меня любовь к мужчине, а у женщины — любовь к женщине, и они ближние друг к другу? Любовь — это высшая категория наших отношений.
