Румынский или молдавский: как Молдове найти общий язык?

Именно под его руководством Конституционный суд постановил, что Декларация независимости имеет приоритет над Конституцией, в которой молдавский был указан как государственный.

Решение КС от декабря 2013 года фактически вывело из конституционного поля понятие «молдавский язык». Парламент Молдовы закрепил это в Конституции и всех законах страны в 2023 году — голосами ныне правящей проевропейской партии PAS.

По мнению Тэнасе, молдавский язык первоначально был создан как политический инструмент: «Это изобретение сталинской пропаганды для оправдания оккупации наших территорий». А возвращение к румынскому — это часть процесса декоммунизации, считает юрист.

Он вспоминает, что включение в Конституцию 1994 года понятия «молдавский язык» его удивило: после независимости румынский считался официальным языком, и вопрос, казалось, был решён.
«Но нет, — говорит он, — как и сегодня. Я могу себе представить, что если победят другие политические силы, государственный язык республики снова может называться молдавским. С самим языком ничего не произойдёт, так как с точки зрения лингвистики это один и тот же язык, поменяется только название».

Свои нынешние границы Молдова обрела в составе СССР в 1940 году – в виде Молдавской ССР. Официальным языком советской республики стал молдавский, алфавит — кириллица. До этого территория страны была разделена: то, что по правый берег от Днестра — Бессарабия — входило в состав Румынии, территория Левобережья (нынешнее Приднестровье) — получила статус автономии в СССР и была названа Молдавской АССР.

В тот отрезок времени — а речь идет о межвоенном периоде между первой и второй мировыми войнами — на левом берегу начали активно создавать литературный молдавский язык. Около 40% слов заимствовали из славянских языков и таким образом создавали абсолютно новые слова. В Бессарабии же, входившей в состав Румынского королевства, культивировался литературный румынский, с западноевропейскими влияниями на словарный запас и мелодику речи.

Так один и тот же язык развивался в двух разных странах. Историк Алексей Тулбуре рассказывает, что «после объединения Молдовы часть по правую сторону Днестра, которая прошла более 20 лет румынизации, не понимала своих земляков с левого берега». От модифицированного молдавского с сильным славянским влиянием пришлось отказаться. «Победил де-факто румынский язык из Бессарабии, а не новояз с левой стороны Днестра», — объясняет историк.

Но идея сделать молдавский язык отличным от румынского не исчезла. И кириллица стала главным воплощением этого отличия. «Советская власть формировала здесь идентичность, которая конкурировала бы с румынской», — говорит Тулбуре.

Бывший министр юстиции Молдовы Тэнасе вспоминает, что «первые протесты и первые требования интеллигенции в первые годы горбачевской Перестройки касались не независимости страны — тогда это было нереально — а именно возвращения латинского алфавита и названия языка». Поэтому вопрос названия языка неотделимо связан с обретением национальной независимости, уверен Тэнасе.

«Коммунисты в 2001 году пришли к власти с обещанием вернуть молдавский язык. Оно шло в комплекте с обещаниями вернуть Молдову в союз с Россией и Беларусью, и что хлеб будет стоит 16 копеек». По другую сторону политических баррикад в те годы находились прорумынские интеллектуалы, которые выступали за румынский язык и идентичность. «Поэтому ответ на этот вопрос — румын или молдаванин, молдавский или румынский язык — предопределял долгое время расстановку мест в парламенте», — отмечает Спрынчанэ.

И тогда, и сегодня само слово «молдовенист» сильно политизировано. По словам историка Тулбуре, его часто связывают с пророссийскими настроениями: «Молдовенистов ассоциируют с теми, кто выступает за стратегическое сотрудничество с Россией, с так называемыми коммунистами».

Политолог Николай Цвятков отмечает, что публичное использование термина «молдавский язык» может и вовсе поставить крест на карьере: «Мол, если ты признаешь, что говоришь на молдавском, то как ты можешь работать на госслужбе?» Цвятков считает, что «дома» язык чаще называют молдавским, тогда как «в публичной среде почти везде двери с молдавским закрыты».

Для Цвяткова вопрос языка тесно связан с целым спектром других чувствительных тем: исторической памяти, реинтеграции непризнанного Приднестровья, межэтнических отношений в Молдове.

Согласно последней переписи, 48,1% жителей Молдовы называют родной язык молдавским. Это на семь процентов меньше, чем в 2014 году. А вот доля тех, кто называет родным румынский, наоборот, растёт. По сравнению с 2014-м, таких стало почти на десять процентов больше: сегодня каждый третий житель страны называет родной язык румынским.

Социолог Виталие Спрынчанэ убежден, что вопросу о языке в переписи вообще не место: «Это слишком эмоциональная тема. Но это ещё и политический вопрос, который нельзя решать ни цифрами переписи, ни наукой».

Такие феномены Каланча отчасти объясняет тем, что не для всех переход с кириллицы на латиницу был простым. Как и быстрая смена национальных ориентиров: «Вчера ты учил стихи о Ленине, а сегодня — о Штефане Чел Маре И это произошло очень быстро, без объяснений». Поэтому, уверена писательница, «некоторые отказывались и продолжают отказываться от латинского алфавита, потому что для них румынский — это своего рода насилие».

Спрынчанэ сравнивает молдавский язык с котом Шредингера: «Его вроде как бы и нет, но он вроде и есть». По его словам, бороться за название бессмысленно. Литературная форма молдавского и румынского одна и та же, но если большая группа людей хочет называть его по-своему, то в этом нет проблемы: «Пусть люди называют его как хотят. Главное — понимать, что язык нужен не для того, чтобы бить друг друга, а чтобы понимать».

Историк и дипломат Алексей Тулбуре говорит, что в Молдове есть несколько «проклятых вопросов» — и один из них касается как раз идентичности. Как и в случае с языком, аргументов «за» и «против» здесь бесконечно много.

С чем историк категорически не согласен, так это с утверждением, что молдавскую идентичность придумали в Москве: «Называть молдаван проектом Сталина — это бред. Молдаване существуют уже 600 лет». Пик формирования их идентичности, считает историк, действительно пришелся на советское время — но это не делает её фальшивой: «Отрицать и говорить, что молдаван нет, что это сталинская идентичность, — значит вести себя как Путин. То, что делают румынские националисты — абсолютно то же самое».

Бывший глава Конституционного суда Александр Тэнасе считает, что вопрос самоидентификации в Молдове по-прежнему открыт. Он замечает и определенную закономерность: «Если вы спросите образованных людей, они скажут, что идентифицируют себя как румыны. И язык у них — румынский. Если спросите жителей сёл — услышите, что они молдаване».

По мнению Тэнасе, ответы во многом зависят от того, насколько сильно «на людей повлияла советская пропаганда за годы оккупации»: «В сельской местности люди, которые не имеют достаточного образования, всегда были более подвержены влиянию пропаганды». Что касается гражданства, здесь у всех ответ один, подчеркивает Тэнасе: «Мы все — молдаване».

Историк Тулбуре развивает эту идею дальше и предлагает идти по пути США — строить гражданскую нацию: «Мы все молдаване по гражданству. А что касается этничности — это личное дело каждого».

Политолог Николай Цвятков уверен, что спор о языке — это не только вопрос истории или политики, но и социальных возможностей. Румынский язык открывает двери — «в Румынию, в Европу, получить образование, устроиться на работу». Эти перспективы, по его словам, обеспечили румынской идентичности преимущество, но ситуация может измениться, если «появится критическая масса в обществе».

Историк Алексей Тулбуре считает, что Молдове стоит остановиться на румынском как государственном и развивать «гибридную идентичность» — румынский язык и молдавская нация. Это, по его мнению, может создать устойчивую основу для развития страны. Такой компромисс «смягчает конфликты» и позволяет сосуществовать разным историческим нарративам: «Это долгосрочная формула: считаем себя молдаванами, но язык — румынский».

Писательница Лилия Каланча добавляет: найти такой компромисс возможно только через уважение к опыту другого. «Европейские ценности — это умение слушать. Даже если мнение отличается от твоего», — говорит она. И добавляет: «Когда мы перестаем слушать друг друга — начинается диктатура».

Дискуссия о языке в Молдове давно вышла за рамки лингвистики. Для одних это вопрос национальной идентичности и исторической памяти, для других — политического выбора и социальных перспектив. Несмотря на официальное признание румынского языка, в обществе по-прежнему нет единства в том, как называть язык.

Есть надежда, что со временем застарелый спор разрешится сам собой, и этот вопрос перестанет быть инструментом политики. И дело не только в смене поколений. В пространстве, куда Молдова стремится интегрироваться, язык давно перестал быть маркером «правильности» или «неправильности». А идентичность воспринимается прежде всего как элемент культурного многообразия, а не как тест на лояльности. Для Молдовы подобный путь кажется не быстрым, но неизбежным.