Эдуард Грама – NM: «Без поддержки стартапов мы не сможем развить экономику, средний класс или производство»
12 мин.

Эдуард Грама – NM: «Без поддержки стартапов мы не сможем развить экономику, средний класс или производство»


Министр сельского хозяйства Эдуард ГРАМА в беседе с корреспондентом NM Николаем ПАХОЛЬНИЦКИМ рассказал, насколько важен для Молдовы российский рынок, что будет дальше с польским сельхозкредитом, и зачем молдавские власти готовят полное исследование подземных вод в стране.

«Сегодня для Молдовы российский рынок не стратегический, но это важный рынок — один из крупных рынков Европы»

После визита российского вице-премьера Дмитрия Рогозина в Молдову заговорили о возможном снятии фруктового и винного российского эмбарго. Насколько это вероятно?

Сейчас у нас очень хорошие отношения с РФ — налаживается хороший диалог. Насколько это реально? Ну, по крайней мере, со стороны российских коллег есть открытость и желание решить этот вопрос. Приезжал господин Рогозин, были обсуждения. До этого более трех лет не было заседаний межправкомисии, и не было никакого диалога. Теперь желание есть и у нас, и у российских коллег.

newsmaker.md/rus/novosti/moldavskie-tovary-oblozhili-vvoznymi-poshlinami-911

Что конкретно нужно сделать, чтобы снять эмбарго?

Юридически российского эмбарго не существует. В Россию мы можем поставлять любую продукцию. Но, первое, — могут не все. Второе — есть постановление правительства России № 736, которым были введены таможенные пошлины. Это самая большая преграда. Потому что на некоторые продукты таможенная пошлина доходит до уровня европейских продуктов. Мы автоматически выпадаем с рынка, становимся неконкурентоспособными.

Например?

На всё: овощи, фрукты, алкоголь. Например, акциз на 1 литр коньячной продукции превышает $2. При таком раскладе мы на рынке продажи алкоголя даже с коллегами из Грузии и Армении уже не конкуренты.

Как решить проблему? Что нужно сделать?

Россия ввела эти пошлины, когда мы подписали Соглашение об ассоциации с ЕС. Сказали, что у них нет гарантий того, что мы не воспользуемся этим соглашением для реэкспорта продукции. Сегодня есть диалог — нам не ставят каких-то условий: снимите это, поставьте это. У нас есть «дорожная карта», и по ней мы будем работать. Это и есть те моменты, которые позволят улучшить наши отношения.

newsmaker.md/rus/novosti/druzhbu-postavili-na-kartu-chto-rossiya-predlozhila-moldove-dlya-vosstanovleniya-o-26189

По сути, ограничения политические?

Можно сказать так.

А насколько сейчас для Молдовы важен российский рынок?

Сегодня для Молдовы он не стратегический, но это важный рынок — один из крупных рынков Европы. Для нас очень важно, чтобы мы давали нашим экономическим агентам возможность продавать, и они могли решать, на каких рынках это делать. По некоторым продуктам [российский] рынок очень важен и интересен — если говорить о сахаре, овощах, фруктах. Если говорить об алкогольной продукции, то он стал не настолько важен, как было раньше. Но все равно это один из крупных рынков мира. Глупо игнорировать рынки, на которых можно продавать.

По данным статистики, большая часть вина из Молдовы в прошлом году экспортировалась в Белоруссию и Россию.

Это зависит от формы поставок. Если говорить о вине наливом, то да, больше в Белоруссию и Россию, а если о бутилированном вине, то оно продается больше в Европу. Продажи в Европу растут каждый год. Нельзя было рассчитывать, что закроется Россия, и [сразу] откроются европейские рынки, потому что к этому надо готовиться. Но показательно, что любая европейская страна, куда мы продаем [вино], показывает позитивную динамику продаж. Это говорит о том, что наши вина начинают узнавать, а ведь в Европе конкуренция гораздо выше, чем в России.

А если говорить не о вине, а о яблоках и других фруктах?

С яблоками все зависит от конкуренции. Самые большие конкуренты — это наши друзья поляки. Польша самый крупный производитель яблок в Европе — около 3 млн тонн яблок в год. А Молдова — до 500 тыс. тонн. На рынке СНГ мы самый крупный игрок, а на рынке Европы нет, хотя один из крупнейших. Понятно, что мы никак не можем конкурировать с польскими яблоками — не потому что они лучше по качеству, а потому что они находятся в ЕС. У них совсем другие правила продаж, яблоки не облагаются определенными пошлинам или таможенными процедурами. Яблоки перемещаются внутри Европы: логистика дешевле, взаимодействия между юридическими лицами другие, да и цена у них ниже, чем наша.

То есть, если с вином все неплохо, то с фруктами — сложнее?

Нельзя сказать, что [с вином] все в порядке, мы могли бы продавать больше вина. Есть еще одна проблема с Россией. Она заключается в том, что указом Путина весь транзит через Россию, который проходит в сторону Казахстана с территории Украины, запрещен. Практически мы сегодня не можем экспортировать ни один тип товаров в Казахстан и Среднюю Азию. С одной стороны, указ направлен против Украины и Казахстана, а с другой — это напрямую влияет на нас. Продажи в Казахстан и Киргизию упадут сильнее, чем в прошлом году. Потому что и так было падение рынка из-за бюрократических и административных изменений: менялось законодательство по акцизной марке и импорту. С фруктами есть определенные сложности, но продажи идут.

Какие сложности?

Сложности, во-первых, по ограничению количества компаний, которые могут продавать. Мы не влияем на этот разрешительный список ни в какой форме. В последние пару лет мы настаивали, чтобы вообще уйти от понятия списков. Любой, кто может производить и продавать, должен это делать.

А есть случаи реэкспорта другой продукции через эти фирмы? То есть, когда у кого-то нет доступа на российский рынок, но он сбывает свою продукцию через разрешенные фирмы?

Я не могу утверждать, есть или нет. Мы не контролируем этот процесс, но если говорить теоретически, то, думаю, такое существует.

ttp://newsmaker.md/rus/novosti/ne-sahar-minsk-potreboval-ot-eaes-otvetnyh-mer-v-torgovle-s-moldovoy-25934

Еще один пункт «дорожной карты» — это либерализация молдавского рынка для российского сахара. Когда мы говорили об аналогичных требованиях белорусов, вы выступали категорически против. Ваша позиция изменилась?

Нет. В свою очередь, мы просим либерализовать российский рынок для молдавского сахара. Потому что все наши заводы работают на 35-45% мощности. Мы можем производить гораздо больше. При СССР было 6-7 заводов, и треть сахара производилась в Молдове. Мы должны защищать свой рынок, кроме того Российская Федерация не позволяет нам входить на их рынок.

Что вообще представляет собой «дорожная карта»? Это формат для диалога или пункты к исполнению?

То, что российские коллеги пришли с такими предложениями, не значит, что они окончательны. Это их видение. Мы вносили и будем вносить свои корректировки. Это перечень проблем или недоговоренностей, которые нужно обсуждать и решать. Это не пункты к исполнению.

«Польский сельхозкредит давал развитие и продвижение стартапов. Минфин убил эту возможность»

Польский сельхозкредит на €100 млн истекает 8 августа. Но деньги не были выбраны. Польская сторона его продлила?

Еще нет, но мы ждем. Основные польские министерства дали положительные заключения на его продление: МИД, министерства развития, экономики и финансов. Все это отправлено польскому премьеру. До 8 августа мы должны получить ответ.

В сухом остатке — за 2 года одобрили только два проекта. Почему такая низкая результативность?

Нет, в сухом остатке — восемь проектов. Сначала было два, потом еще шесть. Мы успели их отправить и получить [ответ от польской стороны].

На какую сумму?

Я не могу точно сказать — менее €10 млн.

Почему так? Даже 10% не выбрали.

Во-первых, у нас два года были организационные проблемы. Пока организовались, запустились, начали собирать документы, а потом были проблемы с министерством финансов, которое не хотело работать в этом направлении. Мы начали усердно работать только в последние полгода.

newsmaker.md/rus/novosti/bankam-i-dengi-v-ruki-raspredeleniem-polskih-100-mln-budut-zanimatsya-moldavskie-b-25969

Почему правительство передало администрирование кредита от специализированной единицы UICAGRP коммерческим банкам? 

Это было видение министерства финансов. Минсельхоз был против, и это еще не окончательное решение. Минфин хочет это сделать, но у них нет механизма передачи [банкам]. Если проект продлят, мы вернемся к этому вопросу, потому что в форме, предложенной министерством финансов, он будет нерабочим. Он будет функционален, но не востребован. Потому что его привлекательность в процентной ставке (2% годовых) и сроке (12 лет) потеряется. Срок остается, но процентная ставка увеличится в два раза, если не в три.

Почему премьер-министр Павел Филип не принял ваши аргументы?

 На это я не могу ничего ответить.

Хорошо, а как вы собираетесь его пересматривать при продлении?

Он будет продлеваться на существующих условиях с польской стороной. Мы внутри уже будем менять саму процедуру [администрирования кредита].

Хорошо, допустим, кредит продлевают, как вы собираетесь менять процедуру администрирования?

Со стороны премьера и госканцелярии есть указание, чтобы мы пообщались с минфином. Министерство финансов должно разработать механизм, мы не знаем, каким он будет.

Но получается, что его продлят и сразу дадут банкам?

Теоретически да, но мне непонятно, как это будет происходить. Как банк возьмет на себя ответственность, не имея денег. Продукта нет: это проект, который будет когда-то кем-то реализован через какой-то промежуток времени.

У нас есть большая проблема, мы никогда не сможем развить экономику, средний класс или производство: у нас ни в какой форме нет поддержки стартапов. Любой молодой [человек], пожилой [человек], действующий бизнесмен хочет начать какой-то новый бизнес, и у него нет никакой поддержки, ни в какой форме. Банки не кредитуют стартапы. Да, в банках есть денежная масса, но они не работают с новыми проектами. Они не кредитуют реализацию проектов и не дают деньги под их развитие: есть залог — есть деньги, нет залога — нет денег. Получается, что новый бизнес не развивается ни в какой форме, потому что некуда развивать, потому что никто не дает деньги под развитие стартапов. Польский сельхозкредит давал развитие и продвижение стартапов. Потому что человек приходил с определенной суммой денег, например,  €100 тыс. и мог реализовать проект на €1 млн. Через предложенную форму [администрирования кредитов] Минфин убил эту возможность.

Недавно правительство рассматривало Закон о принципах субсидирования в сельском хозяйстве и сельском развитии и регламент по сельхозсубсидиям на этот год. В нем было указано, что на субсидии пойдет минимум 4% бюджета. Почему это убрали?

Не убрали, мы перевели этот разговор в парламент. На этом настаивало министерство финансов. С одной стороны, я могу их понять, потому что в той экономической ситуации, в которой мы находимся, нельзя говорить, что я могу запрограммировать 4% от бюджета — до 1,5 млрд леев. Когда подписываешь договор с МВФ, ты не можешь подписать эти 4%. Одновременно последние два года минфин старается уходить от привязки к ВВП или бюджету. И это правильно: если в стране есть деньги, ты дашь этот миллиард, а если у тебя нет, то зачем это прописывать, если ты не отдашь. Но этот пункт еще останется. Мы будем обговаривать это в парламенте на осенней сессии. Это не окончательный вариант, это предложение минфина.

А вы поддерживаете 4%?

Я поддерживаю то, что мы должны иметь фонд субсидирования свыше 1 млрд леев. У нас в первоначальном проекте, когда мы начали работать над этим законом, было прописано, что фонд должен быть 1-1,5% ВВП. Это то же самое. Понятно, что мы это поддерживаем, потому что 1 млрд субсидий — это 4 млрд инвестиций в плюс. Имея большой фонд, мы стимулируем еще больше инвестиций в сельское хозяйство. Для нас чем больше, тем лучше. Но вы понимаете, что мы являемся механизмом в одной большой машине. Я не могу сказать: «Дайте мне 1,5 млрд, меня не интересует, какие проблемы в стране». Это некорректно и неправильно не только по отношению к минфину, но и к государству, правительству. Мы поддерживаем, но все зависит от условий, которые выставляет МВФ, прогнозов министерства экономики — то есть моменты, которые должны быть корректны с точки зрения команды.

Теперь о регламенте по субсидированию на этот год. Раньше, когда бюджет на субсидии заканчивался, AIPA продолжала принимать заявки на субсидии, и это переходило в долг государства перед аграриями. В этом году такую возможность убрали. Почему?

Опять же — по требованию министерства финансов. Потому что так правильно с точки зрения построения бюджета страны. Я согласен с министерством финансов в этом отношении. Я не согласен с тем, что в некоторых случаях может получиться так, что не все войдут в бюджет, но это маловероятно. Когда у тебя хороший фонд субсидирования, этой проблемы нет. Теперь посмотрите на позицию минфина. Ты субсидируешь 10 леев, и знаешь, что можешь рассчитывать только на 10 леев, а потом ты просыпаешься и должен отдать 15 леев. С точки зрения построения бюджета страны, это неправильно, что ты берешь больше затрат, чем можешь выполнить. Так во всем мире. В этом году у нас нормальная сумма. Общий фонд субсидий составляет 900 млн леев, из них 310 млн леев — это долг по субсидиям за 2015 год (его мы уже оплатили), а еще 100 млн леев — это перебор за 2015 год. Также нам осталось заплатить 45 млн леев [фермерам пострадавшим от эмбарго] за яблоки и в фонд Бюро виноградарства и виноделия. Получается общий долг — уже 500 млн, из которых 330 млн мы заплатили, а 170 еще осталось. На 2016 год остается 400 млн леев. И у нас не должно быть переборов.

«Мы не знаем, есть ли у нас подземные воды, хотя наши коллеги из Румынии и Украины их используют»

Еще одна проблема — ирригация. Рассматривался вопрос, чтобы можно было орошать земли из артезианских скважин.

Ну, да, но мы еще общаемся с министерством [окружающей среды]. У нас было три проблемы, касающиеся ирригации. Первая — это возможность ирригации из озер, которая уже разрешилась, есть регламент министерства окружающей среды. Раньше это было очень сложно регламентировано, они упростили. Второе — мы решили вопрос касательно использования воды из Днестра и Прута. Там была проблема прохождения воды под землей. От реки до поля земля принадлежит министерству окружающей среды, но из-за того, что земля не зарегистрирована в кадастре, я, как экономический агент, должен оформлять это. Я приходил в кадастр, там мне говорят: «Плати 200 тыс. леев не за полосу земли шириной в один метр, а за весь лот». Мы решили вопрос через приказ кадастра: ты регистрируешь лишь участок, где проходит твоя труба. Третья проблема — с подземными водами. Здесь с министерством окружающей среды не нашли общего языка, точнее нашли, но не нашли решения. Мы готовимся к проведению анализа подземных вод по всей стране. Несколько раз это обсуждалось на заседании у премьера, и Академия наук Молдовы была утверждена, как орган, отвечающий за проведение научного анализа.

Зачем это необходимо?

Мы настаиваем на том, чтобы была ирригация из подземных вод. Министерство окружающей среды говорит, что у нас нет воды, и качество ее плохое. Реальных данных у нас нет, потому что последние научные исследования были проведены в 1968 году. То есть с 1968 года по сегодняшний день у нас есть только несколько теоретических докладов на уровне научного вычисления. Одни говорят, что у нас есть вода, другие говорят, что нет. Мы согласны с министерством, что у нас качество воды оставляет желать лучшего. Это другой вопрос. Но мы сейчас говорим о ее количестве и возможностях использования для ирригации. Мы провели переговоры с внешними партнерами, у нас есть финансирование, чтобы провести изыскание.

Сколько это будет длиться и сколько стоить?

Сколько будет стоить, мы не знаем, потому что надо проводить тендер. Мы хотим пригласить компанию из-за границы. Притом у нас финансирование есть, наши партнеры готовы профинансировать. Длиться это будет полгода —  не так долго. Академия наук сейчас готовит документы для тендера. На самом деле изыскания нужны и для сельского хозяйства, и для окружающей среды, и для науки. Они будут искать не только воду, они сделают анализ и почвы, и воды по всей стране, будут проведены бурильные работы. На самом деле, мы получим реальные данные, которых не было 40 лет. Мы не знаем, есть ли у нас подземные воды, хотя наши коллеги из Румынии и Украины их используют.

Получается, все ставят вам палки в колеса: по деньгам — минфин, по ирригации —министерство окружающей среды. Павел Филип обещал сократить число министерств до 10. Что-то слышно по этому вопросу?

Мы не участвуем в этом. Пока это еще все в проекте. Есть несколько вариантов и они анализируются, но еще не пришли к тому, чтобы выставить их на обсуждение даже среди министерств.

Какие это варианты?

В том же проекте изменений, о котором говорил премьер-министр, число министерств может сократиться до 10. Но вариации, какие именно министерства будут объединены, еще обсуждаются. Я не могу сказать, какая форма будет выбрана.

Вообще нет ясности, что сократят?

Пока еще конечного варианта нет.

«Я не занимаюсь политикой, я поддерживаю то, что должна быть коалиция и должно быть правительство»

1 июня правительство объявило выходным днем. Вы согласны с таким решением?

Нет.

С кем из министров ни общаешься, все не согласны, но все проголосовали.

Постфактум мы, как правительство, должны были утвердить, потому что парламент уже это принял. Надо было привести в юридическое поле, но на самом деле я не вижу в этом смысла. У нас и так много праздников.

Это часть соглашения по коалиции? То есть, либералы решили попиариться, а вы должны поддержать?

Я не занимаюсь политикой и не хочу даже комментировать это. Вы сами знаете. Это была инициатива, мы ее постфактум утвердили.

Можно было не утверждать?

Нет, парламент — выше. Просто в какой-то мере он взял на себя ответственность правительства. Потому что утверждение выходных дней — прерогатива правительства, а не парламента.

Вы говорите, что не занимаетесь политикой. Вы не входите ни в одну партию?

Нет. Я был предложен на должность семью депутатами, которые вышли из Либерально-демократической партии Молдовы (ЛДПМ). Я не являюсь членом партии ни в какой форме.

А вы поддерживаете решение семи членов, которые вас выдвинули, по поводу ухода из ЛДПМ и перехода в большинство.

Я не занимаюсь политикой, я поддерживаю то, что должна быть коалиция, и должно быть правительство. То, что происходило в стране, надо было останавливать. Политические решения не принадлежат мне.

Когда в парламенте утверждалось правительство, оппозиция называла процедуру нелегитимной.

В чем [это проявлялось]?

В частности, говорилось, что в парламенте не обсуждали программу правительства.

Легитимность или нелегитимность правительства не определяется программой. Легитимность определяется определенными шагами — утверждением парламентом и декретом президента. Это две основные вещи. Что касается программы правительства, если оппозиция не хотела ее выслушать — она получила ее в письменной форме, она могла ее прочитать и высказаться. Она у всех была на столе. Что значит нелегитимность правительства?

20 января, судя по тому, как утверждалось правительство, довольны этим были далеко не все.

Это другой вопрос. Еще раз: я не выступаю с политическими заявлениями и не занимаюсь политикой. У меня есть личное мнение по этому вопросу, но я его оставлю при себе.

x
x

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: