Назвать «Контр ТВ» популярным каналом — это значит сделать ему, мягко говоря, незаслуженный комплимент. Смысл был не в том, что канал популярный, а в том, что это был государственный проект той же самой администрации президента, которая продвигала антигейский закон. И мое выступление там, и последующее программное интервью сайту «Сноб» было обращено в первую очередь к этим людям.

Я хотел сказать им всем, что этот закон против меня лично, а не против каких-то абстрактных гомиков из провинции. Не просто для поддержания в тонусе путинского электората. Это закон против миллионов русских людей, которые и до закона, как и у вас в Молдове, боялись признаться в своей ориентации, а после принятия этого чудовищного акта просто не хотели дальше жить.

Я как бы встал перед строем — кто-то должен был встать. Кто-то должен был сказать: хотите бить? — ну давайте бейте меня. Вообще во фразе «кто же, если не я» много пошлости, но так же много смысла. И чего больше — банальности или необходимости — я не знаю. Я точно знаю, что мир бы не менялся без людей, которые верили и верят, что кроме них дураков нет. Ну и я хочу сказать, что это сработало. Огромное число людей, в том числе и во власти, напряглось. По-разному напряглось. Кто-то обозлился, а кто-то, наоборот, до сих пор говорит: «Вот Красовский гей, но точно не пидорас».

Нет, не совсем так. Я не чувствовал себя лицемером до публичного coming out. Я совершенно не собирался его делать, не готовился к какой-то общественной деятельности и уж точно не предполагал стать самым узнаваемым геем России. Вернее, открытым геем. Скрывающихся, да и то плохо, — вон вся «Песня года».

Я начал чувствовать себя лицемером, когда недолго занимался политикой. Но, поверьте, неафиширование ориентации — последнее, в чем я могу себя обвинить. Мое отношение к себе никак не изменилось. Ни ориентация, ни открытость, ни смелость или, если хотите, моя глупость никак не влияют на мое ощущение самого себя. Я никогда не был подонком. И в очередной раз сделал что-то простое и не подлое. А вот окружающие, наверно, действительно стали относиться ко мне получше.

Может, для кого-то этот coming out стал такой индульгенцией для моего входа в либеральные демократические кулисы. Но мне, честно говоря, всегда было наплевать на любую тусовку. Повторяю, я сделал это, потому что это был очередной день на моей войне с мировым злом. В этой войне мне абсолютно наплевать, как ко мне относятся. Какое-то время думал, что меня вот сейчас убьют в парадной. Но пока не убили.

Я лишился работы не через несколько дней, а в ту же ночь. Но лишился ее не потому, что меня уволили, а потому что я сам отказался дальше работать на людей, лоббировавших этот антигейский закон. Мне предлагали остаться в каком-то качестве. Я отказался. После этого было довольно тяжело.

Несколько лет я был в стоп-листе всех крупных телеканалов. Но я живучий, умею делать самые разные вещи: писать, говорить, читать лекции, заниматься пиаром и джиаром. Так что я не пропал, как бы кому-то этого ни хотелось.

Никогда не думал об отъезде, но все люди, которые начали в тот 2013 год делать coming out, насколько мне известно, делали их исключительно ради того, чтобы получить статус беженца. Для них это тоже был такой карьерный скачок. Я плохо знаю специфику Молдовы, но на хуторе у Днестра я бы не стал делать coming out. Зачем? А в городе не вижу смысла это скрывать. Я никогда и не скрывал. Ни от друзей, ни от родных.

Я не возражаю. Каждый человек имеет право на свою точку зрения, и каждый человек имеет право эту точку зрения выражать публично. Противники гей-парадов должны бы задуматься, что, может, им самим стоит посидеть дома и не выпячивать главные человеческие грехи: ненависть, злобу, лицемерие. А сторонникам парада, его участникам важно помнить, чем мы гордимся. Мы гордимся не тем, что мы геи, лесбиянки или трансгендеры.

Мы гордимся тем, что у нас хватило смелости заявить, что мы не хуже большинства. Вообще небольшому народу должны быть известны страхи, которые есть у меньшинств. Молдаване в большой российской, пусть и умирающей, но совсем еще не подохшей империи, то же меньшинство. Молдаван даже меньше, чем геев. Вот и задумайтесь, что кричали бы вам, реши вы провести молдавский парад на Красной площади. О, сколько было бы косых взглядов, плевков, свиста. Вы, молдаване, такие же геи для сытого большинства империи. Подумайте об этом. Мы с вами какое-то меньшинство, которое мечтают уничтожить. Такие же меньшинства, только сбившиеся в кучку, которую решили назвать большинством. Отойдите в сторону, посмотрите на себя со стороны. Очень отрезвляет.

Действительно, сейчас в России от 17% до 25% гомосексуалов, находящихся в активном сексуальном возрасте, живут с ВИЧ. А от 60% до 90% попов страдает ожирением. У 60% курильщиков заболевания сердца. У многодетных матерей часто фибромы и миомы. Мы болеем не потому, что грешим. А потому, что живем. Просто живем по-разному. Кто-то любит заниматься сексом, а кто-то жрать свинью и пить кагор. Кто-то выкуривает по 60 сигарет в день, а кто-то мечтает оставить после себя не семь великих романов, а семерых детей. У всех свои приоритеты. И у каждого приоритета есть цена. ВИЧ при современном лечении никак не влияет ни на качество жизни, ни на качество работы, которую выполняет человек, живущий с этим ВИЧ. Если человек лечится, он никаким образом не может инфицировать своих друзей, детей и половых партнеров. Он может зачинать и рожать здоровых детей. И жить до старости. И, скорее всего, после смерти он даже попадет в рай. В отличие от большинства фарисеев и лицемеров, служащих в церкви.

Советский строй, кроме прочего, уничтожил в людях, населяющих эти земли, две очень важные вещи: стремление к просвещению и умение сострадать. Все это приводит к желанию унизить и убить слабого, уничтожить непохожего на тебя. Две трети венгров считают, что румын надо выдворить из Венгрии. Две трети поляков уверены, что женщине место на кухне, а не в политике. Две трети украинцев считают, что жители Донецка не совсем полноценные украинцы. И, в общем, их хорошо бы выслать в Сибирь, заселив эти земли выходцами из Львова. Две трети русских считают, что все остальные люди в этом мире не заслуживают и упоминания, что все на свете придумано и сделано в России. Мы перестали обращать внимание на факты, нас не интересуют по-настоящему авторитетное мнение, мы не способны видеть людей в тех, кто с нами не согласен или любит или дышит не так, как мы. Мы не сочувствуем преступнику, отправляющемуся на каторгу, не жалеем бродягу или наркомана. Не помогаем больному и старому. Не слушаем оппонента. Не можем учиться на своих ошибках. Все наши лучшие чувства уничтожены совком, и я не знаю, сколько усилий нам надо приложить, сколько подвигов и глупостей совершить и сколько поколений сменить, чтоб эти чувства к нам вернулись. Чтоб дунайский хутор и сибирский городок стали местами добра, а не зла. Я не знаю. Я не доживу. Но когда я умру, люди новых миров, возможно, вспомнят, что я многое сделал для этого.

Наш фонд систематически помогает многим ребятам с Северного Кавказа получать лечение в Москве. Ведь проблема не только в Чечне. Геем быть смертельно опасно и в Дагестане, и в Ингушетии, да везде на Кавказе. Во многих местах наших братьев убивает их же родня. Их братья. Их отцы. В это почти невозможно поверить, но это так. Они боятся там сдавать тесты на ВИЧ, а узнав о своем диагнозе, стремятся уехать, а иногда и кончают с собой. Я не знаю, как им помочь. Все же в первую очередь они должны помогать себе сами. Это их земля. Их семьи. Их традиции. Пусть они с ними и борются. Мы поможем им не умереть от СПИДа, но не можем спасти их от отцовского автомата.