В июне молдавские соцсети захлестнула история о мальчике, которого, по словам его отца, избила мать. Госорганы, как утверждал отец, могли, но не вмешались вовремя в ситуацию. Тысячи пользователей поддержали его и обвинили органы опеки и полицию в бездействии. Глава неправительственного Национального центра предупреждения насилия над детьми Даниэла Сымботяну рассказала в интервью NM, как соцсети влияют на ситуацию, достаточно ли органам опеки полномочий для выполнения своей работы и почему в Молдове с каждым годом становится все больше выявленных случаев насилия над детьми.
«Сейчас органы опеки и попечительства часто только «грозят пальчиком»»
По вашим оценкам, кто вызывает больше доверия в обществе — государственные органы, отвечающие за защиту детей от насилия, или профильные неправительственные организации?
Недавно мы провели небольшой опрос о том, как граждане воспринимают роль разных институтов, в том числе НПО, в защите детей от насилия. Хотя в последнее время доверие к НПО немного выросло, тем не менее очень многие просто не знают, чем они занимаются. И, конечно, нам это немного обидно, потому что мы считаем, что очень большую часть работы в этой сфере делают именно НПО. Но не лучше ситуация и с государственными структурами. По опросу виден не слишком оптимистичный взгляд населения на работу госинститутов.
С чем это связано?
Люди не доверяют им. И поэтому об очень многих случаях насилия над детьми не сообщают в официальные инстанции. И, хотя большинство уверено, что о таком всегда надо сообщать, эти же люди считают, что в органы опеки или в полицию «не попадает» более половины случаев. Это происходит по разным причинам, в том числе, из-за страха перед агрессором. Но одна из основных причин — недоверие к госструктурам. Более того, в ходе опроса выяснилось, что многие даже не знают, какие учреждения занимаются защитой ребенка от насилия, а некоторые просто боятся туда сообщать. Не «не доверяют», а именно боятся.
Могу только предположить, почему. Думаю, многие не хотят, чтобы система вторично виктимизировала детей. К сожалению, когда расследуется какой-то инцидент, наша система еще недостаточно дружественная по отношению к ребенку. Каждый специалист считает, что он должен обязательно его допросить, задать тысячу вопросов. И ребенок в итоге, повторяя историю десяток раз, а иногда отвечая на неэтичные вопросы, бывает, больше страдает от этих так называемых «исследований», чем от самого инцидента.
Еще одна немаловажная деталь — коррупция. Опять же, нет веры в то, что вынесут справедливое решение. Это показывают и многие другие сходные исследования.
А если взять идеальную ситуацию, без коррупции: дает ли наше законодательство органам опеки достаточно инструментов для выполнения своей работы? Недавно благодаря социальным сетям стало известно об одном случае: отец утверждал, что мальчика избили, а органы опеки ничего не сделали для его защиты, хотя об опасности для ребенка им сообщали еще до инцидента. Хватает ли им полномочий для разрешения подобных ситуаций?
По-моему, полномочий хватает. Законодательство в этой сфере развито достаточно хорошо. С 2014 года действует закон «Об особой защите детей, находящихся в ситуации риска, и детей, разлученных с родителями». Тогда же правительство утвердило межведомственный механизм, направленный на выявление случаев насилия и защиту от него детей. Благодаря этому многие процедуры были очень внятно прописаны, и стало вполне ясно, что должна делать каждая структура, ответственная за защиту детей. Там очень детально описаны и обязанности органов опеки.
Теоретически, если бы все предписания соблюдались, у нас была бы идеальная ситуация. Проблема в другом: в их реализации на практике. И тут есть несколько причин. Во-первых, неподготовленность кадров. Нужны тренинги, дополнительное обучение, поддержка и коучинг. Другая проблема в том, что у нас не развиты услуги для семей и детей.
Что вы имеете в виду?
Социальные услуги. Например, было установлено, что ребенок или семья находятся в ситуации риска, хотя там еще нет насилия. Для его предупреждения этой семье нужна помощь. У нас почему-то все думают, что органы опеки и попечительства только деньги дают. На самом деле основная их задача — помочь семье решить существующие в ней психологические проблемы. Для этого есть соцработники и психологи. Хотя сейчас органы опеки и попечительства чаще всего только «грозят пальчиком», пугают, что заберут ребенка или как-то иначе накажут родителей. Намного реже семья получает психологическую помощь.
В Кишиневе еще все не так плохо — есть, например, управление по защите детей, есть специалисты. А в сельской местности все гораздо сложнее, ведь нужных специалистов там просто нет. И как быть, когда речь идет о тяжелых случаях насилия и действовать нужно незамедлительно: органы опеки и попечительства, полиция, медики, учителя должны максимум за 24 часа обеспечить безопасность ребенка — или удалить агрессора из семьи, или изолировать от него ребенка, желательно в приемную семью, которых в районах часто просто нет.
В таких условиях чиновники нередко вынуждены отдавать ребенка в детский дом, что, конечно, противоречит его интересам. Проблем здесь очень много.
Вы говорили, что одна из категорий проблемных семей — та, в которой есть конфликт между родителями. Насколько реально органам опеки, полиции и другим понять, кто в действительности в таких случаях обидчик ребенка? Его ведь можно запугать, родители могут представить разные версии. В упомянутом случае родители говорили совершенно разное.
Для этого и существуют межведомственные команды. Неважно, кто первым узнал о случае насилия над ребенком — педагог, воспитатель, медицинский или социальный работник. Об этом надо сообщить органам опеки и попечительства и, не теряя времени, собрать межведомственную команду для оценки ситуации и определения необходимых мер.
Чаще всего оценивают, в первую очередь, состояние самого ребенка. Если речь идет, например, о физических следах насилия, как в упомянутом вами случае, тогда необходимо провести медэкспертизу. Она определит, были ли это удары, или синяки и травмы появились, после того как ребенок упал. Во-вторых, есть психологическая оценка ребенка, и ее можно проводить даже с ребенком двух-трех лет, и такие случаи у нас были. Родители тоже ее проходят. Так, на основании медицинской, социальной и психологической оценки и делается вывод.
При этом родители очень редко признаются в том, что подвергали ребенка насилию. Как правило, говорят, что ребенок упал с самоката, с дерева или с горки. На то и нужны специалисты, чтобы оценить ситуацию по определенным признакам. Речь идет о достаточно специфических знаниях, на базе которых они рассматривают каждый случай в отдельности.
«Если человек поймет, что шлепок — это насилие, модель поведения будет меняться»
Как социальные сети и онлайн-СМИ, которые реагируют на все очень быстро, изменяют ситуацию с предупреждением насилия над детьми? В социальных сетях, например, появляются фотографии детей. Насколько это на пользу самим детям?
Это палка о двух концах. Если журналисты все делают правильно и этично освещают инциденты, конечно, это помогает обществу быть более чувствительным к случаям насилия и сообщать о них. Если же это делается неэтично, если сообщают, где живет ребенок, где он учится, публикуются его фотографии, то это имеет очень негативные последствия для ребенка.
Социальные сети вообще неконтролируемая сфера. Плюс в том, что они помогают распространить информацию. И люди, которые еще несколько лет назад не допускали, что у нас существует семейное насилие, сегодня изменили свое мнение. Доля тех, кто считает, что такая проблема есть, за два года не изменилась — их примерно 40%. А вот доля тех, кто полагает, что такой проблемы нет, стала меньше.
Почему это важно?
Когда осознаешь, что есть проблема, начинаешь искать способы ее решения. Если один человек поймет, что шлепок — это насилие, и это вредит ребенку, а другой — что это еще и незаконно, модель поведения будет меняться. Во многих семьях это исключит шлепки из методов воспитания. Родители будут искать другие способы объяснить ребенку, что он делает что-то не так. Пока человек считает, что шлепки и физическое наказание — это норма, он просто не задумается, что это насилие. Поэтому очень важно, чтобы и СМИ, и соцсети об этом говорили.
Но говорить об этом нужно вдумчиво и ответственно — не шокируя деталями, а подсказывая, куда можно обратиться за помощью, улучшая таким образом информированность общества.
Кстати, о шлепках. Считается, что в развитых странах другая крайность — родители шлепнули ребенка и на них уже подали заявление в какие-то органы. Насколько четко у нас в законодательстве и общественном сознании проведена граница между адекватным наказанием и насилием? И есть ли эта граница?
В нашем законодательстве шлепки запрещены, как и физическое и даже эмоциональное насилие. Наказание за физическое насилие предусмотрено в Кодексе о правонарушениях и в Уголовном кодексе. Такие случаи расследуют на основании последствий физического, психологического или сексуального насилия. Но очень сложно наказать родителя, который просто шлепнул ребенка. И речь не идет о том, чтобы и это предусмотреть в законе. Надо воспитывать общество. Родители не должны физически наказывать своих детей не из-за страха перед наказанием, а в силу понимания, насколько негативными могут быть последствия этого шлепка. И воспитанию этого понимания должны помогать профилактические меры просветительского характера, в том числе, тренинги, семинары и различные программы для родителей в детсадах, школах и медучреждениях.
К сожалению, пока этого нет. В том же детсаду воспитатель, скорее всего, пожалуется родителям на плохое поведение ребенка, вместо того, чтобы поговорить с ними о возможных причинах такого поведения. И часто крайним в таких ситуациях оказывается ребенок, который «плохо себя вел».
«По статистике, насилие над детьми становится более распространенным»
Вы упомянули детские сады. В Израиле недавно произошла страшная история: воспитательница частного детского сада убила ребенка из Молдовы. После этого там собираются изменить законодательство. Бывало ли в Молдове было что-то подобное, когда из конкретных случаев вырастали изменения законов?
Да, было. Лет шесть-семь назад, после нескольких случаев, когда дети погибали в результате жестокого обращения, ужесточили меры уголовного наказания. Но опять же, это меры, связанные с наказанием. Главным в этой работе должно стать предупреждение насилия, и действовать нужно на уровне семьи, детского сала, школы, госструктур. И эта работа должна стать одним из приоритетов государства.
Уменьшается или растет число случаев насилия над детьми?
После того как правительство четыре года назад утвердило «специальный механизм» межведомственного взаимодействия, стали выявлять больше случаев насилия. С 2014 года их число выросло. Но, скорее всего, здесь надо говорить о росте выявления таких случаев, и это тоже хорошо. Потому что в 2013 году таких цифр просто не было, значит, и насилия вроде не было.
В 2017 году было зарегистрировано около 4 тыс. случаев насилия над детьми. Причем около тысячи из них — это преступления: сексуальное насилие, трафик, трудовая эксплуатация. В общем, с точки зрения статистики, этот феномен становится более распространенным.
То есть, какая динамика на самом деле, сказать сложно?
Хотелось бы верить, что такая динамика — рост зарегистрированных случаев насилия — связана с улучшением информирования населения и ростом числа обращений. Но, если судить по существующим факторам риска, мы должны быть очень озабочены, и должны серьезно относиться к профилактике, к поддержке и просвещению семей и детей. Например, согласно исследованиям, родители уверены, что начинать разговаривать с детьми о сексуальном насилии в целях профилактики надо в 10-11 лет. Это говорит о том, что общество не осознает, насколько феномен сексуального насилия распространен в Молдове.
То есть нужно говорить об этом еще раньше?
Намного раньше. Чаще всего у нас с насилием сталкиваются дети именно 10-11 лет. Поэтому надо говорить об этом с четырех-пяти лет. Это не значит, что ребенка надо запугивать или рассказывать ему о конкретных случаях. У него надо развивать навыки, которые помогали бы распознать потенциально опасные ситуации. Он должен понимать, что не обязан делать какие-то вещи только потому, что ему сказал взрослый. Это целый комплекс знаний и навыков, которые уже должны быть в четыре-пять лет, а дальше их нужно только развивать. Вот тогда мы сможем говорить о предупреждении многих случаев насилия. Пока профилактические мероприятия у нас проводятся эпизодически, и зачастую ответственность за них ложится на НПО.
Могу даже привести пример. Особенно активно мы работали два года в семи районах страны: за это время там стали выявлять в два раза больше случаев насилия. И это при том, что мы проводили мероприятия в детсадах, школах, госорганах. Готовили кадры. Занимались с десятками тысяч детей. К сожалению, пока это дает только такой эффект — становится больше выявленных случаев. Это значит, что наше общество еще довольно долго будет осознавать, насколько в нем распространено насилие и какое это зло.
