О бывшем депутате из Бельц Арине Спэтару неожиданно заговорила вся Молдова. Именно она, по информации правоохранителей, заявила о попытке подкупа другим депутатом, а позже стала агентом в расследовании против беглого олигарха Илана Шора и его эмиссаров в Молдове. Но кто Арина Спэтару на самом деле, и не является ли ее «работа под прикрытием» частью предвыборного плана? Как вообще происходила передача денег, кто еще замешан в этих делах, какая роль отводилась в этой истории Александру Нестеровскому и Михаилу Багасу? Об этом и многом другом Арина Спэтару рассказала в интервью NM. Публикуем текстовую версию интервью (видеоверсию можно посмотреть здесь).
«Пришел Нестеровский со своим телефоном Bria, с которого я говорила напрямую с Шором»
Как вы себя чувствуете? Нравится, какой резонанс вызвали ваши заявления?
Чувствую себя хорошо, спасибо. Такой резонанс стал неожиданностью, потому что я подходила к этому, как к обычному расследованию. То, что получился такой шум, и некоторые политики сделали все, чтобы люди воспринимали это как страшнейший скандал, убедило меня в том, что мы — на правильном пути.
Почему именно сейчас важно было раскрыть детали?
Думаю, что этот вопрос нужно задать тем, кто руководит расследованием: прокурорам, следователю НЦБК.
Почему я созвала пресс-конференцию? Потому что генпрокурор, пришедший в парламент с запросом о снятии иммунитета с [депутата Александра] Нестеровского, наверное, оговорился, или, может быть, он это не случайно сделал, но несколько раз сказал, что к этому причастна «экс-депутат из Бельц», причем, в женском роде. А мир, как известно, тесен. Во время заседания парламента один из депутатов дал дискуссии другое направление и начал задавать вопросы: «Вы задержали эту экс-депутата, она дала показания, она понесет ответственность?»
[Глава Антикоррупционной прокуратуры] Вероника Драгалин тогда выступила в мою поддержку и сказала: «Постойте, этот человек сам пришел к нам, рассказал об этом и участвовал в этой операции». И в этот момент я поняла, что нужно выйти и рассказать об этой операции, потому что был риск, что информацию исказят. И это очень важно, потому что в публичном пространстве уже появились конспирологические теории, будто бы меня куда-то вывезли, чему-то научили, заставили что-то сказать, написали на бумаге то, что я должна прочитать, и так далее.
Кто заставил?
Не знаю. Такие теории появились в соцсетях. И это неправда. Все, что я делала в течение этого расследования, происходило в полном здравии, и я взяла на себя полную ответственность за это. Мне никто не давал указаний, никто не заставлял что-то подписывать, я все делала осознанно. И я не жалею о том, что раскрылась и постаралась ответить на все вопросы, на какие можно было ответить — все-таки уголовное расследование продолжается.
NewsMaker
Со стороны создается впечатление, что есть Арина Спэтару, есть молодая партия, которая еще никак не зарекомендовала себя, и есть предвыборная кампания, которая еще не началась. Арина Спэтару подробно рассказывает о важной спецоперации — о ней все говорят, она ходит на телевидение, ее обсуждают, и тем самым она поднимает рейтинг партии. Создается впечатление, что все это вы делаете для того, чтобы набрать политический вес.
Я даже не знаю, что на это ответить. Злые языки хотят свести на нет всю нашу работу с командой правоохранителей. Я слушала молодых коллег-политиков, которые говорили, что это имитация, а не дело века. И это те люди, которые в 2015-2016 году спрашивали у Шора и Плахотнюка, где миллиард. А сейчас они легко начали доверять Шору и меньше доверять главе Антикоррупционной прокуратуры Веронике Драгалин. Думаю, что это и есть цель Шора, который хочет перевести расследование в зону спекуляций и популизма.
В первую очередь хочу разочаровать всех коллег-политиков, которые думали, что я не вернусь в политику. Я вернулась. О своем желании участвовать в местных выборах я заявила в 2021 году, когда мы исключили из предвыборной гонки Марину Таубер. А то, что я помогла государству расследовать дело о преступной группировке, которая финансирует партии, о депутатах, которые получают деньги в кульках — это моя гражданская позиция, и я рада, что смогла помочь.
Еще прошлой осенью мы решили продать наше семейное предприятие — небольшое ателье [в Бельцах], потому что я понимала, что мне как независимому политику будут нужны деньги. Но мои политические планы приостановились в декабре, когда скоропостижно умерла моя мама.
Сейчас, и это самое главное, я хочу, чтобы люди знали — мне нечего скрывать. [Тогда, весной 2023 года] мы попробовали сработаться с моими коллегами из Платформы DA. И человек, о котором говорили в парламенте, который меня поддержал и помог написать первое заявление в НЦБК о попытке Нестеровского меня подкупить — это мой бывший коллега [председатель Платформы DA] Дину Плынгэу. С ним я советовалась еще на этапе договоренностей.
Он обещал, что заключит контракт с адвокатами, потому что тогда я ему сказала: «Дину, я не доверяю нашим органам, я уверена, что во всех структурах есть коррумпированные люди, и могут быть люди Шора». Он же предложил поговорить с [директором Наццетра борьбы с коррупцией] Юлианом Русу и сделать все так, чтобы никто об этом не узнал.
14 апреля ко мне в ателье пришли офицеры НЦБК. Мы закрылись, я написала показания, подписала документы. Они выдали мне оборудование, потому что вечером должен был прийти Нестеровский со своим телефоном [со специальным приложением для связи] Bria, с которого я говорила напрямую с Шором. Все это задокументировано. Я понимала, что приближаются выборы, а Нестеровский, с которым у меня уже состоялось несколько встреч, в деталях рассказывал, насколько ему приятно работать с Шором.
А вы можете привести примеры этих разговоров?
Он говорил, что Шор «очень серьезный человек, держит свое слово, не такой уж и бандит, как все считают, и хочет помочь стране». О суммах не могу говорить, потому что это часть расследования, но каждый раз Нестеровский повторял: «Давай и ты, увидишь, он очень серьезный, он хорошо платит, все классно».
У меня просто разрывалась сердце — я ведь понимала, что говорю с депутатом парламента Молдовы. Как мы могли дожить до такого момента, когда депутат парламента приходит ко мне и рассказывает с филигранной точностью историю о финансировании преступной группировкой его политического проекта?
«Я опустилась на самое политическое дно»
А у вас есть ответ на этот вопрос? Как мы до этого дошли?
Я и по сей день задаю себе вопросы, что должно произойти, чтобы все это изменилось. Я опустилась на самое политическое дно, чтобы вывести наружу всю информацию, показать и сказать: люди, остановитесь. Хуже не может быть.
И даже в эти дни я получаю много сообщений от людей, которые меня хвалят и благодарят, и повторяют: «Не знаем, получится ли у тебя что-то, потому что у нас „синдром Шора“». И правда, есть люди с высшим образованием — врачи, педагоги, юристы, полицейские, которые говорят: «Да пришел бы этот Шор, только чтобы не видеть этих из PAS».
Но я рада тому, что у нас получилось провести расследование. Я находила время и на него, но при этом оставалась мамой, женой, матушкой в церкви [муж Алины Спэтару — священник в Бельцах]. И это пример для любого гражданина — найти время и сделать хоть что-то для своего сообщества. Не хочешь участвовать в расследовании, боишься — ничего страшного, подмети какую-то улицу, собери мусор, сделай хоть что-то для страны. Не сиди, не бездействуй.
Вы сказали, что вам удалось спуститься на политическое дно и многое увидеть. Если вы не можете назвать имена, расскажите, как это устроено, что там происходит?
Шора в Молдове уважают и оправдывают. Не так давно мы заказали опрос, в котором четко сформулировали вопросы. Мы спросили, как люди расценивают осуждение Шора на 15 лет — это заслуженное наказание, политические репрессии или его «наказали не по заслугам». Я была в шоке от результатов: только 36% граждан Молдовы считают, что Шор заслуженно получил 15 лет.
С людьми все понятно. Они разочарованы, их уровень жизни ухудшился, но как это работает в политике?
Я увидела очень четко налаженный механизм с хорошим менеджментом и PR. Любая проблема, которая появлялась, решалась очень быстро. Мне могли позвонить через пару секунд, мог позвонить любой человек на телефон Bria. Часто я даже не ожидала, что у определенных людей тоже есть Bria. Они консультировали и помогали мне.
Это только политики или представители госорганов тоже?
Я не могу ответить на этот вопрос. Потому что я знаю, что за нами наблюдает Шор. Ему важно знать, о чем я знаю и что рассказала правоохранителями. Но я с уверенностью могу сказать, что это — четко налаженная сеть. Знаете, как у хозяйки в доме, у которой есть все — плита, микроволновка, духовка, лапшерезка, кофеварка. Все абсолютно.
Вы же видите, стоило только объявить партию «Шор» неконституционной, как появились две взамен. Там настолько налажен процесс, что можно просто табличку менять. А власти умыли руки — решили просто сменить табличку, а нужно было перекрыть источники финансирования. И это возможно, потому что деньги как-то появляются в Молдове. У них есть деньги, и у них есть идеолог Шор, а в идеологии и в политике Шор очень силен.
«Политики, которые покупаются и продаются, должны понимать, что за ними тоже придут»
Когда вы выходили на первую конференцию и рассказывали о расследовании, какого эффекта хотели добиться?
Я хотела официального признания. Если бы я не вышла и не рассказала все, Шор рассказал бы свою версию — придумал бы ее. Во-вторых, для меня было важно, что все люди, с которыми я встречалась, не пострадают — чтобы они не думали о том, что я их во что-то впутала.
Вы хотели, чтобы люди услышали правду, чтобы политики узнали о ней? Какой была цель?
У нас скоро выборы, при этом сплошь и рядом — партии, которые финансирует Шор. Не хочу, чтобы молдаване прошли через историю, через которую прошли Бельцы в 2021 году. Из этих страшных и грязных выборов надо извлечь какой-то урок. Тем не менее партии, финансируемые Шором, собираются продвигать своих кандидатов. Где справедливость?
Политики, которые покупаются и продаются, должны понимать, что, возможно, за ними тоже придут. Да, госорганы закрыли основных деятелей, но у них же была своя сеть. И, естественно, у них есть каналы финансирования, с которыми, как я поняла, государственные органы еще не разобрались. Ведь если партия «Шанс» организовывает шикарнейший запуск мэров, все в красивых красных галстуках — значит, все-таки не все каналы прикрыли.
Вы говорите, что сеть Шора глубоко укоренилась в молдавской системе. Мы знаем, что Шор замешан в краже миллиарда. Но мы видим, что закрыли партию Шора, а вместо нее появилось две, закрыли шесть телеканалов, а теперь они переезжают в самый большой холдинг в Молдове. Не кажется ли вам, что все бесполезно? Что пройдет месяц, два, год, а Шор как сидел на своем месте, так и будет сидеть, а политиков как покупали, так и будут покупать, и все забудут о вашей истории?
Я бы думала так, если бы не участвовала в этом расследовании. Но я знаю, что собранные мной доказательства — кладезь для расследования. Я развязала правоохранителям руки и показала: кто, где, почему и как. И сейчас, после моего публичного выхода, я жду от государственных органов четких действий. И я верю, что у нас это получится. А еще нужна поддержка общества и граждан, которые должны заявить: «Мы в вас верим, ребята», потому что, когда выходят политические деятели, которые ставят под сомнение всю нашу работу — не у меня, а у них, молодых [прокуроров и следователей] — опускаются руки.
«Они говорили мне: «Госпожа Арина, если придет Шор — всем нам кирдык»»
Вы верите в принцип разделения властей в Молдове, верите, что никто ни на кого не сможет повлиять, и дело доведут до конца?
Я надеюсь, что это расследование даст государственным структурам возможность разобраться между собой и работать на благо людей.
Мы не раз говорили с ними об этом. Эти ребята не доверяют таким политикам, как Нестеровский, и я их понимаю. Но я смогла им доказать, что я — другой политик. Теперь мы должны попросить всех политиков поддержать их. Потому что вопрос об экстрадиции Шора требует, в том числе, и политического решения — Израиль может не выдать Шора, потому что наши не найдут политических аргументов.
Они до сих пор не могут найти эти аргументы, хоть и уверяют, что работают в этом направлении.
Может быть, у них не было достаточно доказательств? Сейчас у них есть достаточно доказательств того, что Шор, находясь на территории Израиля, руководит преступной группировкой, которая подкупает политиков. Надеюсь, это будет основным аргументом. Да, существуют риски, но мы не должны забывать: Шор — там, но все остальные, те кто на него работают, — здесь, и они будут отвечать по закону, и против них есть доказательства. Я готова представить свидетельские показания в любом суде, если надо будет — еще раз полечу в Израиль.
Давайте не верить любой гадости, которую мы слышим против прокуроров НЦБК и СИБ. Мы не раз обсуждали это, и они говорили мне: «Госпожа Арина, если придет Шор — всем нам кирдык». Мы же понимаем этот риск. Вы думаете, у них нет семей?
Вы говорите, что в PAS есть политики, связанные с Шором, вы говорите о журналистах, которые сотрудничают с Шором. Если вы не можете назвать имена, скажите, о каком количестве людей идет речь, насколько это катастрофично для Молдовы?
Это катастрофа. У нас много журналистов, которые называют себя независимыми, но их независимость зависит от суммы денег. И это баснословные деньги.
Мы узнаем их имена?
Я не знаю. Все зависит от того, что смогут доказать правоохранители. Я собирала информацию — шла туда, куда меня отправляли, и узнавала то, что нужно было. Вот и все. Теперь пускай копают.
«Отвечая на вопрос „Это ты несешь кульки?“, он говорил: „Нет, только конверты“»
Вы не раз упоминали партию CUB и ее лидера Игоря Мунтяну, который предъявлял вам претензии и говорил, что ему нужны доказательства. И достаточно опосредованно говорили о том, что «Михаил Багас находился рядом, а дальше сами делайте выводы». Хотелось бы прояснить, если ли у вас уверенность в том, что Мунтяну замешан во всем этом.
Я не могу ответить на этот вопрос, потому что это тайна следствия — с кем я говорила, кто замешан и насколько замешан, но я с уверенностью могу сказать, что Михаил Багас — обвиняемый по очень серьезному делу. В моем присутствии, отвечая на вопрос «Это ты несешь кульки?», он говорил: «Нет, только конверты». Он рассказывал, как делает это, и хвастался, что дружит с Шором с детства.
Я не ожидала, что господин Мунтяну так болезненно отреагирует на расследование. Отсюда вопрос: почему, кому он служит? Он же понимает, что никто: ни генпрокурор, ни глава Антикоррупционной прокуратуры — не расскажут больше, чем они могут позволить себе в рамках расследования.
Но это же нормально — задавать вопросы.
Если он такой серьезный политик, почему ставит расследование под сомнение? Почему он верит Шору, который что-то заявил, и не верит главе Антикоррупционной прокуратуры? Доказательства обнародуют тогда, когда дело передадут в суд.
Преступная группировка, естественно, будет переводить внимание в другое русло, чтобы отвести его от важности дела. Думаю, что господин Мунтяну понимает это — он же политик. Да, он может усомниться в действиях Арины Спэтару, но это должно быть на уровне политической борьбы. Однако он требует отставки представителей государственных органов, начальников этих структур. Разве он не понимает, что обнародование деталей расследования может повлиять на него?
А за этим следит и Шор, и его адвокаты. Я с ними трое суток «мариновалась» в суде Бельц и знаю, насколько они хороши. И потом любое мое высказывание он использует в суде как доказательство.
«Почему они сказали: „Фу, противно, грязно“?»
Если сейчас не все можно сказать, а вопросов действительно много, зачем все-таки нужно было это раскрывать, если можно было дождаться окончания расследования и ареста политиков, которые в этом замешаны. Зачем тогда эти полумеры?
Это не полумеры. Вы спросили у генпрокурора, почему в зале парламента он рассказал эту историю? Это зависело не от меня. Они у меня не спрашивали разрешения, и я не имею морального права влиять на это.
Они решили рассказать историю Нестеровского (во время запроса о снятии иммунитета — NM) и о том, как он передал экс-депутату из Бельц 50 тыс. долларов. Это было решение депутатов от PAS, которые присутствовали на заседании секретной комиссии. И депутаты от PAS, которые находились на этом заседании несколько часов, могли открыть досье и задать вопросы генпрокурору — но не сделали этого, а задали вопросы на пленарном заседании парламента. Все мы слышали эти вопросы. Они были не в мою пользу. Они с самого начала заседания начали говорить, насколько им противно это расследование.
Но почему они не сказали: «Господин генеральный прокурор, какое классное расследование, мы увидели, как развивается сеть Шора»? Почему они сказали: «Фу, противно, грязно»? Им противно это даже читать, а мне каково было?
Я предполагаю, что [депутат от PAS] Раду Мариан, который после заседания интересовался, закрыли ли меня, возможно, прочитал мою фамилию или кодовое имя. Почему, когда генеральный прокурор сказал: «Нет, эта женщина нас предупредила», он несколько раз переспросил: «Ее задержали, ее закрыли, она понесет наказание?»
Вы мне ответьте на эти вопросы, пускай наши люди ответят на эти вопросы. Почему об этом должна говорить я?
Была ли договоренность о том, что вы можете об этом говорить?
Нет. В то утро я написала заявление о том, что прекращаю работу как агент.
«Я знала волка по рисункам в книгах»
Давайте вернемся к самому началу. Как Нестеровский вышел на вас, как он начал уговаривать и сколько раз пытался это сделать?
Мы как-то пересекались, мы же оба в Бельцах живем. Он жаловался на ситуацию в парламенте, у социалистов. Был недоволен, естественно. А потом я заметила, что он ушел из фракции, присоединился к этому «Движению для народа». Помню, что даже смеялась: «Для народа или для Шора?» А он приходил ко мне на работу и домой, звонил, настаивал.
Вы сразу сказали «нет»?
Естественно. Он оставлял меня на пару дней, а потом появлялся снова. Они же умеют убеждать: когда комплиментом, когда поддержкой, когда добрым словом, когда восклицанием: «Ты такой хороший политик, тебя не ценят, работаешь так тяжело, а для политики нужны деньги».
Когда вы все-таки решили пойти на это? Быстро приняли решение?
Я посчитала нужным это сделать. Во-первых, мы постоянно критикуем, говорим, что в политике много коррупции. Поэтому, когда попала в такую ситуацию, поняла, что бездействовать невозможно. Во-вторых, я была уверена в команде, которая в случае чего меня поддержит. Тогда я и согласилась на первый этап сбора информации.
Какие самые страшные варианты развития событий вы себе представляли?
Я все сделала осознанно, но очень боялась, чтобы меня не обвинили в том, что меня подкупили. Я понимала: если начну собирать информацию и начну входить в доверие — у нас все получится, но об этом рано или поздно все узнают. А поскольку я связываюсь с группировкой Шора, у них есть все ресурсы меня оклеветать, очернить — это я тоже понимала.
Не было опасения физической расправы?
Я потом поняла, что там все очень сложно. Как говорится, я знала волка по рисункам в книгах. А в реальности, когда очутилась в этом мире — стало страшно.
Не было ли опасения того, что Шор раскроет вас раньше, чем вы это сделаете публично?
Были опасения, конечно. Мы начали с маленьких уверенных шагов, и с каждым разом, когда нам удавалось собрать еще немного информации — проверяли ее и использовали как основу для досье. И я понимала, что надо идти дальше. Члены команды всегда подбадривали, это помогало.
Я понимаю и скептицизм людей. Я всегда говорила прокурорам: «Ребята, если у вас не получится, мне некуда уехать, в Бельцах — моя семья, мое ателье, мой родительский дом». Мы договорились, что будем работать на результат. А результатом является экстрадиция Шора, другого результата не существует.
Когда вы полетели в Израиль, чтобы встретиться с Шором, какие были договоренности? Когда вы получили деньги, и что должны были сделать?
Шор не давал мне деньги. Деньги принес Нестеровский после поездки.
Какие тогда были договоренности с Иланом Шором, какие были ваши обязанности в этом сотрудничестве?
В первый день мы говорили обо всем и ни о чем. Он рассказал мне свою версию кражи миллиарда — посчитал, что я должна это знать. Я рассказала о своей деятельности, муж рассказал о своей.
На второй день мы говорили по существу. Он был немногословен, не называл суммы — он очень внимателен к этому. Он знал, что я другой политик — не Нестеровский. И пообещал, что партия будет финансироваться транспарентно.
Это как?
На счет партии будут поступать официальные донации от каких-то юридических лиц, компаний.
Так и было?
Боже упаси.
«Когда страна тонет в коррупции, — есть оптимисты, которые переводят это в шутку»
Возможно, было бы проще, если бы вы смогли проследить путь этих денег?
Естественно, это бы помогло нашим органам, но, если бы я создала партию по его заказу — это был бы крах. Я не стала делать этого.
Вы говорили о том, что Шор готов был финансировать вашу партию. Спустя некоторое время партия открывается и с большим размахом. Даже тогда, когда еще ничего не было известно, возникли вопросы — откуда деньги? Были ли потрачены деньги Шора на эту партию?
Я не могу говорить об этом, потому что Шор за нами наблюдает, и ему очень интересно знать, как я потратила его деньги.
А вы их потратили?
Он не знает об этом, потому что это тайна следствия. Мои коллеги просто убьют меня, если я вам что-то расскажу. Все, что связано с финансированием ALDE (Альянс либералов и демократов за Европу, партия, которую основана Арина Спэтару — NM), все, что связано с финансами, о которых говорит Шор, — это тайна следствия. И детали появятся тогда, когда будет надо.
Даже рискуя тем, что кто-то подумает, что он финансировал ALDE, я не могу говорить. Я объясняю это своим коллегам, когда мы выезжаем в районы, и рада, что они выдерживают прессинг. Сейчас я не могу ничего сказать, потому что моя позиция в качестве лидера партии помогла мне и госорганам доказать, что Шор — преступник.
Но люди думают: «Есть красивая Арина Спэтару, есть новая партия, которая участвует в местных выборах, но откуда у них финансирование?» Увидим ли мы финансовую отчетность партии?
Конечно. У нас уже есть зарегистрированные кандидаты на втором уровне, и будут кандидаты первого уровня. Мы, как и любая партия, имеем свой счет, и естественно, представим отчеты, которые, как у всех, будут на сайте ЦИК.
Я слышала такое мнение: «Арина Спэтару — молодец. И деньги взяла, и партию сколотила, и Шора кинула». Насколько это соответствует действительности?
Я рада, что в таком контексте, когда страна тонет в коррупции — есть оптимисты, которые переводят это в шутку. Пусть будет так, если они так считают. Можно и шутить над этим, без проблем.
Как вы считаете, закончится ли все хэппи-эндом?
Я очень хочу этого.
Насколько велик риск, что его не будет?
Очень велик. У нас же есть еще судебная система. А расследование только начинается — там много деталей и материалов, на изучение которых понадобится время. А учитывая, что у Шора есть замечательные адвокаты — это будет долго длиться.
Но я надеюсь на хэппи-энд. Что это значит для меня? Во-первых, что эту группировку закроют, а во-вторых, я хочу, чтобы все это стало наукой для политиков. Чтобы каждый, кто будет нелегально брать деньги, думал: «А за этим человеком не стоит спецагент Виктория Богату?» (кодовое имя Арины Спэтару в ходе расследования — NM). Я ввела в заблуждение многих людей: политиков, журналистов, экспертов. Очень надеюсь, что они будут бояться, а наши граждане пересмотрят свое электоральное поведение.
«Я кричала: „Саша, остановись. Саша, что там? Там деньги?“»
Когда Шор выходил в прямой эфир, он сказал, что все деньги «белые», и за них уплачены налоги. Расскажите о пути денег: вам просто приносили их в пакете, или вы подписывали какие-то расписки?
Что такое «белые» деньги в Молдове? Это деньги, поступившие на расчетный счет. И любой предприниматель, который имеет счет банке, вам скажет, как сложно оперировать наличными свыше 10 тыс. евро.
Тут же речь о 50 тыс. долларов в бумажном кульке, который приносит депутат парламента ко мне домой. Оставляет у ворот и быстро убегает. Это называется «чистые деньги»?
Вы давали какие-то расписки, что получили эти деньги?
Ну, если Нестеровский сбежал, какие расписки? Я кричала: «Саша, остановись. Саша, что там? Там деньги?». Он сказал, что там подарок для сына. Когда я посмотрела в кулек — там были доллары, пачками.
Возможно, господин Шор считает, что это — транспарентные и чистые деньги, но по молдавским законам это не так. И если Саша [Нестеровский] так хотел подарить моему сыну 50 тыс. долларов, то почему он убегал, почему не пришел днем, почему он не сказал: «Арина, у меня хорошая официальная зарплата, я плачу налоги, я так сильно люблю тебя и твоего сына — вот тебе документ, давай я подпишу контракт — донация, называется».
Вы сказали, что попросили охрану. Что вам ответили, и почему возникла такая необходимость?
В понедельник (25 сентября — NM) мы нашли на ступеньках ателье листовки, которые очень четко намекали на мою роль в расследовании. Нормальные граждане считают это гражданским долгом, а бандиты считают, что я — Иуда. Во-вторых, я начала получать сообщения в соцсетях. В-третьих, на мою личную почту и почту партии стали приходить странные письма.
Вам ответили?
Я написала запрос на имя прокурора, который вел дело. И получила ответ, что заявление зарегистрировано. Это пока все.
Видеоверсию интервью с Ариной Спэтару можно посмотреть здесь.
Подписывайтесь на наш Telegram-канал @newsmakerlive. Там оперативно появляется все, что важно знать прямо сейчас о Молдове и регионе.
Хотите поддержать то, что мы делаем?
Вы можете внести вклад в качественную журналистику, поддержав нас единоразово через систему E-commerce от банка maib или оформить ежемесячную подписку на Patreon! Так вы станете частью изменения Молдовы к лучшему. Благодаря вашей поддержке мы сможем реализовывать еще больше новых и важных проектов и оставаться независимыми. Независимо от того, как вы нас поддержите, вы получите небольшой подарок. Переходите по ссылке, чтобы стать нашим соучастником. Это не сложно и даже приятно.
Поддержи NewsMaker!
