Пандемия коронавируса обострила проблему неравенства образовательных возможностей и поставила под сомнение повсеместную зацикленность образовательных систем на экзаменационном контроле. Научный сотрудник Центра оценки образования Оксфордского университета профессор Гордон Стобартом в интервью нашим партнерам — изданию Vласть рассказал, как бюрократические принципы завели школьное образование в тупик по всему миру, как все это обострилось в условиях пандемии, и какие выходы из этой ситуации есть. А еще − почему в новой реальности еще важнее учить школьников быть рассудительными, критичными и креативными. NM публикует адаптированную версию интервью с незначительными сокращениями.
Развивающаяся вспышка коронавируса вновь делает актуальным вопрос о том, как пандемия меняет сферу образования. Какие тенденции вы наблюдаете и насколько долгосрочными они вам кажутся?
Если отвечать на ваш вопрос исходя из британского контекста, я думаю, что самым большим сюрпризом для нас стало усиление диспаритета между привилегированными учениками, чьи семьи располагают различного рода ресурсами, и школьниками, не имеющими никаких преимуществ. Если вы оказались в семье, которая не имеет техники и хорошего подключения к интернету, ваше отставание от учеников из более благополучных семей будет возрастать. Пугает в этой ситуации то, что дети, наиболее нуждающиеся в образовании, оказались слишком ограничены в возможностях его получения. Вскрывшийся масштаб неравного доступа школьников к образовательным ресурсам оказался шокирующим. Вторая проблема, которая стала предельно очевидна в Великобритании − зацикленность нашей системы на экзаменационном контроле, что обусловлено главенствующей повсюду политикой подотчётности. Различные суждения о школах выносятся на основании результатов экзаменов, которые сдают их ученики. И в этом году экзамены были отменены, а взамен ничего предложено не было. В средней школе мы не доверяем выставление оценок учителям, потому что они могут завышать их в интересах собственных учебных заведений. Поэтому всё отдано на откуп экзаменам. Например, чтобы просто попасть в среднюю школу, 11-летний ребёнок из начальной школы должен сдать специальный тест. Если ученики будут часто проваливать подобные тесты, школа может быть закрыта. С началом пандемии эта система начала коллапсировать, повергнув людей в моральную панику. Мне же стало окончательно понятно, что мы нуждаемся в более гибкой модели, которая включает в себя как элемент предоставления информации учителем, так и элемент самостоятельной работы учеников над заданиями. И чтобы она совершенно точно не сосредотачивалась в узкой области тестирования школьников на всех важнейших этапах их становления − в 11, 16, 18 лет и так далее.
Если возвращаться к обозначенной вами проблеме неравенства, она ведь наверняка проявляла себя до пандемии. Чем вызвано её появление?
Я думаю, что неравенство образовательных возможностей связано с социальным неравенством как таковым. Это следствие можно считать общим для всех стран. Если вы происходите из преуспевающей семьи с присущим ей мировоззрением среднего класса, вы, как и ваша школа, будете обладать большим количеством образовательных ресурсов: финансовыми, временными и информационными… Коронавирус показал нам, что глубина неравенства оказалась куда большей, чем мы себе представляли на протяжении последних десятилетий. Все предположения, которые мы делали о том, с какими материалами и преподавателями должны работать дети из менее благополучных семей, необходимо пересмотреть как можно скорее. Предметом нашего беспокойства важно сделать вопросы о том, необходимо ли обеспечить школы в бедных районах лучшими учителями, и как при нынешнем диспаритете вообще можно добиться равных возможностей для детей с разным социальным и культурным бэкграундом.
Можете ли вы связать эту проблему неравенства с теми принципами, на основании которых реализовывался проект глобализации – главный модернизационная стратегия последних 30-40 лет?
Конечно, я думаю, что эти вещи взаимосвязаны. Здесь можно провести аналогию с вопросом о финансировании школ. В ситуации нынешних перекосов государство должно существенно увеличить расходы на школы в отдалённой местности и менее успешные учебные заведения в целом. То же самое относится и к межгосударственным отношениям: преуспевающим странам необходимо направлять очень много средств на развитие образовательных систем в других, менее благополучных частях планеты. И мы явно должны отклониться от того, чтобы сильные страны принуждали остальные государства полностью копировать их учебные программы и делать основой своей образовательной политики систему экзаменационного контроля.
Как вам кажется, пандемия усугубит все существующие виды неравенств или даст нам шанс мобилизоваться и преодолеть их через наши образовательные системы?
Даже если эти диспропорции укрепятся, нам тем более необходимо провести ревизию нынешних учебных программ, механизма экзаменационного контроля и системы подотчётности. Существует риск того, что нынешняя обстановка ужесточит карательные меры в отношении тех школ и учителей, которые испытывают сложности с обучением детей и не могут поспеть за более успешными учреждениями. Проблема системы подотчётности в том, что если вас признали плохой школой, государство постоянно будет наказывать вас за низкие результаты экзаменов, потому что они как будто бы свидетельствуют об узком кругозоре учеников. Но и сами учителя в этих условиях не очень хотят заниматься своей работой, потому что их школы регулярно получают низкие оценки и рекомендации по улучшению образовательных процессов от инспекторов. Хотя в действительности наши учебные заведения имеют сложную структуру, поскольку туда приходят ученики из разных социальных групп, с разным культурным багажом. Поэтому здесь сложно говорить об их возможности догнать или хотя бы не сильно отставать от престижных школ.
Нам нужно переформатировать нынешнюю образовательную модель с учётом того, в чём нуждаются наши ученики, чтобы стать хорошими гражданами с точки зрения функциональной грамотности, математических способностей и самостоятельного мышления. Нам нужно выработать более индивидуализированные учебные программы, опираясь на постоянный опрос каждой конкретной группы учеников о том, что кажется им важным. Особенно важно держаться этого курса в обстоятельствах, когда дети почти что потеряли полгода обучения, и когда уже после открытия школ они будут вынуждены компенсировать этот провал без перерывов на игры и отдых. Если мы будем игнорировать их запросы, едва ли наша стратегия будет успешной, особенно если учесть, что компенсация недополученных знаний может растянуться на несколько лет.
Вы говорите о том, что нужно индивидуализировать образование, но как можно добиться этого в условиях больших и уже сильно индивидуализированных обществ, которые, тем не менее, не могут отказаться от идеи массового образования?
Разумеется, мы не можем персонализировать образование для каждого отдельного ученика, особенно в ситуации, когда наши классы дополняются детьми, чьи преподаватели по какой-то причине не могут вести уроки прямо сейчас. Мы не можем обеспечить каждого ученика личным педагогом. Та индивидуализация образования о которой я говорю подразумевает предоставление большей гибкости школе и, возможно, каждому педагогу в том, как выстраивать учебную программу. Школы должны сами определять собственные приоритеты с оглядкой на потребности учеников. Возможно их требование будет заключаться в повышении грамотности, в том, чтобы читать больше и лучше, чтобы тратить на это больше времени. Или, возможно, предметом общего внимания станет то, как строится диалог между преподавателем и учениками, какие вопросы формального и неформального характера они задают друг другу. Потому что даже если учитель всего лишь начнёт интересоваться тем, насколько каждый ученик продвинулся в понимании той или иной темы, это уже кардинально изменит систему отношений в каждом классе. Тогда как остальные задачи могут на какое-то время быть отложены. Всё это должно решаться на местном уровне, местными властями или школьной администрацией непосредственно. Не думаю, что государство должно брать на себя задачу разработки единых правил для всех.
Постсоветские образовательные системы нередко выстроены с учётом потребностей индустриальной эпохи, тогда как сегодня, в ситуации «гибкой» занятости и меняющегося рынка труда, спросом пользуются другие навыки. И в момент, когда современные попытки индустриализации наших стран проваливаются, учебные заведения остаются инертными. Стоит ли видеть в этом большую проблему и как сильно она нам угрожает?
Если мы говорим о навыках, которыми должен обладать человек в XXI веке, то самое главное, чему мы должны учить детей — это самостоятельному мышлению. Нам необходимо постоянно думать о том, как мы можем воспитать их более рассудительными, критичными и креативными. Это не так-то просто. И, опять же, когда вся ваша система образования сфокусирована на достижении хороших результатов, всё чему ты учишься – готовить и запоминать ответы на тестовые вопросы. Это не позволяет вам думать самостоятельно, а мотивирует только на получение хорошей оценки. Мы уходим от этой парадигмы, но очень медленно. Сейчас появляются тесты, которые не содержат чётко сформулированных ответов и допускают разные решения. Такой формат работы, на мой взгляд, нам и нужно поощрять. Потому что сейчас всё выглядит так, как будто мы штрафуем детей за нестандартные и непрямые решения тех или иных проблем, угрожая им снижением оценки, тогда как нам следовало бы вознаграждать их за это.
Одна из тенденций, которая стала очевидна в период коронавируса, заключается в том, что сегодня людям необходимо множество разных навыков. Во время пандемии те, кто работает в сфере ритейла, столкнулись с нехваткой компетенций для работы онлайн. И это выводит нас на разговор о фундаментальной трансформации рынка труда, поскольку нынешние рабочие места отличаются от аналогичных позиций 5-летней давности. Многие из нас до начала пандемии не слышали о существовании приложения Zoom. Но нам внезапно и очень быстро пришлось научиться им пользоваться. Поэтому нам необходимо давать детям широкий набор навыков, особенно в тех образовательных средах, где нам по инерции предлагают навыки прошлых веков. Буквально два дня назад английское правительство заявило о намерении финансировать программы обучения для тех взрослых, которые не имеют высокой квалификации и чьи рабочие места безвозвратно исчезли в период пандемии. Люди вернутся в колледжи, чтобы освоить те компетенции, которые понадобятся им в течение следующих 10 лет постоянных изменений на рынке труда. Мы уже сталкивались с подобной ситуацией во второй половине XX века, когда массово закрывались угольные шахты. Жизнедеятельность некоторых городов в то время была прекращена из-за полной ориентации на добычу угля. И именно поэтому нам важно изучать то, как может меняться общество в будущем. Из-за коронавируса мы сталкиваемся с тем, что ритейл и всевозможные услуги гостеприимства, включая авиаперевозки, пользуются небольшим спросом. А что если так будет продолжаться и после окончания пандемии? И какие сферы получат развитие в противовес им? Разумеется, многие прежние компетенции сохранят актуальность, особенно те, что связаны со сферами биологии, медицины и химической промышленности. Но нам всё равно нужен детальный анализ того, что будет происходить с трудом после окончания пандемии.
Мой последний вопрос касается идентичности преподавателей. В одной из своих статей вы говорите о том, что в нынешней обстановке постоянных изменений им ещё неоднократно придётся переосмысливать свою роль. Поэтому им важно оттачивать навык решения проблем, а также становиться гибкими и способными к саморегулированию. Но как мы можем добиться этого при сегодняшних институтах и достаточно реакционной образовательной политике?
Некоторые бы назвали это либеральным подходом к формированию идентичности учителей. Тогда как сам я назвал бы это просто неформальным способом преподавания и поддержания диалога в классах. Он также включает групповую и совместную работу учеников, что подпитывает их стремление участвовать в учебном процессе. Я думаю, в рамках прошлой образовательной системы идентичность учителей была крепко связана с односторонним изложением материала и фактов, а также вынесением суждений относительно того, что стоит считать правильным, а что − неправильным. Их работа состояла в том, чтобы много говорить в классе. Я же предложил отказаться от этой парадигмы и активно вовлекать детей в обучение, тем самым побуждая их к самостоятельному мышлению, а не к тому, чтобы бесперебойно слушать преподавателей. Кроме того, каждая страна сильно отличается тем, как много уважения она даёт преподавателю. Вы посмотрите на Финляндию, и увидите, что там профессия преподавателя считается одной из первоклассных. Стать педагогом там так же сложно, как и инженером. В других же странах работать педагогом считается чем-то предосудительным, особенно на фоне технических специальностей. Тогда как должно быть ровно наоборот: педагогов необходимо сделать высокооплачиваемыми специалистами, потому что нам действительно нужно много хорошо образованных и подготовленных учителей. Загвоздка, однако, состоит в том, что с какими бы социальными изменениями вы ни сравнили, вы увидите как сложно и долго меняется система отношений педагогов с классом. Социальные группы могут качественно меняться, могут происходить изменения в образовательной политике на уровне государства, но форма взаимодействия преподавателя с учениками будет тормозить. Иногда её трансформация занимает 20, а то и 50 лет. Как побудить учителей меняться быстрее — это большая задача на будущее, которую нам нужно хорошенько осмыслять.
Читайте также:
Экология, сексуальность, креативность. Какой будет школа будущего. Интервью
При поддержке Медиасети
