спецрепортаж NM
«В морг, и звонок родным»
Репортаж NM из ковид-реанимации Больницы скорой помощи
Кишиневская Больница скорой помощи. Отделение реанимации и интенсивной терапии, в котором лежат пациенты с ковидом. В отделении 45 мест, утром 11 февраля было 52 пациента. Снижение заболеваемости здесь не ощущают: если двоих выписывают, троих госпитализируют, а в приемном покое — очередь на госпитализацию. Корреспондент NM Денис Дерменжи вместе с врачами и медперсоналом «отработал» сутки в отделении реанимации и рассказывает, что там увидел и услышал.
Больница скорой помощи — одна из немногих в Кишиневе, без перерыва работающих с ковид-пациентами с начала пандемии. Когда в период «затишья» закрывают ковид-отделения в других больницах, большинство пациентов стекаются сюда. Здесь, в БСМП, лечат все, поэтому сюда привозят больных ковидом, осложненным другими заболеваниями.
Больница скорой помощи — одна из немногих в Кишиневе, без перерыва работающих с ковид-пациентами с начала пандемии. Когда в период «затишья» закрывают ковид-отделения в других больницах, большинство пациентов стекаются сюда. Здесь, в БСМП, лечат все, поэтому сюда привозят больных ковидом, осложненным другими заболеваниями.
«Мы устали, очень устали»
Процедура интубации пациента
(перевод на искусственное дыхание)
(перевод на искусственное дыхание)
За время пандемии минздрав семь раз менял протоколы лечения COVID-19. По словам дежурного врача Натальи Претула, «изменилось почти все»: «Сначала рекомендовали противопаразитарные препараты, сейчас — две основные группы: антикоагулянты и ингибиторы интерлейкина-6».
12.00
«Мы с мужем оба в этой чертовой системе работаем. Ребенок дома сам все делает: и еду подогревает, и за собой прибирает. Но это же не жизнь, когда ребенку времени не можешь уделить».
Лиц за масками и защитными костюмами не видно, но со временем начинаешь всех различать по глазам. У Натальи Претула они с серым оттенком. Она прекрасно ими улыбается. Говоря о сыне, грустит, но очень им гордится: за эти два года 12-летний сын стал совсем самостоятельным.
Усталость здесь висит в воздухе. За сутки в отделении сменились три смены врачей, медсестер и смыкающихся глаз. Усталость тоже меняется: новая смена приходит со «свежей усталостью», а уходит — с «полной».
— Понимаете, нас элементарно на всех не хватает. На каждого врача приходится по 8-9 пациентов, иногда больше.
— Вы с самого начала здесь?
— Да, с самого начала. И мы устали, очень сильно устали. Нет уже больше никакого воодушевления.
Усталость здесь висит в воздухе. За сутки в отделении сменились три смены врачей, медсестер и смыкающихся глаз. Усталость тоже меняется: новая смена приходит со «свежей усталостью», а уходит — с «полной».
— Понимаете, нас элементарно на всех не хватает. На каждого врача приходится по 8-9 пациентов, иногда больше.
— Вы с самого начала здесь?
— Да, с самого начала. И мы устали, очень сильно устали. Нет уже больше никакого воодушевления.
«Здесь всегда аншлаг»
Муж Натальи год общался с родственниками пациентов. Все ему обещали достать луну с неба, лишь бы спасти своих родителей, сестер и братьев, мужей и жен. «В такие моменты не знаешь, что им говорить, хочется просто спросить: «А что вы сделали для того, чтобы ваши родители или родственники к нам не попали?»
«Система довела до того, что общество уже не считает нас людьми. На нас смотрят, как на воров, но здесь ни у кого ничего нет, кроме зарплаты. Мы просто работаем. Наше дело вне политики, вне религии. У нас лежали и депутаты, и композиторы, и воры в законе, и педофилы. Мы всех лечим», — говорит Наталья.
Когда я спрашиваю, чего не хватает — персонала, медикаментов, аппаратов, она, не задумываясь, отвечает: «Сил».
На вопрос, ощущаются ли здесь, в реанимации, волны пандемии, коллега Натальи Александр Борта говорит: «Здесь всегда аншлаг».
«Система довела до того, что общество уже не считает нас людьми. На нас смотрят, как на воров, но здесь ни у кого ничего нет, кроме зарплаты. Мы просто работаем. Наше дело вне политики, вне религии. У нас лежали и депутаты, и композиторы, и воры в законе, и педофилы. Мы всех лечим», — говорит Наталья.
Когда я спрашиваю, чего не хватает — персонала, медикаментов, аппаратов, она, не задумываясь, отвечает: «Сил».
На вопрос, ощущаются ли здесь, в реанимации, волны пандемии, коллега Натальи Александр Борта говорит: «Здесь всегда аншлаг».
5-6 дней назад у нас тут было два этажа забито полностью. На нашем этаже было максимально 28 пациентов при 18 «койках» в нормальной ситуации. Размещали как только могли.
Денис Дерменжи / NewsMaker.md
14.00
«Здесь всегда аншлаг»
В «красной зоне» пересменка. «Идем сдаваться», — говорит Наталья Претула, и весь персонал стекается в коридор.
Осматривают больного Л. Утром его перевели из Бельцкой больницы. Наталья Претула говорит: «Сердечная и легочная недостаточность».
— Как себя чувствуете, слабость еще есть?
— Жрать хочу.
Пациенту на вид лет 60. Серое осунувшееся лицо, кисти рук почти фиолетовые. Его перевели из отделения торакальной хирургии. Утром почувствовал себя плохо, в анамнезе «старый инфаркт».
— Когда инфаркт был у вас, помните?
— А что это такое?
— Инфаркт миокарда. Помните фильм «Любовь и голуби»?
— Эх, кино!
Осматривают больного Л. Утром его перевели из Бельцкой больницы. Наталья Претула говорит: «Сердечная и легочная недостаточность».
— Как себя чувствуете, слабость еще есть?
— Жрать хочу.
Пациенту на вид лет 60. Серое осунувшееся лицо, кисти рук почти фиолетовые. Его перевели из отделения торакальной хирургии. Утром почувствовал себя плохо, в анамнезе «старый инфаркт».
— Когда инфаркт был у вас, помните?
— А что это такое?
— Инфаркт миокарда. Помните фильм «Любовь и голуби»?
— Эх, кино!
Л. — один из немногих пациентов в отделении реанимации, кто самостоятельно разговаривает и дышит. Мы выходим в коридор, я не могу «прочитать» выражение лица Натальи. Она подходит ко мне и тихо говорит:
«Этот пациент может в любой момент нам что-то «выкинуть». Да, он сейчас в сознании, он с нами разговаривает. Видели его руки? Это признак тромбоэмболии. В любой момент — бац, и все».
Рядом лежит Лиза. Розовые щечки, ухоженные брови. Утром ей стало лучше, утром Лиза пела.
— Ну что, Лизавета, как ты? Споешь нам сегодня?
— Вечером.
Лиза дома сильно поругалась с мужем. На фоне ссоры произошло кровоизлияние в головной мозг.
— Ну что, Лизавета, как ты? Споешь нам сегодня?
— Вечером.
Лиза дома сильно поругалась с мужем. На фоне ссоры произошло кровоизлияние в головной мозг.
«Развяжите его и дайте гепаринчику»
Врач Александр Борта подошел к другому пациенту. Его руки привязаны к койке. «Редко, но приходится прибегать к таким мерам, чтобы обезопасить больных. Они не в состоянии трезво оценивать ситуацию, настроены против себя, могут вырвать все трубки и провода, встать — и в окно. Был один такой случай в самом начале. Встал и сиганул».
— Развяжите его. Все хорошо, гепаринчику ему.
— Дойна передала привет.
— Спасибо, и простите меня, пожалуйста.
Ближе к стенке лежит Антонина Петровна. Язва, кровоизлияние, упала, повредила руку и глаз. Не видит. В 1994-ом Антонина Петровна год сдавала квартиру нынешнему главврачу, а, попав в «зону», узнала его по голосу.
«Рядом у нас инсульт. Их у нас в последнее время очень много. Процентов 30 —инсульты», — говорит врач-резидент Инна Воляк.
— Что вас беспокоит?
— Диарея.
— А стул какого цвета был утром, не помните?
— Я не вижу, я слепая.
— Простите, пожалуйста.
В реанимации Инна работает уже четыре года резидентуры, из них два — с ковид-пациентами. Не жалеет. В 2020-ом, с февраля по июнь, Инна не виделась с семьей. Свой 27-ой день рождения отметила среди пациентов.
— Развяжите его. Все хорошо, гепаринчику ему.
— Дойна передала привет.
— Спасибо, и простите меня, пожалуйста.
Ближе к стенке лежит Антонина Петровна. Язва, кровоизлияние, упала, повредила руку и глаз. Не видит. В 1994-ом Антонина Петровна год сдавала квартиру нынешнему главврачу, а, попав в «зону», узнала его по голосу.
«Рядом у нас инсульт. Их у нас в последнее время очень много. Процентов 30 —инсульты», — говорит врач-резидент Инна Воляк.
— Что вас беспокоит?
— Диарея.
— А стул какого цвета был утром, не помните?
— Я не вижу, я слепая.
— Простите, пожалуйста.
В реанимации Инна работает уже четыре года резидентуры, из них два — с ковид-пациентами. Не жалеет. В 2020-ом, с февраля по июнь, Инна не виделась с семьей. Свой 27-ой день рождения отметила среди пациентов.
«Мозг уже не тот»
15:50
Мы уходим с Инной в кабинет, где ей предстоит около часа заполнять карточки пациентов. Кропотливая и утомительная работа, но без нее никак.
По пути мы снова заходим к Л. Вижу по лицу Инны, что что-то ее беспокоит.
Л. обедает, ест борщ. «Еще не совсем калека», — говорит он и открывает сок. Но едва мы выходим и направляемся к кабинету врачей, медсестра Маричика позвала Инну: «Ему плохо стало, борщ пошел обратно!».
Пока врачи заполняют карточки и другие документы, за пациентами наблюдают медсестры. У женщины на третьей койке конвульсии. Врачи не знают причину, но пытаются остановить конвульсии лекарствами. Рядом лежит женщина на искусственной вентиляции легких, интубированная после делириума (бред, безумство). В реанимации она уже пятый день. Была в сознании, но в очень возбужденном состоянии, кусалась. «Мозг уже не тот», — говорит медсестра.
По пути мы снова заходим к Л. Вижу по лицу Инны, что что-то ее беспокоит.
Л. обедает, ест борщ. «Еще не совсем калека», — говорит он и открывает сок. Но едва мы выходим и направляемся к кабинету врачей, медсестра Маричика позвала Инну: «Ему плохо стало, борщ пошел обратно!».
Пока врачи заполняют карточки и другие документы, за пациентами наблюдают медсестры. У женщины на третьей койке конвульсии. Врачи не знают причину, но пытаются остановить конвульсии лекарствами. Рядом лежит женщина на искусственной вентиляции легких, интубированная после делириума (бред, безумство). В реанимации она уже пятый день. Была в сознании, но в очень возбужденном состоянии, кусалась. «Мозг уже не тот», — говорит медсестра.
Инна показывает степень поражения легких - (60%)
15:55
— Инна! У нас там бабушка умерла.
Инна уходит, потом возвращается и говорит: «Она принимала большие дозы кардиотоников. Бесперспективно ее «качать» (реанимировать). Ты не пугайся. Мы запишем время смерти и еще около 30 минут — время, которое отводится на массаж сердца».
— 15:55:25, так?
— Да, правильно.
На мой вопрос, что потом, она говорит: «Потом — в морг и звонок родным».
Инна уходит, потом возвращается и говорит: «Она принимала большие дозы кардиотоников. Бесперспективно ее «качать» (реанимировать). Ты не пугайся. Мы запишем время смерти и еще около 30 минут — время, которое отводится на массаж сердца».
— 15:55:25, так?
— Да, правильно.
На мой вопрос, что потом, она говорит: «Потом — в морг и звонок родным».
«Ее не было смысла «качать», понимаешь? Фоном у нее был инсульт, легочная недостаточность, сердечная и почечная, мы ее уже три дня стимулируем»
Денис Дерменжи / NewsMaker.md
«Не знаю, откуда у меня ковид взялся»
Вечером все спокойно. В реанимацию на первом этаже привезли пациентку Ирину с политравматизмом на фоне ковида.
— Сбили на улице. Я шла, и возле мэрии меня сбила машина. В декабре были симптомы ковида, а сейчас не знаю, откуда он взялся. Не знаю.
— Попейте водички, сейчас кровь посмотрим.
Дежурный врач просит взять у Ирины кровь на анализ и подключить центральный катетер. Санитарка, ростом чуть выше каталки, готовит койку, приговаривая: «Ох, господи, как вы меня замучили».
К вечеру в отделении спокойно. Мы с Инной выходим, снимаем СИЗ-ы и спускаемся попить кофе. Она рассказывает, почему любит свою работу и как вообще попала в медицину.
«Родители никак не связаны с медициной, но дядя у меня врач. Еще школьницей он брал меня с собой на операции, хотя знал, что я ничего не понимаю. Забирал меня в 6 утра, давал кусочек докторской колбасы и брынзы, потому что иначе я бы не выдержала. Он говорил, что я должна через все это пройти: присутствовать на операции, мыть руки, как врач. А потом он отвозил меня в школу».
В итоге Инна поступила в мединститут.
— Сбили на улице. Я шла, и возле мэрии меня сбила машина. В декабре были симптомы ковида, а сейчас не знаю, откуда он взялся. Не знаю.
— Попейте водички, сейчас кровь посмотрим.
Дежурный врач просит взять у Ирины кровь на анализ и подключить центральный катетер. Санитарка, ростом чуть выше каталки, готовит койку, приговаривая: «Ох, господи, как вы меня замучили».
К вечеру в отделении спокойно. Мы с Инной выходим, снимаем СИЗ-ы и спускаемся попить кофе. Она рассказывает, почему любит свою работу и как вообще попала в медицину.
«Родители никак не связаны с медициной, но дядя у меня врач. Еще школьницей он брал меня с собой на операции, хотя знал, что я ничего не понимаю. Забирал меня в 6 утра, давал кусочек докторской колбасы и брынзы, потому что иначе я бы не выдержала. Он говорил, что я должна через все это пройти: присутствовать на операции, мыть руки, как врач. А потом он отвозил меня в школу».
В итоге Инна поступила в мединститут.
Денис Дерменжи / NewsMaker.md
Ближе к полуночи возвращаемся в «зону». Нам сначала нужно «снарядиться»: взять хлопчатобумажную рубашку и брюки, надеть поверх обуви высокие бахилы, завязать их на щиколотках, сверху — бахилы поменьше. Первая пара перчаток. Белый костюм с молнией и капюшоном. Вторая пара перчаток. Респиратор. Очки. Комбинезон затягивается у шеи. Все делается очень быстро.
В отделении нам говорят, что пациенту Л. стало хуже. Отправили на кардиограмму. «У него инфаркт», — говорит Инна.
— Когда?
— Возможно, даже сейчас. Есть инфаркты миокарда без боли и клинических признаков.
Л. становится хуже. К утру он умрет. Умрет закономерно. Тромбоэмболия.
В отделении нам говорят, что пациенту Л. стало хуже. Отправили на кардиограмму. «У него инфаркт», — говорит Инна.
— Когда?
— Возможно, даже сейчас. Есть инфаркты миокарда без боли и клинических признаков.
Л. становится хуже. К утру он умрет. Умрет закономерно. Тромбоэмболия.
«Есть пациенты, которые кажутся абсолютно стабильными, но в мгновение им может стать хуже, несмотря на лечение, на врачей, которые всегда рядом. Состояние ухудшается очень быстро. У ковида есть такая особенность: если в определенное время сделать что-то неправильно, потом очень сложно вернуть ситуацию в нормальное русло», — говорит завотделением реанимации Иван Кывыржик.
Дежурные снова заполняют карточки, медсестры меняются: кто-то наблюдает за пациентами, кто-то спит на каталке в коридоре.
Денис Дерменжи / NewsMaker.md
«Реанимация — место, где пациенты, к сожалению, умирают»
4:00
Мы снова выходим из «зоны».
We never lost control! — звучит песня на выходе.
В «зону» переодевается очередная смена. Нас встречает Иван Кывыржик. Он рассказывает, что поначалу, когда только столкнулись с ковидом, был страх из-за незнания, с чем врачи имеют дело. Но за два года стало гораздо больше понимания, с чем они борются.
«Это тяжелая, изнурительная работа. Она отнимает очень много сил и энергии. Накапливается усталость. Через нас уже прошли около 4,5 тыс. пациентов. Эти пациенты помогли нам понять, как и с какой стороны подсекать этот коронавирус», — говорит Иван.
В прошлом году смертность в отделении была 38,5%. Показатель не самый плохой, учитывая, что при дельта-штамме смертность в реанимациях была примерно такой же.
«Самое сложное для любого врача — отрицательный результат. Но еще сложнее — количество пациентов во время пандемии. Их всегда очень много. А люди почему-то думают, что все это какая-то корпоративная затея. Что такого вообще не существует, и это ложь и провокация», — делится врач.
На вопрос о выгорании и депрессии Иван отвечает: «Да, есть такое. В этом отделении они витают в воздухе. У нас, реаниматологов, еще отношение к смерти странное. Мы видим смерть каждый день. Реанимация — это, к сожалению, место, где пациенты умирают».
We never lost control! — звучит песня на выходе.
В «зону» переодевается очередная смена. Нас встречает Иван Кывыржик. Он рассказывает, что поначалу, когда только столкнулись с ковидом, был страх из-за незнания, с чем врачи имеют дело. Но за два года стало гораздо больше понимания, с чем они борются.
«Это тяжелая, изнурительная работа. Она отнимает очень много сил и энергии. Накапливается усталость. Через нас уже прошли около 4,5 тыс. пациентов. Эти пациенты помогли нам понять, как и с какой стороны подсекать этот коронавирус», — говорит Иван.
В прошлом году смертность в отделении была 38,5%. Показатель не самый плохой, учитывая, что при дельта-штамме смертность в реанимациях была примерно такой же.
«Самое сложное для любого врача — отрицательный результат. Но еще сложнее — количество пациентов во время пандемии. Их всегда очень много. А люди почему-то думают, что все это какая-то корпоративная затея. Что такого вообще не существует, и это ложь и провокация», — делится врач.
На вопрос о выгорании и депрессии Иван отвечает: «Да, есть такое. В этом отделении они витают в воздухе. У нас, реаниматологов, еще отношение к смерти странное. Мы видим смерть каждый день. Реанимация — это, к сожалению, место, где пациенты умирают».
Нашим врачам посвящается.
Текст, фото и оформление: Денис Дерменжи
Будь с нами
Digital Magic by NewsMaker IT Team