«Юль, собирай рюкзак, Путин на Украину напал»
История 24-летней киевлянки, которой пришлось бежать в Молдову
Вторжение России в Украину вынудило многих украинцев покинуть свою страну. Основные потоки беженцев двинулись в Польшу, Румынию, Венгрию, Словакию и Молдову. О том, каково это — жить в мирном Киеве, пить вечером вино с друзьями, а на следующий день прятаться в подвале от обстрела и бежать из страны, рассказала NM Юля Соловьенко. Сейчас она живет в Кишиневе.
Юле — 24, она родом из Херсонской области. До войны училась и работала в Киеве. Полгода назад устроилась на работу в турагентство менеджером по продажам. До этого она много путешествовала по миру. В марте планировала посетить Испанию и Литву.
Юле — 24, она родом из Херсонской области. До войны училась и работала в Киеве. Полгода назад устроилась на работу в турагентство менеджером по продажам. До этого она много путешествовала по миру. В марте планировала посетить Испанию и Литву.
Война
Мой молодой человек позвонил мне в 5 утра и говорит: «Юль, собирай рюкзак, Путин на Украину напал».
Шок. Захожу в Google, ввожу в поисковик «Украина», «война» и еще какие-то ключевые слова. Ничего нет. Захожу в Telegram, а там и вправду — война.
Иду в соседнюю комнату к подруге Тоне. Бужу. Смотрим вместе новости про взрывы в Борисполе. Украина закрывает небо.
Собрали рюкзаки, завтракаем, все спокойно, но тут начинает завывать сирена. Мы не знаем, что делать, поэтому на автомате берем рюкзаки и идем к метро. Это было в 7:05 утра. Пишу маме: «Я тебя люблю, мам, если что», в ответ — «И мама тебя любит».
Шок. Захожу в Google, ввожу в поисковик «Украина», «война» и еще какие-то ключевые слова. Ничего нет. Захожу в Telegram, а там и вправду — война.
Иду в соседнюю комнату к подруге Тоне. Бужу. Смотрим вместе новости про взрывы в Борисполе. Украина закрывает небо.
Собрали рюкзаки, завтракаем, все спокойно, но тут начинает завывать сирена. Мы не знаем, что делать, поэтому на автомате берем рюкзаки и идем к метро. Это было в 7:05 утра. Пишу маме: «Я тебя люблю, мам, если что», в ответ — «И мама тебя любит».
...
Вечером перед этим гуляли с молодым человеком по Киеву. Разговоры [о возможной войне], конечно, были, но я категорически отказывалась во все это верить. Мы сидели у Андреевской церкви, к нам подошли ребята с бельгийского телевидения. Мы пили вино, а они задавали вопросы: что вы думаете по тому или этому поводу, куда поедете, если решите?
И мы такие: «Какой уезжать, мы будем в своей стране, здесь наши семьи. Нам некуда уезжать». И еще посмеялись, что к нам даже бельгийское телевидение приехало. Никто не предполагал.
И мы такие: «Какой уезжать, мы будем в своей стране, здесь наши семьи. Нам некуда уезжать». И еще посмеялись, что к нам даже бельгийское телевидение приехало. Никто не предполагал.
...
Снова сирены. Тоня пошла «обустраивать» ванну. Я спокойна, даже есть оптимизм, но потом ловлю себя на мысли, что это из-за того, что я тупо не понимаю и не хочу верить в происходящее.
Очень много новостей. За маму страшно. Мы с Тоней попытались поспать. Не получилось, снова сирены. Бесконечный день. Позвонила мама, сказала: «Херсонский мост через Днепр под русскими, Каховскую ГЭС тоже захватили».
Идем с Тоней в разведку, нашли подвал в доме напротив. Решили заночевать там, до метро далеко — не факт, что успеем. Пытаемся поспать в подвале, не получается. Уходим домой. В 6 утра взрыв на Борщаге (окраина Киева), ракета попала в жилой дом. Снова бежим в подвал. Нашу «кровать» заняли.
Очень много новостей. За маму страшно. Мы с Тоней попытались поспать. Не получилось, снова сирены. Бесконечный день. Позвонила мама, сказала: «Херсонский мост через Днепр под русскими, Каховскую ГЭС тоже захватили».
Идем с Тоней в разведку, нашли подвал в доме напротив. Решили заночевать там, до метро далеко — не факт, что успеем. Пытаемся поспать в подвале, не получается. Уходим домой. В 6 утра взрыв на Борщаге (окраина Киева), ракета попала в жилой дом. Снова бежим в подвал. Нашу «кровать» заняли.
Убежище, в котором прятались в Киеве Юля с подругой Тоней
Представление о войне
У меня до этого не было вообще понятия, каково это, когда война. Я очень люблю свою страну, менталитет людей, архитектуру, парки, атмосферу. А сейчас смотрю и вижу, что от Харькова практически ничего не осталось, от Чернигова тоже. Под Киевом все новостройки разбомбили. Девушка, которая покупала у меня два тура, опубликовала в Инстаграм фото с попавшим в ее квартиру снарядом.
Много моих знакомых пошли в территориальную оборону. Знакомая девушка, работавшая фармацевтом, теперь работает медсестрой под Киевом. То, что такое возможно в ХХI веке — это невероятно. Херсон, в котором я полгода назад гуляла, уже не тот. Торгового центра, в котором выбирала одежду и ела в Макдональдсе, больше нет. Он уничтожен, просто пепел.
Сейчас я знаю, что война — это когда у тебя отбирают привычный образ жизни, когда ты начинаешь ценить баночку крема, лишнюю пару обуви, спокойный сон, когда уже больше не злишься из-за пробок на дорогах. Сейчас вся наша жизнь — в одном рюкзаке.
Разговаривала с троюродным братом. Он у меня врач, учится в Европе. Сейчас едет в Украину, но застрял в Вене. Говорит: «Вчера бомбили нашу школу, в которой жена с дочкой сидели, и наш дом бомбили». И это тебе не в новостях рассказывают, а твой брат. Вот что такое война.
Ты не знаешь, когда все это закончится, как это закончится, сколько твоих близких людей погибнет. И все потому, что какой-то мужчинка решил самоутвердиться.
Никто не понимает, зачем это нужно, кому нужны уничтоженные города? Люди же после этого будут до конца жизни ненавидеть друг друга. По крайней мере наше поколение. Тетя говорит маме: «Представляешь, какая у нас будет старость», а мама ей в ответ: «А какая у детей молодость»?
Мы же бежим, сами не зная куда. Если кто-то раньше думал: «Вот пойду сейчас в свою квартирку, постираю вещи, лягу спать, баночка варенья там еще осталась». То сейчас бежать некуда. В Харькове, Чернигове, Киеве у людей уже нет домов, им некуда возвращаться.
Тем временем блогер, на которую я была подписана до войны, жалуется у себя в Инстаграм, что у нее, мол, на начало марта было запланировано несколько интеграций, а тут YouTube в России отключил монетизацию. И ты в бомбоубежище сидишь такая и думаешь, что не так с этим миром? Почему где-то убивают маленьких детей, люди теряют свои дома и жизни, а кто-то рассказывает, что у него интеграции слетели.
Много моих знакомых пошли в территориальную оборону. Знакомая девушка, работавшая фармацевтом, теперь работает медсестрой под Киевом. То, что такое возможно в ХХI веке — это невероятно. Херсон, в котором я полгода назад гуляла, уже не тот. Торгового центра, в котором выбирала одежду и ела в Макдональдсе, больше нет. Он уничтожен, просто пепел.
Сейчас я знаю, что война — это когда у тебя отбирают привычный образ жизни, когда ты начинаешь ценить баночку крема, лишнюю пару обуви, спокойный сон, когда уже больше не злишься из-за пробок на дорогах. Сейчас вся наша жизнь — в одном рюкзаке.
Разговаривала с троюродным братом. Он у меня врач, учится в Европе. Сейчас едет в Украину, но застрял в Вене. Говорит: «Вчера бомбили нашу школу, в которой жена с дочкой сидели, и наш дом бомбили». И это тебе не в новостях рассказывают, а твой брат. Вот что такое война.
Ты не знаешь, когда все это закончится, как это закончится, сколько твоих близких людей погибнет. И все потому, что какой-то мужчинка решил самоутвердиться.
Никто не понимает, зачем это нужно, кому нужны уничтоженные города? Люди же после этого будут до конца жизни ненавидеть друг друга. По крайней мере наше поколение. Тетя говорит маме: «Представляешь, какая у нас будет старость», а мама ей в ответ: «А какая у детей молодость»?
Мы же бежим, сами не зная куда. Если кто-то раньше думал: «Вот пойду сейчас в свою квартирку, постираю вещи, лягу спать, баночка варенья там еще осталась». То сейчас бежать некуда. В Харькове, Чернигове, Киеве у людей уже нет домов, им некуда возвращаться.
Тем временем блогер, на которую я была подписана до войны, жалуется у себя в Инстаграм, что у нее, мол, на начало марта было запланировано несколько интеграций, а тут YouTube в России отключил монетизацию. И ты в бомбоубежище сидишь такая и думаешь, что не так с этим миром? Почему где-то убивают маленьких детей, люди теряют свои дома и жизни, а кто-то рассказывает, что у него интеграции слетели.
Прощение и поддержка
Нужно простить. Мне кажется, нужно быть выше всего этого. Все и так видят, что за нами правда. А у кого правда, тот и силен. Этот негатив, если мы с ним постоянно жить будем, он же, как груз, потащит нас ко дну. Нужно постараться от него избавиться, чтобы легче было подняться в гору.
Мы построим новые дома, новую страну, родим еще детей. А что будет за плечами у них? Позор и стыд за то, что один человек решил самоутвердиться? Этот груз они никуда не смогут деть. Простить кого-то легко, а вот простить себя гораздо сложнее.
Нам еще помогает то, что мы не одни. Вы себе не представляете, как важна для нас эта поддержка, ощущение от того, что люди понимают, за кем правда. Весь мир публикует новости о том, что происходит в Украине, публикует доказательства того, как людей убивают.
Мы чувствуем поддержку стран и народов, с которыми раньше особо и не дружили. Мы открывали с подругой карту, на которой указаны дома, где можно бесплатно жить. Мы узнали, что украинцев готовы принять и в Австралии, и в Канаде, и в Гватемале, и, как мы видим, в Молдове тоже принимают, и очень тепло.
Поймите, нам же не важно, на каком языке вы говорите: мы каждому готовы помочь, приютить, накормить. Нет никакой разницы, какой ты национальности и какого цвета у тебя паспорт.
И эта война началась просто потому, что кому-то проще, когда есть кого обвинить во всех грехах, когда есть на кого переложить ответственность. В России есть и адекватные люди, но их мало.
Нас отличает лишь то, что мы всегда выступаем за свободу, за свои права и за правду. Мы понимаем и чувствуем, что наш голос важен. Смотрите, какой ценой нам удалось вернуть в стране демократию и свергнуть одного президента. 133 жизни.
Мы построим новые дома, новую страну, родим еще детей. А что будет за плечами у них? Позор и стыд за то, что один человек решил самоутвердиться? Этот груз они никуда не смогут деть. Простить кого-то легко, а вот простить себя гораздо сложнее.
Нам еще помогает то, что мы не одни. Вы себе не представляете, как важна для нас эта поддержка, ощущение от того, что люди понимают, за кем правда. Весь мир публикует новости о том, что происходит в Украине, публикует доказательства того, как людей убивают.
Мы чувствуем поддержку стран и народов, с которыми раньше особо и не дружили. Мы открывали с подругой карту, на которой указаны дома, где можно бесплатно жить. Мы узнали, что украинцев готовы принять и в Австралии, и в Канаде, и в Гватемале, и, как мы видим, в Молдове тоже принимают, и очень тепло.
Поймите, нам же не важно, на каком языке вы говорите: мы каждому готовы помочь, приютить, накормить. Нет никакой разницы, какой ты национальности и какого цвета у тебя паспорт.
И эта война началась просто потому, что кому-то проще, когда есть кого обвинить во всех грехах, когда есть на кого переложить ответственность. В России есть и адекватные люди, но их мало.
Нас отличает лишь то, что мы всегда выступаем за свободу, за свои права и за правду. Мы понимаем и чувствуем, что наш голос важен. Смотрите, какой ценой нам удалось вернуть в стране демократию и свергнуть одного президента. 133 жизни.
Юля (справа) с подругой Тоней (слева) на украинской границе. Фото из личного архива
Терзания совести
Я не хочу быть тут, хочу помогать своей стране. Не знаю, как долго я так смогу, и не знаю, что это: глупость, безрассудство, вера… И не знаю, лучше ли умереть крысой и предателем или умереть, защищая и помогая. А, может, главное быть живым? Почему я уже даже не плачу?
Моя душа хочет в Киев, хочет домой.
Текст и оформление: Денис Дерменжи
Будь с нами
Digital Magic by NewsMaker IT Team