Тему приднестровского урегулирования в этом году обсуждают в Молдове гораздо активней, чем прежде. Отчасти потому, что президент Игорь Додон объявил это своим приоритетом, а отчасти — из-за активных шагов Кишинева и Киева по установлению совместного контроля на приднестровском участке границы. О перспективах урегулирования конфликта на Днестре, возможном консенсусе по этому вопросу между ЕС, США и Россией, а также о нынешней ситуации в Молдове главный редактор NM ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ поговорил с одним из самых авторитетных экспертов по приднестровской проблеме, профессором Национального военного колледжа США УИЛЬЯМОМ ХИЛЛОМ, возглавлявшим миссию ОБСЕ в Молдове с 1999-го по 2001-й год и с 2003-го по 2006-й год.
«Совместное будущее — это не проигрыш»
После того как Додон стал президентом, Приднестровье вернулось во внутриполитическую повестку. Раньше эта тема не звучала так, как сейчас. Стали говорить о том, что этот конфликт можно урегулировать. Как вам, человеку, который долгие годы был внутри этого процесса и продолжает следить за ним, видится эта ситуация?
Была определенная степень прогресса в течение прошлых двух-трех лет. Но это в сравнении. Ситуация в приднестровском урегулировании была на таком низком уровне, что сложно было не показать прогресс. Встречи в формате «5+2» в 2015-2016 гг, контакты между руководителями Молдовы и Приднестровья, конференция в Баварии, работа экспертных групп, это хорошо, это положительно. Но дело в том, что процесс урегулирования приднестровского вопроса занимается ежедневными вопросами, которые всегда были между берегами. Это признание номерных знаков, дипломов, проблема земель, работа расположенных в Левобережье школ с преподаванием на основе латинской графики. Это важные вопросы для населения и хотелось бы, чтобы они были решены. Но дело в том, что это все не затрагивает вопроса о статусе.
С 2003-2004 года процесс урегулирования ни разу не затронул вопрос статуса Приднестровья. А без этого никакого решения не будет. В Гамбургской декларации (единогласно утверждена в декабре 2016 года Советом министров иностранных дел ОБСЕ. — NM) отмечено впервые может за десятилетие, что Приднестровье — часть единой Республики Молдова и должно быть наделено особым статусом. Это хороший шаг, который означает, что посредники и наблюдатели договорились об этом и заявили об этом. Но без обсуждения вопроса статуса в формате 5+2 не будет никакого решения. Будет постоянная занятость вопросами ежедневных отношений между берегами. Это статус-кво и отсутствие прогресса.
Сейчас, когда вы не занимаете никаких постов официальных, можно говорить уже о том, что есть два процесса урегулирования. Один — это диалог в формате «5+2», в других форматах, и второй не такой осязаемый — процесс поиска консенсуса, который должен сложиться в треугольнике Москва — Брюссель — Вашингтон. Есть устойчивое и распространенное мнение, что только если он сложится, возможно какое-то решение приднестровской проблемы. Вы с этим согласны?
Не совсем. Да, действительно представители Москвы, Вашингтона и ЕС обсуждают приднестровский вопрос. Но это вряд ли самый важный вопрос в их отношениях.
Это правда.
Вот в чем проблема. Должно быть просто решить этот вопрос. Там не воюют друг с другом, не стреляют. Когда представители Кишинева и Тирасполя встречаются, то отношения между ними неплохие. Нужно лишь восстановить доверие и разрабатывать компромисс. Но это не делается. Конечно, есть интересы в Москве, в Брюсселе, в Вашингтоне. Есть те, кто хочет сохранить там статус-кво, влияние. Но я всегда думал, и думаю сейчас, что действия местных участников тоже важны. Но никто — ни на одной, ни на другой стороне — не хочет допускать уступок.
Уступка считается проявлением слабости.
Конечно. Но без согласия местных акторов посредники могут давать советы, могут оказать давление и тому подобное. Но результатов не будет.
От сторон многое зависит. Вот есть Тирасполь, который говорит: мы про себя все знаем. У нас был референдум, мы проголосовали за независимость с последующим присоединением к России. Точка. Когда в Кишиневе задаешь вопрос — чего вы хотите, в ответ слышишь: восстановления территориальной целостности, возвращения Приднестровья в состав Молдовы. Окей. А на каких условиях? И вот на этот вопрос в Кишиневе ответа нет.
Мотивация Приднестровья ясна. Там определенные люди хорошо зарабатывают или зарабатывали в прошлом на существующих условиях. И элиты хотят сохранить это положение. Мне открыто это признавали, когда я работал в регионе.
Не хотите сказать, кто?
Не хочу, но мне это говорили открыто.
А вот в Кишиневе все сложнее. Но надо смотреть на Закон об автономии Гагаузии. С 1994 года этот закон плохо работал, не вполне выполнялся. Хотя у Гагаузии есть особый статус, многие собеседники в Кишиневе мне говорили, что Гагаузия — это простой рядовой район Молдовы. Если существует такое отношение, то зачем Приднестровью принимать предложения об автономии? Молдавская сторона говорит, что законодательство Молдовы должно везде применяться в Приднестровье. Но так не может быть, если у Приднестровья есть особый политический статус. Это значит, что многие законы из молдавского законодательства будут применяться, но что у Приднестровья должны быть собственные законы. Это основное определение автономии. Я предполагаю, что в Кишиневе не хотят проигрывать, а если у Приднестровья есть свое законодательство — это проигрыш для них. Разграничение полномочий это сложно, это не просто делается. Но в этом смысл любой договоренности об автономии. И если в Кишиневе к этому не готовы, то, конечно, и решения никакого не будет.
За кем должна быть инициатива? За Кишиневом или за Тирасполем?
С обеих сторон. Потому что Приднестровье часто, если им что-то дают, начинают это по-своему интерпретировать. К примеру, когда в 2001 году был подписан договор с [тогдашним президентом Молдовы Владимиром] Ворониным о признании приднестровских документов — дипломов и тому подобного. После этого Игорь Смирнов (был бессменным руководителем Приднестровья до 2011 года. — NM) сразу сказал, что Молдова признала приднестровские паспорта. Это совсем не позитивный шаг, конечно. Есть и обратные примеры. Когда молдавская сторона взяла у «Интерднестркома» (приднестровская телекоммуникационная компания. — NM) $1 млн за лицензию, а потом через молдавские суды отменили эту договоренность, а деньги так и остались на правом берегу. Не вернули деньги. Это не укрепляет доверие. Обе стороны должны думать о том, как себя вести и что можно сделать, чтобы укреплять доверие и убеждать другую сторону, что есть совместное будущее и это не проигрыш, если будет подписано какое-то соглашение.
«Лучше признать, что Молдова находится где-то посередине»
19 июня исполнится 25 лет Бендерской трагедии — самой горячей фазы приднестровского конфликта. Эти 25 лет конфликт заморожен. Но события последних 25 лет в регионе говорят о том, что есть опасность размораживания таких конфликтов.
Я думаю, что главная опасность не в том, что возобновятся боевые действия между сторонами. Большая опасность, по-моему, в том, что экономика, уровень жизни на обоих берегах не улучшится, пока не решится этот конфликт. Это ясно. Разве сегодня могут люди на левом и на правом берегу сказать, что они сейчас живут лучше, чем десять лет назад? Я думаю, нет. Экономика не растет, люди с обоих берегов Днестра уезжают. Эта ситуация не изменится, пока не будет найдено решение конфликта.
Если говорить о международных игроках, вовлеченных в урегулирование. Нет ощущения, что у них есть компромиссное видение того, как урегулировать конфликт. Более того, нет видения того, какой должна быть объединенная Молдова?
Мне кажется, это нормально, чтобы Молдова была единой нейтральной страной и имела хорошие отношения и с Россией, и с ЕС, и с США. Когда я посещаю Молдову, я вижу, что большая часть населения испытывает хорошие чувства по отношению к России и есть большая часть населения, которая хорошего мнения о Западе. Страна в этом смысле разделена. Но пытаться изменить мнение какой-либо части населения не стоит. Лучше признать, что Молдова находится где-то посередине. Что она может существовать как единое государство и поддерживать добрые отношения и торговлю и с Востоком, и с Западом. Так было бы лучше. Мне кажется, Россия, ЕС и США могли бы договорится о таком компромиссе. Договорятся ли? Не знаю.
Следите за внутренней ситуацией в Молдове?
Это печально. Это очень больно. «Кража века», коррупция на правом берегу. Ситуация значительно хуже сейчас, чем была, когда я работал в миссии ОБСЕ больше десяти лет назад.
Страшную вещь сейчас говорите для многих: оказывается, при коммунистах было лучше.
Некоторые могут вполне обоснованно это говорить. Я просто не знаю, кто виноват в том, что сейчас происходит. На правом берегу неэффективно и неуспешно занимались домашними проблемами в сфере экономики и политики. Сегодняшняя ситуация беспокоит тех, кто любит и уважает эту страну.
Вы давно и хорошо знаете Молдову и Приднестровье. Но вы еще и хороший дипломат. Вам известно, кто такой Владимир Плахотнюк. Его в прошлом году на достаточно высоком уровне принимали в Вашингтоне — он встречался с Викторией Нуланд. Недавно снова летал в США. Как эти сигналы понимать?
Можно сказать, что это работа дипломатов говорить с разными людьми из разных стран. Просто хотелось бы, чтобы те, кто себя представляет сторонниками реформ, действительно себя так вели. Чтобы их дела соответствовали словам. Чтобы проводились реформы в экономике, в системе юстиции. Чтобы они выполняли то, что они обещают, приезжая к нам в Вашингтон.
Вам не кажется, что они выполняют обещания и делают, что говорят?
Если и делают, то неуспешно. Я почти два года не был в Молдове и знаю о том, что там происходит из американских, европейских источников, читаю новости. Насколько мне известно, проведение основных и необходимых реформ на правом берегу пока неуспешно.
В американской прессе в последнее время часто публикуются статьи молдавских чиновников. В том числе Плахотнюк там время от времени публикуется и утверждает, что Молдова выбрала свой путь — на Запад, и альтернативы ему нет.
Я таких статей не видел пока. Это их дело. Я бы хотел, чтобы они к нам приезжали, объясняли, что они намерены делать и делали это. Вот если сделают то, что обещают, было бы хорошо.
