Президент Молдовы Игорь Додон дал интервью российскому телеканалу RTVI. Интервью проходило в московской студии: съемочную группу телеканала ранее не пустили в Кишинев. Додон выразил уверенность, что в течение нескольких недель или месяцев эти проблемы будут решены, и можно будет продолжить беседу уже в Кишиневе. А пока президент рассказал о своих отношениях с Плахотнюком и Путиным, о «кураторах из-за океана» и в Москве, о том, почему не выводит людей на улицы, и с кем социалисты будут создавать коалицию после выборов. NM выбрал главные вопросы и ответы из интервью главы государства.
Есть ли в Молдове президентская власть?
Если бы не было махинаций с Конституционным судом, которые парламентское большинство проводит в течение последнего года, конечно, у президента есть полномочия блокировать некоторые инициативы парламентского большинства. И мы это делали. По Конституции, если президент с чем-то не согласен, то есть два варианта: находить компромисс с президентом или идти на процедуру импичмента. Мои политические оппоненты понимают, что импичмент они проиграют, потому что надо идти в народ, а при их ничтожном рейтинге в несколько процентов, идти против президента смысла нет. И вот они нашли шулерский метод через Конституционный суд ограничить полномочия президента. Это нонсенс. В мире нет такой практики. В Молдове никогда такого не было за 26 лет. Бандитские методы узурпации власти. Очень неприятная ситуация, ни для меня как президента, ни для страны в целом.
Почему президент не выводит людей на улицу?
На фоне всего этого возникает вопрос: что делать? Выводить людей? [— Чего вы не сделали до сих пор…] Идти на революцию? Но идти на дестабилизацию ситуации в Молдове с учетом, что у нас выборы через несколько месяцев, и на них пропрезидентская Партия социалистов имеет шансы получить 50%… Ну, смысла нету. Я думаю, что вывод людей и дестабилизация играли бы на моих оппонентов. Им это нужно было больше. Им это нужно и сейчас. Потому что следующие выборы они проиграют. И любая дестабилизация и попытка силовым методом решить проблему Молдовы — это им очень выгодно, они тогда смогут или отменить выборы, или запретить пропрезидентскую партию.
Но это не означает, что мы будем все это терпеть до бесконечности. Если парламентское большинство пойдет на дестабилизацию на приднестровском направлении… Если это парламентское большинство попытается поменять название языка в Конституции… Если это парламентское большинство попытается снять президента с должности не через референдум, а опять через какие-то махинации… То тогда народ выйдет на улицы, и я буду рядом с ним. Народ имеет право мирно протестовать, чтобы повлиять на парламентское большинство. У нас есть опыт. Нужно будет — мы будем готовы.
Майдан — это воля народа или государственный переворот?
Любой Майдан — это попытка государственного переворота. Мы через это проходили в 2009 году. Никогда ни один Майдан, ни одна «оранжевая революция» не могут произойти без поддержки извне и без признания извне.
В какой шахматной позиции находится Додон? Шах, пат, цугцванг?
Как раз цугцванг у моих оппонентов. Основной плюс моей позиции, выражаясь шахматной терминологией, — у меня есть очень сильная партия за плечами и есть поддержка народа. Пока есть эта поддержка, оппонентам будет очень тяжело с нами справиться.
Что после выборов?
Есть два сценария — социалисты берут большинство, и тогда президент, правительство и парламент работают в одном направлении. И второй сценарий — его тоже надо учитывать — если социалисты не набирают большинство. Тогда президент может выйти с предложением сформировать широкую коалицию — не геополитическую, как это было до сих пор, не против России… [— Например, социалисты с демократами?] Не обязательно, я не вижу пока что таких сценариев. Но с учетом смешанной избирательной системы может быть много независимых депутатов, которые согласятся вместе с социалистами сделать парламентское большинство. Я думаю, что этот сценарий — вероятнее всего.
Будут ли денонсировать Соглашение об ассоциации с ЕС?
Любая денонсация должна быть результатом референдума. Нельзя, как это делают нынешние власти, принимать решение на уровне парламента, куда входить или выходить. Я сторонник евразийской интеграции, дружбы с Россией. Но это не означает быть против ЕС или США. Маленькие страны обречены иметь хорошие отношения и с Западом, и с Востоком. Проблема нынешнего парламентского большинства в том, что, говоря о курсе на евроинтеграцию, они ведут антироссийскую политику.
Почему Молдове не вступить в ЕС?
Движение в Европу, в Европейский союз — оно будет без Приднестровья, без Гагаузии, без севера Молдовы, где больше 70% за Евразийский союз. Нельзя ставить выбор — или-или… В таких странах, как Украина или Молдова, это ни к чему хорошему не приводит. И мне кажется, что геополитические игроки в регионе это уже понимают… Движение в Европу — это раскол страны. Молдова исчезнет просто. Зачем нам спешить в поезд, который теряет вагончики? Британия вон вышла… Да, у нас будут хорошие отношения с Евросоюзом, у нас будет безвизовый режим, но не вступление в ЕС. В этом случае Молдовы просто не будет. Да и сами европейцы заявляют, что не собираются расширяться.
На каких условиях можно было бы бы отдать Приднестровье России?
Нет таких условий. Приднестровье — это часть Молдовы. И я рад, что официальная позиция российских властей и других партнеров именно такова — они признают целостность Молдовы. Других вариантов нет, ни для Молдовы, ни для Приднестровья. Мы обречены быть вместе. На каких условиях, и как это сделать — мы готовы это обсуждать. Надо понимать, что без России проблему Приднестровья не решить. Но решение приднестровского конфликта должно быть дипломатической историей успеха всех геополитических игроков, не только России. Здесь свою долю успеха должны увидеть ЕС, ОБСЕ, США — весь формат «5+2».
Кто такие «кураторы из-за океана» и есть ли кураторы в Москве?
У некоторых наших маргинальных политиков есть кураторы из-за океана. [— Кто эти кураторы?] Ну, мы знаем, что есть там такие «ястребы», которые говорят: давайте еще одну войну устроим поближе к границам России. [— А можете назвать, кто эти люди?] По именам, что ли? Нет, фамилии называть не будем. [- А есть у вас какой-то куратор в Москве, с которым вы советуетесь по каким-то вопросам?] У меня нет куратора. У меня один куратор — молдавский народ. Вот с ним я советуюсь.
Путин — друг?
Ну, я не думаю, что я уже могу удостоиться чести называть его другом. Но хорошими отношениями между президентами двух стран это можно назвать. Я считаю, что Владимир Владимирович сделал очень много для России. И я очень хотел бы, чтобы нам в Молдове тоже так повезло. Чтоб во главе страны был человек, который смог бы вернуть уверенность в завтрашнем дне, вернуть гордость за свою страну.
Есть ли сговор с Плахотнюком?
А нам это зачем? Критиков много, они все это время пытались спровоцировать меня вывести людей на улицу, дестабилизировать ситуацию. Но в реальности в Молдове есть только один институт власти, который Плахотнюк не контролирует — это институт президента. Именно поэтому весь этот год это институт президента ограничивали в полномочиях. Если было бы все так, как говорят мои критики, какой в этом был бы смысл? Я думаю, что следующие парламентские выборы расставят все точки над «i». [- Но вы как-то могли бы ограничить его всевластие для выборов?] Дайте нам парламентское большинство, и мы все сделаем. [- А если нет?] Не надо «если»… Все будет хорошо.
Чувствует ли президент себя в окружении врагов?
У нас в Молдове — минное поле. Внутри страны и вокруг — все непросто. У наших границ НАТО. И нам неприятно, что какие-то американские танки стоят у границы или проводят какие-это учения. Нас очень волнуют отношения между Украиной и Россией. Мы хотим дружить и с Украиной, и с Россией. В стране 65% хотят дружить с Россией, но с одной стороны НАТО, с другой — Украина, которая враждует с Россией. Но мы держимся.
