Как левые партии Восточной Европы предали свою идеологию и почему сельский бар – лучший think-tank для молдавского политика? Каким образом пелевинские Чапаев и Пустота стали персонажами нашей действительности? Как вернуть в общественный дискурс обсуждение прав, закрепленных во Всеобщей декларации прав человека? Ответы на эти вопросы дает мыслитель и писатель Василе Ерну. В первой лекции проекта «Открытый доступ» на румынском языке он размышляет о том, что стало с представлениями о справедливости и равенстве после крушения коммунизма в Восточной Европе, и о новой повестке дня левых сил.
Расшифровка лекции
В период перемен мы все чувствуем, как витают в воздухе эти перемены. И вот мы приходим после довольно длительного периода. Сейчас, например, в Румынии началась большая дискуссия о нашем поколении, которое я называю «последним поколением советских детей», рожденных в коммунистической эпохе, или «детьми из коммунизма». Мы говорим и о Румынии, и о Республике Молдова, и обо всем нашем регионе. О поколении, которое в конце 80-х — начале 90-х пережило падение коммунистического режима и смену, либерализацию, наступление капитализма как большую победу. Я назвал это поколение поколением надежды. В последней моей книге «Бандиты» я называю его «поколением красной ртути». Потому что мы были поколением, которое очень надеялось на то, что мир, который мы построим, будет лучше, справедливее, равноправнее. И теперь мы — поколение сорокапятилетних, которое впервые осознало: то, что мы пережили в 90-е, было на самом деле большой трагедией. Не потому что мы держались за коммунизм, из которого вышли, а потому что мир, который мы построили (потому что мы хотели разрушить тот режим, и хорошо, что он был разрушен), мы не понимали, мы не понимали, что разрушили, и жили без понимания, какой мир строим.
И теперь мы живем в нем, мы — поколение отчаяния. Потому что мы разрушили человеческие ресурсы, инфраструктуру, социальные лифты и множество других вещей, которые нам помогали. Например, образование. Доступ к универсальному образованию. Здравоохранение. Вчера я был, скажем так, в среде социально уязвимых слоев Кишинева — в больницах, и видел, как люди умирают. Но не потому что они безнадежно больны, а потому что стоимость здравоохранения непомерно высока, и люди не могут ее заплатить.
Сегодня в Молдове действует геноцид в отношении бедных (и в Румынии тоже), потому что пространство, которое занимало здравоохранение, стало территорией бизнеса. То же самое происходит с образованием. Это означает, что образование, которое должно быть универсальным и бесплатным, сегодня продается как товар. Такое положение дел приводит к большому неравенству, социальному расслоению, потому что у нас есть маленький богатый класс, который много накопил за последние 25 лет, а, с другой стороны, у нас огромная масса очень бедных, у которых нет доступа ни к здравоохранению, ни к образованию, ни к социальной защите.
И тогда я спрашиваю: что мы построили за последние двадцать пять лет? Мы построили … «Чапаев и Пустота». Большая наша проблема, которую мы сейчас обсуждаем, например, в том, что у нас нет левой силы: и в Республике Молдова, и в России, и в Украине, и в Румынии — во всем бывшем коммунистическом регионе. Потому что, как мне сейчас представляется, политическая повестка дня очень неуравновешенная. То есть мы уже двадцать пять лет говорим, и от этого, по-моему, все устали, об идентичности.
Каждый раз, когда я приезжаю домой, слышу об идентичности. Казалось, в 90-х мы решили вопрос, кто мы — румыны или молдаване. Примечательно, что у простых людей этой проблемы нет. Если поехать в страну и спросить: «Дед Георге, ты кто?», он ответит: «Я знаю, кто я, а вот ты, Васька, интеллигент из Бухареста — кто ты?» То есть у людей нет проблем с идентичностью. Люди хорошо знают кто они — русские, гагаузы, молдаване, румыны. Мне кажется, наша элита проводит ложную, токсичную, взрывоопасную повестку дня — как дымовую завесу. А с какими проблемами мы сталкиваемся в реальности? Эмиграция. Огромная эмиграция. Проблема сел, депопуляция в сельской местности. Мы не сельскохозяйственная страна, мы страна сельская, это совершенно разные вещи. Что мы будем делать с крестьянами? Что будем делать с трудовой силой, которая уезжает? Страна обезлюдила. Бедность, здравоохранение, образование. У нас есть большой список острых проблем, которые мы не обсуждаем. Их нет в политической повестке дня. Зато мы дискутируем о векторе, каких-то реформах. Когда крестьянин слышит о реформах, это для него означает катастрофу, это значит, что опять к нему залезут в карман. Когда человек снова слышит о проблемах идентичности, он понимает, что где-то воруют еще один миллиард. То есть люди четко понимают связь: если украли миллиард, значит, два года будут обсуждать вопросы идентичности.
Повестка дня простого человека очень простая. Я всегда говорил политикам: если вы хотите хорошо понимать, какая у вас повестка дня — идите в сельский бар, где последний крестьянин вам в точности обрисует задачи первой необходимости. Где продать яблоки? Кому продать ведро помидоров? Нельзя продать ни в Галаце, ни в украинском Болграде, и русским не продать. А Европа это нечто вроде мифа, который никак не реализуется. Люди ждут реальных решений реальных проблем.
Что сейчас происходит у левых и правых? Мы живем в реальности с радикально левыми задачами, с важнейшими проблемами отсутствия солидарности, распределительных систем, исчезновение прав. Потому что когда мы говорим о правах, то должны понимать, что политические права не имеют никакой ценности, если они не связаны с социальными и экономическими правами. Бедный человек без денег, даже если он голосует — это ноль, он ничего не может изменить. Поэтому я говорю, что должны быть политические, социальные и экономические права. Иначе мы не можем развиваться.
Повестка левых партий в Республике Молдова, в Украине, в Румынии и во всем нашем регионе, я бы сказал, предательская. Потому что у нас есть ультраконсервативные левые партии, которые продвигают религиозные вопросы и целуют иконы. Я ничего не имею против религии, но это не левая проблематика! (Они поднимают) проблемы, связанные с кровью, родом, родиной. Это не левая проблематика. Очевидно, что у каждого есть национальная идентичность, все мы любим родину, народ, частью которого являемся, но мы интернационалисты по своей природе. А социальные проблемы решаются в ультранеолиберальном ключе! Левые партии и ультранеолиберальные практики — такого никогда еще не было в истории левой политической традиции. То есть сегодня у нас есть левые политические партии, которые имеют ультраконсервативную и неолиберальную повестку дня. Что делаем дальше? Думаю, мы должны покинуть это пространство. То есть в этой среде нам больше делать нечего. Мы должны начать заново от многообразия XIX века до нынешних рубежей, с учетом огромного числа допущенных ошибок в левом прогрессистком дискурсе. И сегодня мы очень нуждаемся в образовании и в построении альтернативных структур — платформ, дискуссионных групп, синдикатов, с помощью которые мы заново построим и переосмыслим (потому что это долгий процесс, по щелчку не получается).
Мы живем в условиях фундаментального господства правого истеблишмента. Сейчас все настолько сдвинулось вправо, что элементарные социал-демократические требования 60-х сегодня воспринимаются как радикально левые. То есть те, кто раньше был в политическом центре, сегодня тоже определяются как радикалы. Сейчас мы должны начать как минимум с элементарной платформы, с Всеобщей декларации прав человека, которая провозглашает право на свободу выражения, на здоровье, образование, право на труд. Труд стал привилегией! Если в XIX веке мы говорили — не заставляйте детей работать, мы хотим 8-часовой рабочий день, то теперь говорим: эксплуатируйте нас! И никто не хочет нас эксплуатировать. То есть проблемы изменились. Сейчас у нас период создания новой повестки дня, с помощью которой мы вернем в дискуссию те права, которые у нас были и которые мы теряем.
Европа, которую мы хотим и о которой мечтаем, та социальная Европа, которая была создана после Второй мировой войны, она фундаментально левая в смысле социальных и экономических прав. Да, мы хотим подобный мир. Лучший, более равноправный. Я часто говорю: если вы хотите увидеть настоящий капитализм — езжайте в Молдову. И здесь вы увидите, что означает либертарианство в чистом виде. Это когда человек умирает, и ты видишь, что он умирает, и ты говоришь : дай еще десять леев. А если у тебя нет десяти леев, то умирай. И человек, который отдает последние пять леев — умирает. Вот какой у нас тип общества. Если мы хотим такое общество — хорошо. Если нет — тогда должны придумать новую модель.
