Ситуация с соблюдением прав человека в психиатрических учреждениях Молдовы остается сложной. К таким выводам пришла неправительственная правозащитная организация IDOM, которая опубликовала в марте отчеты о своих посещениях психоневрологических интернатов и клиник Молдовы. Адвокат IDOM Думитру Руссу рассказал корреспонденту NM Марине Шупак, как отразились на ситуации недавние скандальные истории в психиатрических учреждениях и о том, как, по мнению правозащитников, можно решить проблемы в этой сфере.
О нашумевшем деле пациентки клиники «Кодру»
В прошлом году NM следил за делом пациентки психиатрической клиники «Кодру», интересы которой защищаете вы и ваши коллеги из IDOM. На каком этапе это дело сейчас?
Скорее всего, уголовное дело о бесчеловечном обращении с этой пациенткой в конце марта передадут в суд. Это дело исключительное, так как наша подзащитная не разговаривает. Здесь появляется интересный вопрос: как государство обеспечивает защиту и доступ к юстиции таких людей. Одно дело, когда ты можешь самостоятельно дать показания в суде, и другое дело, когда ты не можешь этого сделать.
И как государство защищает этих людей?
Важно, кто за такими людьми присматривает в клиниках или диспансерах, как фиксируют побои, как информируют об этом прокуратуру, как проводится экспертиза побоев. В подобных делах у нас, в частности, была такая ситуация: молдавская экспертиза давала одни результаты, а экспертиза за границей — другие.
На чем строится обвинение в деле пациентки клиники «Кодру»?
Есть две параллельные линии. Первая — характер побоев. Вы видели на фотографиях, что следы от побоев есть на ногах, на лице девушки. Как человек может получить эти побои, находясь под опекой государства? Если человек, находясь в госучреждении, получает такие травмы, то уже государство обязано доказать, что не было пыток и бесчеловечного отношения.
Вторая часть касается регламентов, которые определяют, как должны поступать сотрудники госучреждений и психиатрических клиник, когда есть подозрение в бесчеловечном обращении с людьми, находящимися под опекой государства.
И как нужно поступать?
Есть регламент №77, который определяет, как чиновники должны действовать при подозрении в бесчеловечном обращении. В течение 24 часов они обязаны документально зафиксировать обнаруженные побои (сделать фотографии, измерить размеры синяков, ссадин и т.д.), а затем сообщить об этом в прокуратуру. Прокуратура, в свою очередь, обязана открыть уголовное дело и проверить все обстоятельства, при которых были получены побои.
Этот регламент исполняется?
Увы, медперсонал психиатрических учреждений недостаточно знает эту процедуру. В лучшем случае они могут позвонить в полицию. Полиция приедет, посмотрит. Но случаи бесчеловечного обращения и пыток входят в компетенцию исключительно специальной прокуратуры по этим делам.
Как соблюдали эти процедуры в случае пациентки из «Кодру»?
Когда мы увидели в Facebook фотографии девушки с побоями, то отправились в клинику. Там мы потребовали личное дело девушки, в котором было ясно указано, что ее госпитализировали без побоев.
Другой интересный момент — как государство относится к показаниям пациентов психиатрических учреждений. В нашем обществе бытует стереотип, что показаниям этих людей нельзя доверять. Но есть Конвенция ООН по правам людей с ограниченными возможностями, где говорится, что показания людей с ограниченными, в том числе интеллектуальными возможностями, имеют юридическую силу. В суде при этом должен быть психолог, который правильно интерпретировать слова.
В IDOM, когда комментировали это дело, говорили о необходимости внедрить механизм, благодаря которому пациенты сами смогут сообщать правоохранительным органам о нарушениях. Сейчас что-то меняется в этом отношении?
Этот вопрос сейчас обсуждается на уровне министерства соцзащиты. Эта проблема особенно остро стоит для тех пациентов психиатрических больниц, которыми не интересуются родственники. Зачастую у таких людей элементарно нет ручки и бумаги, чтобы написать жалобу и отправить в прокуратуру. Во время одного из мониторинговых визитов мы обнаружили жалобу, написанную пациентом на клочке туалетной бумаги.
Один из вариантов того, как улучшить ситуацию, такой: в каждом отделении установить почтовый ящик с ручками, конвертами и бумагой. Корреспонденцию должен извлекать не врач, а почтальон, и передавать ее в соответствующие органы. Так жалобы не будут подвергаться цензуре. Важно, чтобы эти жалобы доставляли своевременно, так как следы от побоев могут пройти и будет сложно доказать факт бесчеловечного обращения.
Об условиях в психоневрологических интернатах
Вы проводите мониторинг и психоневрологических интернатов, и больниц. Ситуации в них отличаются?
Это два разных юридических режима. Больница — это место, где люди временно проходят лечение. Интернат — место, где люди, в силу обстоятельств, живут постоянно: бывает, несколько лет, а, бывает, десятилетия, всю жизнь. С середины XX века на Западе получила развитие идея деинституционализации психиатрии, когда сокращается число психиатрических больниц и параллельно развиваются различные формы внебольничной помощи таким людям, чтобы интегрировать их в общество. Такой процесс происходит и у нас. Но это отдельный большой разговор. Возможно, до 2026 года уже тысячу людей таким образов интегрируют в общество.
А что происходит сейчас с защитой прав этих людей?
Увы, когда мы говорим о психоневрологических интернатах, это значит, что люди ограничены, в первую очередь, в свободе выбора. Согласно международным стандартам, человек должны обладать свободой элементарно выйти в магазин за хлебом. Но в интернатах есть некоторые отделения, где свободу ограничивают, наказывая так пациентов за агрессивное поведение. Им запрещают покидать эти отделения.
В мониторинговых отчетах IDOM есть шокирующие данные о том, что у пациентов интернатов недостаточно одежды, еды, средств личной гигиены, а женщины, порой, потому что нет прокладок, используют вместо них разорванные простыни. Это происходит из-за недостаточного финансирования интернатов или из-за коррупции?
С одной стороны, речь идет о халатности, с другой — о неподготовленности персонала. В эти интернаты Из госбюджета направляют огромные деньги. Если говорить о примере с прокладками, не исключаю, что их могли присвоить.
Но один из главных факторов — неподготовленность персонала. Они не знают, как себя вести. Есть и черствость, которая появляется после многих лет работы в интернате.
Еще один вопрос — использование гуманитарной помощи. Интернаты получают от благотворительных организаций много такой помощи. Но я часто вижу бенефициаров этой помощи в потрепанной одежде. Однозначно, они не получают полностью то, что должны получать.
Как вы проводите мониторинговые посещения?
Мы никогда не информируем заранее о наших визитах. Внезапно приезжаем и говорим, что у нас есть соглашение с министерством соцзащиты на проведение проверки. Сначала обсуждаем с директором общие вопросы, потом направляемся в отделения. Иногда проводим это параллельно. Порой собранной нами информации недостаточно, чтобы провести эффективное уголовное расследование. В то же время она показывает, что нарушения есть.
Например, когда мы узнали о ситуации с прокладками, то общались с людьми, которые находились в закрытой секции. Они говорили, что давно не пользовались прокладками и поэтому рвут простыни. Мы сразу же направились к работникам и попросили показать запас прокладок. Одна сотрудница вытащила прокладку из собственного шкафчика. И все, на весь интернат больше прокладок не было.
Зато в следующий раз, когда мы незапланированно пришли в интернат, проблема, во всяком случае визуально, была решена. Нам показали пачки гигиенических принадлежностей.
В каких интернатах лучше всего обстоят дела?
Везде по-разному. Интернаты в Хынчештах и Оргееве лучше всего обеспечены гуманитарной помощью. Наверное, дело в том, что в этих интернатах живут дети, и доноры и благотворители уделяют им заметно больше внимания. В то же время тут сложно говорить «дети», так как более 60% живущих в психоневрологических интернатах для детей — это уже взрослые люди.
Почему в интернатах для детей столько взрослых?
Первая проблема — отсутствие доступа интернатских детей к образованию. На местном уровне руководство и сотрудники интернатов пытаются дать какое-то образование, но это не образовательная система в общепринятом смысле. У человека в интернате такое же право на образование, как у остальных, и государство обязано его обеспечить. Будь это через форму образования для людей с особыми потребностями или иначе. В интернате же люди не получают никакого документа о том, что они прошли обучение. Становясь совершеннолетними, они попросту не готовы к самостоятельной жизни, поэтому и остаются в интернатах.
Давайте поговорим об образовании для взрослых постояльцев психоневрологического интерната. Насколько мне известно, они весь день предоставлены сами себе: у них нет возможности получать какие-то навыки или зарабатывать на жизнь. Это так?
Да. Обществу всегда было удобно, что эти люди скрыты от глаз. Что они где-то находятся, что-то делают. Это удобно, но это неправильно. Барьеры для этих людей поставило общество, об этом говорится и в Конвенции ООН по правам людей с ограниченными возможностями, которую ратифицировала и Молдова. До появления этой Конвенции подход к людям с психосоциальными нарушениями был лишь медицинским: пока не вылечим, никуда их не выпустим.
Сегодня медицинский подход остается в прошлом. Согласно новому, социальному подходу, признается, что общество разнообразно и должно принимать это разнообразие в различных его проявлениях. В Молдове у таких людей очень низкий уровень автономии и социальной интеграции, в основном, из-за того, что с ними с детства очень мало занимаются. Их помещают в интернат, и там увеличивается вероятность того, что человеку в этих условиях станет еще хуже. Интернаты только усугубляют состояние людей с особыми психосоциальными потребностями.
Когда прессе стало известно об издевательствах над воспитанниками оргеевского интерната, выяснилось, что у многих из них ограниченные возможности передвижения, но ментальных проблем нет. В других интернатах тоже так?
К сожалению, да. В интернатах можно встретить людей и задаться вопросом, почему они здесь находятся. Большинство из них попало в интернаты не потому, что у них были психиатрические показания, а потому, что это крайняя мера, которую применило государство. Это могут быть люди, от которых отказались родственники, люди без определенного места жительства, люди, чьи проблемы не может решить социальная служба.
Недавно я разговаривал с одним из «жителей» такого интерната. Я вам гарантирую: если вы с ним поговорите, зададитесь вопросом, почему он в интернате А он там уже более 20 лет.
О насилии и смерти в интернатах
В ваших отчетах есть сведения, что смертность в интернатах в разы выше смертности за их пределами. Почему?
Чаще всего доступ этих людей к медицине тоже ограничен. Их лечат или в интернатах, или в психиатрических больницах. То есть, скорее всего, если человек жалуется на что-то, не связанное с ментальными проблемами, его все равно будут лечить в психиатрической клинике. Я изучил статистику госпитализации из таких интернатов в обычные клиники. Примерно в 80% случаев человека направляли в психиатрическую клинику, а не в общую.
Была опасная ситуация в Оргееве, но она разрешилась. По статистике, за полгода там умерло больше людей, чем в других интернатах за год. Чтобы вы понимали, при психиатрической больнице Оргеева есть наркодиспансер. Оказалось, что, когда пациенты наркодиспансера находились в критическом состоянии, их переводили в психиатрический интернат и только потом вызывали скорую. Не хотели портить статистику смертности в диспансере.
Весьма актуальна и тема насилия в интернатах. По-вашему, изменилось ли отношение к пациентам после громкого дела в интернате Бельц?
Мне сложно дать какую-то информацию о сексуальном насилии в интернатах. Есть намеки на то, что еще не все хорошо с этим, но пока это на уровне звонков обитателей интернатов и все чаще речь идет о насилии между собой. С персоналом проблемы другого рода: изоляция и косвенное рукоприкладство.
В интернатах есть два возможных варианта рукоприкладства: когда сами сотрудники применяют насилие и когда обитатели применяют насилие по отношению друг к другу. В интернатах нет видеокамер, которые могли бы фиксировать случаи насилия. В Бельцах несколько видеокамер. Но кто даст гарантию, что эти съемки просматривают и что их в определенный момент не уничтожают? Если этот процесс отрегулируют, многие вопросы снимутся.
Увы, мы наблюдаем ситуации, когда кто-то решает за человека, что он должен находиться в психоневрологическом интернате. При нас одна пациентка клиники «Кодру» сказала врачу, что хочет выписаться, а доктор игнорировал ее и даже не дал возможность написать жалобу. Это страшно, потому что в какой-то момент каждый из нас может попасть в такое учреждение. Человеку некуда написать, что тебя не отпускают.
Есть и другие нарушения, например, когда человека по решению суда помещают на лечение в психиатрическую больницу. Допустим, он проходит курс лечения, врачи обращаются в суд, и там говорят, что человека можно отпускать. И тут перед врачами дилемма, ведь решение суда в течение 15 дней можно опротестовать. Где эти 15 дней должен находиться человек? Чаще всего он все еще в психбольнице. Мое мнение — человека надо отпустить. Эта процедура никак не регулируется, руководство больниц поступает по своему усмотрению.
Об отношении общества
В рекомендациях Молдове Комитета ООН о ликвидации пыток много говорится о принудительном лечении в психиатрии.
Чаще всего это касается закрытых блоков в психиатрических интернатах, о которых я говорил раньше. Если во время проверки мы спрашиваем у врачей, когда человек оттуда выйдет, нам часто отвечают: «Пусть пока подумает над своим поведением». То есть нет четких сроков, когда человек выйдет. Так же как нет четких причин. «Где-то там есть в справке», — часто слышим ответ на вопрос, почему человека поместили в закрытое отделение.
Проблема прав пациентов в психиатрии комплексна. Не кажется ли вам, что этот вопрос так медленно решается, в том числе потому, что общество не готово принимать людей с проблемами ментального здоровья? Как изменить отношение общества к этому?
Я думаю, это общая проблема страха нашего общества перед неизвестным. Если мы не живем бок о бок с определенными людьми, то мы автоматически начинаем бояться их. Есть стереотипы, что эта категория людей опасна для общества. Приведу грубый пример того, что это не так. Было исследование о том, сколько людей в обществе агрессивны физически: оказалось, один агрессивный человек на 100 членов общества. А в случае шизофрении лишь один из 106 людей с этим диагнозом агрессивен. То есть, вероятность того, что на вас нападет человек с шизофренией или другим похожим диагнозом, менее вероятна, чем то, что вы окажетесь жертвой агрессии здорового, по меркам общества, человека. Надо работать с нашими страхами. Только контактируя с этими людьми, мы сможем сделать шаг вперед. У тех, кто нападает на других, чаще всего нет психиатрического диагноза.
Как решать эти проблемы?
Назрела необходимость всем сторонам сесть за круглой стол и придумать, как гарантировать соблюдение прав этой категории людей: речь идет о возможности этих людей написать жалобу, о независимом мониторинге, снижении насилия со стороны персонала и его профессиональной подготовке.
Власти созрели для такого диалога?
Да. Если раньше только несколько человек хотели перемен, то сейчас очень выросла мобилизация сил вокруг этой проблемы. Молдова получила рекомендации Комитета ООН против пыток. Это направление, в котором нужно двигаться. Самая большая проблема для власти сейчас — понять, какие механизмы нужно изменить в первую очередь, чтобы улучшить ситуацию. Но для этого надо сесть за круглый стол.
