Как занятия физикой позволили молдавскому ученому объездить всю Азию, получить престижную должность и прожить 11 лет в Южной Корее, а также стать самым цитируемым исследователем Молдовы и три раза подряд войти в список «Топ 2%» лучших ученых мира по версии Стэнфордского университета. Об этом в интервью NM рассказал доктор хабилитат физических наук, главный сотрудник на физико-техническом факультете, автор и соавтор более 700 научных публикаций Геннадий Коротченков.
«Я никогда не задумывался о том, чем бы я занимался, если бы не стал физиком»
Сколько лет вы занимаетесь физикой?
Зависит от того, с какого момента считать. Если с поступления в институт, то я закончил институт по специальности «Физика полупроводников и диэлектриков (полупроводниковых приборов)» в 1966 году. Это значит, что я занимаюсь наукой более 55 лет. Учась в институте, я был занят студенческой научной работой, и после окончания института в 1971 году поступил в аспирантуру. После этого я окончательно и на 100% посвятил себя науке.
Когда вы опубликовали свое первое исследование?
Ранее для защиты кандидатской диссертации (нынешний PhD) необходимо было опубликовать определенный список статей. Первые мои статьи появились в 1972-1973 годах после завершения первых исследований. После этого процесс пошел по накатанной: исследования, публикации, новые исследования, и так далее.
Если бы не физика, чем бы вы занимались?
Я никогда не задумывался о том, чем бы я занимался, если бы не стал физиком. Хотя был один момент, когда все могло бы пойти по-другому. После окончания института у нас была военная кафедра, и меня могли забрать на военную службу на два года. Однако мне повезло, и меня оставили, позволив поступить в аспирантуру. Если бы меня забрали, все могло бы сложиться по-другому. У меня есть два друга, которых забрали в армию, и они остались на воинской службе, дослужившись до полковников.
Была вероятность, что вы могли стать военным?
Могло бы и так случиться, ведь жизнь полна неожиданностей. Благодаря моему товарищу, который принял решение служить добровольцем, меня оставили в университете. А могло все сложиться иначе.
«Научное сообщество подобно феодальному государству, где профессор — сюзерен»
Есть такое мнение, что гуманитарии не могут заниматься научными исследованиями. Вы согласны?
Вероятно, гуманитарии не могут в полной мере заниматься точными науками, но я считаю, что в науке могут пригодиться любые навыки. Ведь есть различные роли: для тех, кто проводит эксперименты, например, важна ловкость рук. Есть еще те, кто планирует исследования, и те, кто формулирует и анализирует результаты — там тоже нужны разные способности. Я, например, отношусь к тем, кто формирует направления исследований, анализирует результаты и пишет статьи. В науке, как и в любом деле, существует разделение труда.
Сколько статей вы пишете в год?
Это зависит от того, как подсчитывать. Научное сообщество подобно феодальному государству, где профессор — сюзерен, а вокруг него множество людей, таких как студенты и исследователи. Если у профессора большая группа, в которой каждый пишет по одной или две статьи в год, общее число может достигать 40-50. Однако лично у меня нет «рабов», которые бы делали это за меня. Я обычно публикую от трех до шести статей в год. В этом году был особенно продуктивен: выпустил три тома книги и написал 25 глав, а также шесть статей.
Расскажите о вашем самом цитируемом исследовании.
С 1995 года наша группа занималась инженерией металлооксидов, изучением свойств этих металлов и их использованием для разработки газовых сенсоров. Газовый сенсор представляет собой полупроводниковый материал с контактами. Когда газ адсорбируется на поверхности, меняется сопротивление металлооксида. Таким образом можно контролировать появление токсичного газа. Это используется, например, в сигнализации, которую устанавливают в помещениях.
Когда я писал статью об этом, экспериментальных материалов в этой области было много, а вот обзоров — мало. Особенно таких, которые могли бы охватить свойства металлооксидов (необходимые для создания различных газовых сенсоров), а также влияние этих свойств и механизмы, через которые это происходит. Статья привлекла большой интерес и стала цитируемой, потому что работ, которые так подробно освещают эту тему — очень мало.
Как работает система цитирования? Для чего это нужно?
Издательство выпускает журнал, где появляется статья. Раньше научные работники или институты подписывались на журналы, сейчас многое издается в электронном виде. Люди читают, и, если статья их интересует, отвечает на их вопросы, то они при написании собственных научных текстов делают на нее ссылку. Бывает и такое, что исследователи цитируют друг друга.
Зачем искусственно завышать цитируемость?
В Молдове это ни на что не влияет. А в целом… Вот как раньше можно было оценить качество работы и продуктивность человека? Какой параметр в этом случае подходит для ученого? На Западе решили, что наиболее эффективный метод — учитывать количество цитирований. Потому что ты можешь написать тысячу статей, но если они никому не интересны, то грош цена таким статьям. А если статья вызывает интерес — следовательно, она представляет значимость для науки. Поэтому берут этот фактор — количество цитирований на статью.
Есть еще фактор Хирши. Например, фактор Хирши «10» означает количество статей, у которых больше 10 цитирований. Когда-то считалось, что карьера ученого успешна, если он завершил ее с фактором Хирши «11». У меня, в зависимости от базы, этот фактор имеет значение от 45 до 69. Это говорит о том, что мои исследования интересны, важны для этой области, поэтому много цитируются.
«У нас отобрали корпус, лабораторию выкинули, и экспериментальная база умерла»
В последние годы количество цитирований у вас растет. С чем это связано?
Я сейчас издаю очень много книг. Google учитывает еще и цитирование книг, которые изданы. Другие базы не учитывают книги — только статьи, опубликованные в научных журналах. С 2017 года под моей редакцией выпускается серия книг по металлооксидам. Раньше я сам писал книги или был их редактором. А затем я решил выпустить в издательстве Springer эту серию. И теперь уже выступаю редактором всей серии: нахожу авторов или редакторов для этих книг, согласовываю с ними содержание и, если меня все устраивает, передаю им работу. Таких книг вышло уже 39.
Опишите ваш рабочий день. Что делает исследователь на работе?
То, чем я занимался 10-15 лет назад, и то, чем я занимаюсь сейчас — совершенно разные вещи. С 1990 по 2008 год у нас проводились мощные экспериментальные работы. Была экспериментальная база, мы синтезировали материалы, исследовали газовые свойства, ездили за границу и исследовали поверхностные свойства. Потом я уехал в Южную Корею на 11 лет, и там были уже несколько другие условия, поскольку там я был профессором по исследованиям. Поэтому все делали студенты.
Когда я вернулся сюда, мы проводили еще кое-какие эксперименты по моделированию термоэлектрических свойств, а потом у нас отобрали корпус, лабораторию выкинули, и экспериментальная база умерла. Теперь, по большей части, мы перешли на теоретическое моделирование процессов — анализ того, что есть. Экспериментальная работа уходит в сторону. Сейчас я день начинаю с того, что читаю статьи, анализирую, что-то пишу. Мои партнеры из других стран присылают мне статьи, я их читаю, делаю замечания, редактирую и отсылаю обратно. Это уже совместный труд. Экспериментами, как в молодые годы, я больше не занимаюсь.
В целом наша беда в том, что экспериментальная наука в Молдове умирает. На Западе было создано много исследовательских инструментов, которые сегодня необходимо использовать, чтобы опубликовать статью. Без них статью просят дополнить, а инструментов для этого в Молдове нет. Поэтому экспериментальная наука осталась в тех местах, где есть связи с зарубежными исследовательскими центрами: когда человек может что-то синтезировать, поехать за границу, там измерить и вернуться, чтобы проанализировать. Но у себя дома мы уже не можем сделать почти ничего.
Мы готовы куда-то ездить, но денег нет. Когда я был в Корее, я пять-шесть раз в год ездил на конференции — по всему миру. А из Молдовы я за последние шесть лет ни разу не выезжал по работе за границу.
А приглашающая сторона не финансирует участие?
Нет, сейчас они могут оплатить организационный взнос или один день проживания в гостинице, а проезд и питание — уже за свой счет. Раньше такое было: когда СССР развалился, у Запада был интерес к тому, чтобы привлекать ученых, интересоваться, чем они занимаются. У нас была передовая наука на то время. А позже сказали: «Больше таких возможностей нет, приезжайте за свои деньги».
«Когда мы приехали в Корею, там были лачуги»
Вы говорили, что 11 лет жили в Корее. Успели выучить корейский?
Я — нет, но моя жена выучила. Сейчас она учит шведский и говорит на нем, поскольку моя младшая дочь вышла замуж за шведа и там живет. Еще жена ходит на курсы и румынский учит, хоть и знала его раньше — на разговорном уровне. Она у меня переводчик везде.
А чем вы занимались в Корее, как оказались там?
Продолжал заниматься тем, что делал в Молдове, но на их базе. Там ситуация такая же, как и везде: есть профессор, и у него — студенты или постдоки. Мой профессор дал мне полную свободу делать то, что я хочу. Поэтому я делал там то же, что и тут, но за другую зарплату, в других условиях и с возможностью поездить по миру и посмотреть. Так я всю Азию посмотрел.
В Корее есть несколько очень интересных программ. Они на науку выделяют более 4% бюджета, а в Молдове, наверное, меньше 0,2%. При этом бюджет в Корее раз в 10 больше, чем в Молдове. Они понимают, что без науки не будет никакого развития, поэтому вкладывают в нее большие деньги. Чтобы поднять уровень исследований, они запустили программы Brain Pool и Brain Korea. В рамках этих программ они приглашают специалистов мирового уровня, чтобы те приезжали и проводили исследования. Там принцип такой: ты заполняешь анкету, потом она проходит через конкурс, и, если их все устраивает, они тебя приглашают. Оплачивают проезд, жилье, медицинскую страховку, платят зарплату, и ты работаешь там, пока действует контракт.
Корея когда-то была одной из самых бедных стран мира.
Да. У нас там были друзья, у которых в 70-х годах не было телевизоров и машин. Это была очень отсталая страна, когда Молдова была уже достаточно развитой. Сейчас ситуация обратная.
Какое у вас самое яркое впечатление от жизни в Корее?
Не могу сказать, что меня что-то удивило. Наверное, больше всего поразило именно то, как Корея изменилась за то время, пока я там жил. Даже не то, как изменилось все вокруг, а то, как поменялись люди. Когда мы приехали, там профессор перед профессором и студенты кланялись, никто не курил, за ручку никто не ходил, не целовались прилюдно, и все были худыми. Когда мы уезжали, то уже студенты курили, не кланялись, целовались. Стало очень много полных людей. Корейцы очень любят подражать Америке — во всем. Там невозможно сделать научную карьеру, если ты не прошел стажировку или не закончил университет в Америке. В нашем университете все профессора прошли PhD и постдоки в Америке. Без этого в Корее по карьерной лестнице не поднимешься. Все они стремятся к тому, чтобы их дети учились в Америке. Эти изменения были более заметны, чем все остальное, хоть и построили они за это время очень много. Когда мы приехали, там были лачуги. Какие-то районы за это время они полностью обновили, сделали чистоту и порядок.
В скольких странах вы были?
Практически во всех. Я не был в Австралии, Новой Зеландии, Бангладеше и Пакистане. Ну и в арабском мире я не бывал. Много раз бывал в Китае, Индии, Сингапуре, Малайзии, Таиланде, Филиппинах, Индонезии, на Тайване и в Японии.
Могут ли поездки за границу повлиять на карьеру молодых людей, которые обладают способностями к точным наукам?
Да. Например, таким образом мы помогли сыну нашего товарища сделать хорошую карьеру в науке. Он закончил Государственный университет, специализируясь на химии, и его направили на фармацевтическую фабрику закручивать крышечки. Химика после окончания университета! Он пришел к отцу и сказал: «Я не могу там больше работать». У нас в Корее тогда давали возможность учиться иностранным студентам, предоставляли гранты, оплачивали проезд, проживание, питание и стипендию. Он подал документы на такой грант. И после замечательно закончил магистратуру за два года, его профессор предлагал ему PhD, но он сказал, что хочет быть поближе к родителям. Уехал и договорился сделать PhD в Праге. Сейчас успешно защитил докторскую и едет в Гарвард на стажировку на два года.
Так что, даже если вы выучитесь на физика в Молдове, место для получения PhD и занятий наукой найти будет легко. Другое дело, что в Молдове я уже даже не знаю, где можно учиться физике — ведь ни специалистов, ни студентов у нас практически нет. В прошлом году на физические специальности не было абитуриентов. В этом году поступили один или два человека. Группы, естественно, не формируются. Если набирают пару человек, то организовывают индивидуальные занятия. Откуда брать физиков? Химики у нас еще есть, а физиков уже нет.
Сейчас люди не хотят идти учиться физике, да и если начинают работать исследователями после университета — зарплаты у них очень маленькие. Если вы после института придете к нам сюда, то будете пять или шесть лет получать 5 тыс. леев. А если доживете и дорастете до моего уровня, то будете получать 9 тыс. леев. Поэтому для многих лучше идти в IT. А совмещать это невозможно — это разные уровни мыслительной деятельности.
Читайте также:
Как молдавский физик попал в «Топ 2%» лучших ученых мира Стэнфордского университета? Интервью NM с Денисом Никой
Подписывайтесь на наш Telegram-канал @newsmakerlive. Там оперативно появляется все, что важно знать прямо сейчас о Молдове и регионе.
Хотите поддержать то, что мы делаем?
Вы можете внести вклад в качественную журналистику, поддержав нас единоразово через систему E-commerce от банка maib или оформить ежемесячную подписку на Patreon! Так вы станете частью изменения Молдовы к лучшему. Благодаря вашей поддержке мы сможем реализовывать еще больше новых и важных проектов и оставаться независимыми. Независимо от того, как вы нас поддержите, вы получите небольшой подарок. Переходите по ссылке, чтобы стать нашим соучастником. Это не сложно и даже приятно.
Поддержи NewsMaker!
