Побои, увечья, изнасилования, убийства, убийства с особой жестокостью, убийства детей, врачебная халатность — всё это будни работников судмедэкспертизы. NM рассказывает историю врача-судмедэксперта, главы Отдела судебной медицины Хынчештского района Олега Якимова.
В Хынчештах дождливо, пасмурно и зябко — обычный день в череде осенних дней. На задворках районной больницы в покосившемся здании прошлого века за неприметной дверью морга буднично, словно соседи по лестничной площадке, встречаются жизнь и смерть.
Начинается очередной рабочий день судмедэксперта Олега Якимова: сегодня у него на столе пожилой мужчина с признаками механической асфиксии («повешенный») и женщина с лицом в багрово-синюшных пятнах.
— Предположительно, умерла лицом вниз. Смерть, по всей вероятности, наступила быстро, поэтому, когда мы вскроем, будем искать или инсульт, или инфаркт. В зависимости от причины смерти, выпишем справку о смерти, — поясняет доктор.
В холодильной камере еще три тела — пациенты, которые скончались в больничном стационаре. Сегодня все тела заберут родные.
Морг
Пока никто не пришел, Олег показывает морг и настоятельно просит не фотографировать.
— Только не надо фотографировать. У нас новый морг строят, когда его откроют, вот тогда и фотографируйте. Условия нашей работы, конечно, ужасные. Это — последний «убитый» морг в Молдове. Этот морг построен где-то в 50-х годах ХХ века.
Новый морг на территории больницы, соответствующий всем требованиям, начали строить еще в 2018 году, но наступила пандемия, и сейчас почти достроенное здание пустует.
— Начали стройку, а пока мы смотрим каждое утро через забор на полупустое здание. Пока в Молдове нет такого морга, как планируется здесь — перед строительством мы советовались с коллегами из разных стран: Румынии, Прибалтики.
По коридору морга разносится резкий звук ножа, разрезающего плоть, в нос ударяет формалин и теплый запах крови.
— Там — холодильная камера, туда люди несут тела ночью и в нерабочее время, а утром мы, два врача (судмедэксперт и патологоанатом) и два санитара, потихоньку достаем их на вскрытие. Но холодильная камера маленькая и каталки не помещаются, приходится нам перетаскивать тела самим, руками.
Заметно, что Олег немного прихрамывает на правую ногу. Сам он в белом халате, взгляд острый, как нож, лежащий на облицованном советским кафелем секционном столе, на переносице — очки: «Я в жизни не думал, что буду носить очки, но из-за возраста и работы за компьютером зрение очень испортилось».
У входа налево — кабинет Олега: компьютер, кресло и бумаги. Много бумаг.
Детективы
Побои, увечья, изнасилования, убийства, убийства с особой жестокостью, убийства детей, врачебная халатность — темная сторона жизни, которая, кажется, живет только на экране или на страницах зачитанных детективов. Именно с детективов и начинается история Олега Якимова.
— Я в детстве читал очень много детективных книг. Хотел стать полицейским, но судьба так сложилась, что я им не стал, а поступил в медучилище.
Но наша работа связана с расследованиями, это интересно. Тут каждое утро — новый случай, нет рутины. Не так, что у тебя больной лежит в отделении тридцать дней, и ты его ведешь. Мне это кажется скучным.
А так у меня каждое новое утро гражданин с новыми побоями, каждое утро — новое тело, с разными причинами смерти. Мы занимаемся обследованиями по сексологии, то есть преступления, связанные с изнасилованиями — не только женщин, но и мужчин — это тоже к нам.
Норма, патология, травма
Олег объясняет, что судмедэксперты занимаются травмами, повреждениями и вскрытием тел людей, которые умерли вне больничных условий: дома, по дороге, в скорой помощи, при неизвестных обстоятельствах.
При этом вскрытием тех, кто умер в больнице, занимается патологоанатом — врач при больнице. Морг патанатомы «делят» с судмедэкспертом, который подчиняется Центру судебной медицины в Кишиневе. Олег, помимо основной работы, на четверть ставки работает патологоанатомом при больнице.
— Разница между судмедэкспертом и патологоанатомом, например, в том, что у меня тело вскрывается в обязательном порядке. Заявление родственников, что они не хотят вскрывать тело — не работает. У патанатома иначе: родственники могут прийти, он берет историю болезни, а там — больной, восемьдесят пять лет, три инфаркта и два инсульта. Тут врач может выписать справку о смерти на основе истории болезни.
Судмедэксперт знает и норму, и патологию — он может быть и патологоанатомом. Если вдруг у человека, который умер в больнице в результате болезни, обнаружится повреждение, то патологоанатом не вскрывает. Он «бросает ножи на стол» — так мы говорим — и вызывает судмедэксперта, а тот — полицейского, которому сообщает, что есть повреждение.
Повреждениями занимаются только судмедэксперты. Мы всегда замещаем патологоанатомов, а они нас заменить не могут. Они тоже знают и норму, и патологию, но они не знают травму.
У полиции множество вопросов: пол человека, возраст, причина смерти, время смерти, есть повреждения или нет. Если есть — то прижизненные они или посмертные, чем были нанесены.
Свой среди чужих, чужой среди своих
— Нас особо не хвалят, я объясню почему. Как в том фильме, мы свои среди чужих и чужие среди своих. Мы носим белые халаты, мы называемся врачами-судмедэкспертами, но не лечим больных.
Например, человек умер в больнице от заболевания. Родственники предъявляют претензии по поводу лечения. Задача судмедэксперта — найти какие-то послеоперационные погрешности.
В большинстве случаев, наша работа — помощь для установления истины в ходе следствия. Больше всего мы работаем с полицией и прокуратурой, они иногда называют нас коллегами, хотя они — юристы. Одновременно мы практически не работаем с врачами — но являемся ими.
Зарплата
— Работа интересная: можно рассказывать целый день. Энтузиазма пока еще хватает, но это пока.
Зарплата склоняет к мыслям, что мы никому не нужны.
А ведь процессуальные, судебные вещи без нашей экспертизы с места не тронутся. Если есть убийство, уберите из этого уравнения судебного эксперта, и до суда дело не дойдет. Важность нашей работы налицо, но хотелось бы получать за свою работу по мере ее важности.
Есть случаи, когда молдавские врачи-судмедэксперты увольняются, уезжают в Румынию и там переучиваются на другие врачебные специальности, потому что зарплата там существенно выше.
Гробы
— Я родился в селе Пересечино Оргеевского района, жил там до 1985 года. Родители мои родом с села Копанка Слободзейского района, в 1985 году они вернулись на родину. Я прожил в Копанке с 1985 по 1989 год, закончил восемь классов и поступил в Тираспольское медучилище, а в 1992 году вернулся в Копанскую больницу и проработал два года фельдшером.
В 1994 году поступил в Кишиневский медуниверситет, проучился шесть лет и два года по специальности судмедэксперт. В 2002 году закончил магистратуру по судебно-медицинской экспертизе, а в 2003 году начал работать в Центре судебной экспертизы на Короленко, 8 — судмедэкспертом в танатологическом отделении.
Я переехал в район (прим. — Хынчешты), чтобы начать коммерческую деятельность и прокормить семью. Именно прокормить, а не какие-то там шикарные вещи. Моя жена — врач-гинеколог. Два врача в семье и двое детей — это сложно. Мы же современные люди, нам всем хочется и одеться, и покушать не из помойки, и на море съездить, поэтому я попросился в район. Отправили в Хынчешты.
Гробы — честный заработок, в рамках закона. У нас все легально: есть патент, открыли фирму. Я не хочу ими заниматься, но вынужден.
Алкоголь
— Столько есть стереотипов, что мы все поголовно выпиваем. Я даже на свадьбах не могу позволить себе выпить, меня же могут вызвать в любое время.
Например, громкое убийство или изнасилование ребенка. Я, как человек, не вижу себя подшофе на месте происшествия. Представляете, идут серьезные розыскные мероприятия, а тут приехал судмедэксперт — веселенький, с куском бутерброда в кармане. Я не вижу себя в такой роли, плюс я постоянно за рулем.
Все это — ответственность. Как я пойду воскресенье гульнуть, если в понедельник тут очередь с побоями, как за хлебом? В субботу и воскресенье они все дерутся, а в понедельник с направлениями из полиции выстраиваются в очередь. Мне будет плохо, им — плохо, и мы будем перегаром друг на друга дышать. Я думаю, что это будет некрасиво. Плюс в любой момент может приехать машина из прокуратуры или полиции, взять эксперта и поехать на место происшествия, а от меня разит перегаром. Ну как это?
Уголовное дело
— В Молдове нет ни одного судмедэксперта, на которого никогда не заводили уголовного дела. Всегда находится сторона, которая не согласна с нашими выводами.
Метод известный — написать жалобы на судмедэксперта во все органы: МВД, прокуратуру, полицию. И обязательно в социальные сети — а там всегда найдется множество «специалистов», которые оставляют свои комментарии.
Однажды привезли молодую женщину без следов телесных повреждений в больницу. Она в бреду сказала, что ее изнасиловали и избили, но я обязательно при вскрытии не только записываю повреждения, но еще и снимаю. Информация дублируется. В крови женщины обнаружили наркотические вещества. Когда пришли с проверкой, я показал все необходимые документы.
Я не из района, я родился в другом месте, жил и учился в другом месте, а сейчас вообще живу в Кишиневе. Я людей успокаиваю, говорю, что я не знаю ни того, кто вас побил, ни вас не знаю. Но у людей привычка: выйти и буркнуть, что здесь всё куплено. Я каждый день это слышу.
Взятки
— Приходят некомпетентные люди: напиши мне менее-более тяжкие повреждения. Я объясняю, что допустим,твой оппонент возьмет акт и пойдет к моему коллеге. А тот посмотрит и что скажет?
Я объясняю людям, что надо начинать с себя. Вот, был молодой парень, папа — выходец из одной бывшей республики СССР, живут в Германии. У парня была онкология, они должны были выехать из Молдовы, но парень умер на границе.
Папа пришел, увидел морг и испугался. Говорит, у нас туалетов таких нет. Документы все были на немецком, но знаешь латынь — можно разобраться: там слово на латыни, но с немецким окончанием. Я сделал пару звонков, чтоб облегчить процедуру оформления, просто по-человечески помог. Отец пришел сюда, я ему все выдал, пожал руку. Гроб уже в машине. Тут он начинает доставать портмоне. И я спрашиваю:
— Вы у себя в Германии так делаете?
— Нет.
— Почему ты решил, что здесь это можно?
Истории болезни
— Работаешь каждый день: в один день нет трупа, но обязательно придут с побоями, нет побоев — обязательно документы, истории болезни.
Здесь у меня есть кресло, чтобы вздремнуть иногда. Когда есть задержанный при убийстве, у следователя — ограниченное время на то, чтобы я оформил акт. То, что я здесь допоздна для этого сижу, никого не интересует, к медали за это никто не представит.
А вот то, что ты опоздал или что-то не сдал вовремя — заметят, могут пожаловаться администрации. Поэтому порой я беру документы домой, на выходные.
Жить так сложно, наши семьи нас постоянно этим упрекают. Они всю жизнь слышат: «Eu am acte, eu am de făcut raport». Кажется, что мы просто сидим над бумагами, но ведь это большая ответственность: если ты ошибешься — кто-то может сесть.
Сколько бы мы ни работали, все равно звоним друг другу и советуемся. Я не стесняюсь позвонить и спросить коллег: «Вот такой случай, какую степень ты дал бы». Ведь речь идет о человеке, у которого есть семья, который где-то задержан на 72 часа и ждет вердикта.
Есть хирурги, нейрохирурги — они спасают человеческие жизни, а у нас получается, что мы спасаем человеческие судьбы.
Риски
— Вы спрашиваете, какие риски? Туберкулез, СПИД. Я вскрываю и не знаю, есть СПИД или нет. Сифилис, что хотите…
Я вскрывал тело с сифилисом — один порез на пальце и можно заболеть.
Но самый большой — риск туберкулеза.
Дети
— Что самое тяжелое? Дети. Когда есть тело ребенка, надо приложить максимум усилий, потому что ты — последний врач, который может найти причину смерти.
Дети, подростки и женщины — люди, которые больше всего страдают от насилия, в том числе домашнего, потому что не могут дать отпор, защитить себя.
Был мальчик с черепно-мозговой травмой, в чистой одежде, домашний мальчик. В ходе вскрытия оказалось, что его неоднократно насиловали, а травма не была вызвана падением.
Отец
— Отец был инженером, он говорил, что инженер — с греческого ingenius, «гений». Он умел все. Единственное, он не понимал, почему я не помогал ему делать вино, и нервничал, когда я надевал перчатки. А я работал на скорой, не мог же я с черными пальцами делать людям внутривенные инъекции.
Я один в семье. Папа, конечно, был строгий, но многие вещи, которые я знаю и умею — это он меня научил.
История Олега заканчивается: за дверью кабинета его ждут живые и мертвые. У морга столпились родственники в ожидании тел своих близких и справок о смерти, кто-то совсем рядом плачет навзрыд. А в окно коридора бьется залетевшая через открытую дверь птица. Жизнь и смерть здесь совсем рядом, как и заведено с начала времен.
***
Центр судебно-медицинской экспертизы — госучреждение, посредством деятельности которого государство гарантирует доступ населения к судебно-медицинским услугам и справедливому правосудию. В административном плане деятельность ведомства координирует министерство здравоохранения.
Штаб-квартира Центра судебно-медицинской экспертизы располагается в Кишиневе, в районах работают отделы. За 2021 год было проведено 36 712 экспертиз, за 2020 — 41 613, за 2019 — 71 060. По состоянию на сентябрь 2022 года в стране активно работают 82 эксперта: 26 в районах и 56 в Кишиневе, включая лаборатории. Семеро специалистов в районах достигли пенсионного возраста.
На сегодняшний день в Бричанах, Окнице, Дондюшанах, Сынжерее, Шолданештах, Теленештах, Унгенах, Яловенах, Каушанах, Бессарабке, Тараклии и Вулканештах судмедэкспертов нет.
Как отмечает глава Центра судебно-медицинской экспертизы Василе Шарпе, основная проблема службы судебной медицины — нехватка экспертов, особенно высококвалифицированных.
«Подготовка судебно-медицинского эксперта занимает девять лет в Государственном медицинском и фармацевтическом университете им. Николае Тестемицану: шесть лет обучения и три года резидентуры. Специалистом более высокой категории можно стать после 15 лет деятельности. Таким образом, подготовка высококвалифицированного специалиста занимает 24 года.
В последние годы специальность неконкурентоспособна на рынке труда, поскольку у судебных медиков самая низкая заработная плата в медицинской сфере, а профессиональные риски не идут ни в какое сравнение с материальным стимулированием. Ни в одной другой стране мира судебные медики не получают зарплату ниже, чем другие врачи, такая ситуация только в Молдове», — отмечает Василе Шарпе.
Фото: Andrei Mardari//NewsMaker
Хотите поддержать то, что мы делаем?
Вы можете внести вклад в качественную журналистику, поддержав нас единоразово через систему E-commerce от банка maib или оформить ежемесячную подписку на Patreon! Так вы станете частью изменения Молдовы к лучшему. Благодаря вашей поддержке мы сможем реализовывать еще больше новых и важных проектов и оставаться независимыми. Независимо от того, как вы нас поддержите, вы получите небольшой подарок. Переходите по ссылке, чтобы стать нашим соучастником. Это не сложно и даже приятно.
Поддержи NewsMaker!
