В 2004 году она попала в Голландию на тренинг по стратегическим судебным процессам. С тех пор занимается юридическими прецедентами, чтобы улучшить ситуацию с правами человека в Молдове. В продолжении спецпроекта «JusticeInside. Люди внутри системы» NM публикует историю адвоката Николеты Хрипливый, которая рассказала NM о выигранных ею делах в ЕСПЧ, «черных метках» новой власти и о «плесени» в системе юстиции, с которой надо бороться.
«Может, все-таки в консерваторию?»
Понятия не имею, как решила поступить на факультет права. Сейчас я понимаю, что занимаюсь именно тем, что мне нравится. Если бы меня сейчас спросили, хотела ли бы я какую-то другую работу, я ответила бы: «Нет». Если тебе когда-то хватило смелости сделать шаг вперед, то жизнь сама приведет туда, где ты должна быть. А еще я хотела бы сказать спасибо родителям, которые меня поддерживали все это время.
Семь лет я училась играть на фортепиано и окончила музыкальную школу с красным дипломом. В последний год обучения играла академический концерт по произведениям [Евгения] Доги. В девятом классе впервые задумалась о том, чтобы стать адвокатом. Думала поступить в колледж, но не успела подать документы. После одиннадцатого класса решила поступать на факультет права в Госуниверситет. Мама говорила: «Может, все-таки в консерваторию?», но я хотела стать адвокатом.
В 22 года окончила университет и поступила на стажировку в Бюро адвокатов столичного сектора Центр. Раньше, прежде чем получить лицензию адвоката, нужно было стажироваться два года. Я стажировалась у замечательного человека — Марии Семеновой. Многому у нее научилась.
Параллельно со стажировкой искала работу. Увидела объявление, что одна юридическая организация ищет волонтеров. Там был телефон Иона Маноле.
Помню, как зашла к нему в кабинет. Он говорил по телефону с женщиной, которая просила найти для нее юриста. Он посмотрел на меня и говорит: «Наверно, я его нашел». В тот же день поручил мне первое дело.
Так мы начали сотрудничать и уже тогда стали обращаться в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ). Вскоре в нашу организацию пришел Александр Постикэ. Позднее эта организация стала называться Promo-LEX.
«Приходил в офис и приносил мне то ведро абрикосов, то букет тюльпанов»
Андрей Мардарь/NewsMaker.md
По одному из первых дел, порученных мне Ионом Маноле, я защищала человека, которому начислили маленькую пенсию. Фирма, в которой он работал, не платила взносы в соцфонд, но он этого не знал. Тогда практика была такая: виновным в этой ситуации считали самого человека и уменьшали ему пенсию. Мы доказали в Высшей судебной палате, что это государство должно проверять, перечисляет ли фирма деньги в соцфонд, а то, что фирма этого не делала, не должно сказываться на пенсии. Пенсионер, которого мы защищали, был так благодарен, что потом приходил в наш офис и приносил то ведро абрикосов, то букет тюльпанов. Что в огороде росло, то и приносил и говорил: «Это Николете».
Получив лицензию адвоката, я решила пройти стажировку в Совете Европы. Помню, какой наивной была: ходила по интернет-клубам, скачивала формуляры, заполняла их ручкой и отправляла. В этих интернет-клубах был жуткий туман от сигаретного дыма. Люди в основном приходили, чтобы играть в игры. Со второй попытки меня пригласили на стажировку. Было очень интересно, но, если бы я попала туда сейчас, думаю, это было бы полезнее. Хотя благодаря этой стажировке у меня появилась страсть ко всему, что связано с Советом Европы. Тогда я впервые увидела, как проходят заседания ЕСПЧ и парламента Совета Европы. Меня это поразило и очень понравилось.
«Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — без головы останешься»
Андрей Мардарь/NewsMaker.md
После Страсбурга я поехала в Голландию на тренинг по стратегическим судебным процессам. Речь идет о делах, которые могут что-то изменить в системе. Получается, ты не только делаешь что-то хорошее для человека, но и стараешься изменить что-то на уровне системы. Нам объяснили, как работают юридические прецеденты. У нас ведь другая юридическая система, а Европейский суд по правам человека использует прецедентное право. На тренинге я была в 2004 году и с тех пор занимаюсь стратегическим судопроизводством. Тренинг стал для меня мощнейшим толчком. До сих пор помню чувство, когда ты видишь решение суда и не понимаешь, что с ним делать. А тебе объясняют, что это решение может быть важным и для того, и для того. Берешь этот параграф и используешь дальше. Сейчас мне странно, как я тогда могла не понимать этого.
Одним из первых дел, по которому мы с Александром Постикэ и Ионом Маноле пытались создать прецедент, было дело румынских лицеев из Приднестровья. В ЕСПЧ его называли «делом Катанэ». В Приднестровье запретили латинскую графику, но несколько лицеев с преподаванием на румынском языке продолжали работать.
У каждого лицея были свои проблемы: учителей преследовали, запугивали, открывали уголовные дела. Давлению подвергались и родители учеников. Когда мы обратились в ЕСПЧ, то указали истцами и учителей, и родителей, и детей. Всего около 170 человек.
Мы понимали, что создаем прецедент. Понятия не имели, что именно акцентировать. А вдруг это потом сыграет с нами злую шутку? Для нас это был серьезный юридический ребус: налево пойдешь — коня потеряешь, направо — вообще без головы останешься.
В итоге мы доказали, что в отношении детей нарушили право на образование, а в отношении учителей — право на частную жизнь. Мы до сих пор следим за тем, как выполняют это решение, и отправляем отчеты в Совет министров Совета Европы. Каждый год 1 сентября и 31 мая в этих лицеях дежурит милиция. Она не разрешает исполнять молдавский гимн и поднимать молдавский флаг.
«Отправляли документы в ЕСПЧ коробками»
Еще одно дело, которое меня впечатлило, — дело фермеров из Дубоссар. Речь идет о землях на левом берегу Днестра, находящиеся в собственности молдавских фермеров и расположенных за трассой Рыбница-Тирасполь. Тирасполь считает, что земли не принадлежат этим фермерам, а по нашим законам они — владельцы. Получается, они не могут ни обрабатывать землю, ни продавать ее.
В этом деле было очень много истцов — 1651. В истории ЕСПЧ не было такого масштабного дела. Когда пришло письмо от ЕСПЧ о том, что мы должны подготовить меморандум, у нас был вопрос, как это сделать. Нас было не так много. Мы разделились на команды, взяли несколько аппаратов Xerox и поехали в Дубоссары, чтобы составить реестр истцов. Мы заранее их предупредили, что приедем, и у наших ксероксов выстроились очереди. Там было много интересных юридических деталей: кто-то был наследником, у кого-то не было документов. Несколько дней с утра до вечера мы с коллегами «собирали пазлы». В итоге отправили в ЕСПЧ более 11 тыс. документов. Мы отправляли их целыми коробками. Сейчас вспоминаю это и не могу поверить, что мы это сделали. Люди верили в справедливость, и мы тоже верили, что сможем ее добиться. В 2018 году ЕСПЧ признал Россию виновной в том, что она нарушила право фермеров на собственность.
«Его там пытали»
Еще было одно интересное дело жителя приднестровского региона Бориса Мозера. В 2008 году его задержали сотрудники частной охранной фирмы и обвинили в том, что он украл $40 тыс. Они вынудили его признать вину, а у его родителей вымогали $40 тыс. за то, чтобы они смогли передать сыну лекарство от астмы. Родители заняли деньги и заплатили, а потом с них потребовали еще $40 тыс. Тогда семья обратилась за помощью в посольства и международные организации в Молдове. Тем временем Бориса Мозера передали приднестровской милиции, и он два года провел в тюрьме.
По этому делу у меня была возможность вместе с Александром Постикэ и Вадимом Виеру участвовать в заседании большой палаты ЕСПЧ. Большая палата проводит по три-четыре таких заседания в год. Это редчайший случай — участвовать в таком заседании. Это было очень волнующе. У нас было около 20 минут на то, чтобы представить позицию. ЕСПЧ решил, что ни одна из так называемых инстанций приднестровского региона не могла дать распоряжение задержать или арестовать его. Это, опять же, очень хорошее решение, которое является прецедентом. Правда, ситуация не изменилось, хотя, согласно этому решению, ни у одного «учреждения» или «органа власти» приднестровского региона нет права задерживать и арестовывать людей.
«Возвращение к работе отрезвляет»
Андрей Мардарь/Newsmaker
Когда работаешь адвокатом, появляется выносливость к боли. Хотя, когда я работаю над делом, могу заплакать. Это неправильно, нехорошо, но это моя суть. Особенно на меня могут повлиять дела, в которых речь идет о детях. Я всегда сторонилась этих дел, еще до того, как у меня появилась дочка. Они на меня очень влияют. Когда поддаешься эмоциям, сложно быть объективным и работать правильно.
Когда дочке было семь месяцев, мне позвонил Александр Постикэ и спросил, не хочу ли я вернуться на работу. Роды были очень тяжелыми, я месяцев пять только приходила в себя. До родов была очень активной, но потом выпала из всего, не общалась с коллегами. Начались не очень приятные вещи, я часто плакала. Когда позвонил Александр, я уже понимала, что больше не могу сидеть дома, что мне нужна работа. Возвращение к работе отрезвляет и выводит из мира, в котором находишься только с ребенком.
Работала я больше по ночам, днем занималась ребенком. Помню, коллеги жаловались, что ночью им приходили от меня письма. В таком режиме я работала довольно долго, пока у меня не начали выпадать волосы. И тут я поняла, что надо закругляться. Вообще часто бралась за работу, не имея понятия, как ее делать, но в итоге все получалось. Нужна смелость, чтобы за что-то взяться, а понимание, как это сделать, придет потом.
«Если каждый, кто нарушил закон, будет просто извиняться, у нас будет хаос»
Я не вижу, чтобы в Молдове произошли хоть какие-то позитивные изменения в соблюдении прав человека. Может, в каких-то других областях они есть, но с правами человека все так же плохо. Стало немного меньше арестов, но их все равно применяют чрезмерно и необоснованно. Я бы сказала, что у нас ситуация в системе юстиции хуже некуда, но боюсь говорить это, потому что может стать еще хуже. Хаос полнейший.
Недавно один из моих коллег публично рассказал, что его разговор с клиентом прослушивали, и запись прикрепили к материалам уголовного дела как доказательство вины (согласно закону, беседы адвоката с обвиняемым нельзя прослушивать и использовать как доказательство. — NM). Насколько понимаю, это не единственный случай. Коллеги говорят, что это обычная практика. Конечно, после того как этот адвокат предал случай огласке, прокурор исключил запись из материалов дела.
Но это не значит, что с остальными делами все будет хорошо. К тому же этот прокурор уже был замешан в других похожих делах. Если что-то делаешь один раз, можно говорить об ошибке, но, если это повторяется — речь уже о намерении. Одних извинений тут мало. Если каждый, кто нарушил закон, будет просто извиняться, у нас будет хаос. Они должны отвечать по закону. Они не имеют права больше работать в правоохранительных структурах.
Меня беспокоит, что у нас власти не соблюдают принцип прозрачности в принятии решений. Хотя это считается основой демократического общества. Если что-то предлагаешь, сначала спроси ту группу людей, которых это касается, а потом пиши законы. У нас это происходит далеко не всегда.
Есть депутаты, которые действительно хотят что-то изменить. Их мало, но они есть. Недавно было слушание в парламентской комиссии по вопросам социальной защиты, посвященное наркозависимым людям. Мы обсуждали, как им помочь, а не просто наказывать их тюремными сроками. Им нужно лечение. Употребление наркотиков — это болезнь. У нас, к сожалению, это интерпретируют как преступление. Большинство дел, связанных с наркотиками, касается их употребления, а не продажи. И это порочный круг: люди, которые употребляют наркотики, попадают в тюрьмы и продолжают страдать.
Меня удивило, насколько депутаты, входящие в комиссию, вникли в эту проблему. Они предложили создать несколько рабочих групп и разработать поправки в законодательство, которые позволят тех, кто употребляет наркотики, отправлять на лечение, а не в тюрьму. В Румынии, например, если ты не хочешь, чтобы тебя осудили, соглашаешься на лечение. Мы хотим такую альтернативу, но государство должно создать для нее возможность. Нужна большая реформа наркологического диспансера. У нас ведь наркотики начинают принимать в очень раннем возрасте, их употребляют уже в школах. И это большая проблема. Поэтому я была очень рада, что депутаты отнеслись к ней с вниманием и пониманием.
Власть должна научиться признавать ошибки и исправлять их»
Андрей Мардарь/NewsMaker.md
Зимой 2022 года адвокаты организовали протест [против инициативы PAS отменить запрет на обыск и задержание адвокатов без разрешения Cовета Союза адвокатов]. Это был один из немногих случаев за последние несколько лет, когда мы объединились и высказали свое мнение. К сожалению, у нас разрозненная структура, сложно собрать адвокатов. Мы пытались призвать власти к диалогу, но у них получался монолог. Меня беспокоили не столько предлагаемые изменения, сколько то, как это произошло. И они продолжают так поступать. Может, это не сознательно, а им просто надо сразу решить много вопросов. И на них есть большое давление общества.
Но даже если им нелегко, они должны слышать, что говорят другие, и искать компромиссы. Я еще верю, что у них добрые намерения. Хочется верить. Но есть тревожные звоночки. Несколько «черных меток» они уже собрали. Им надо научиться признавать ошибки и исправлять их.
Адвокаты оказались единственными, кто открыто пошел против власти. Насколько я понимаю, в прокуратуре до сих пор много кланов. Там просто некому выходить на протесты. Интересы раздроблены. Среди судей много тех, кто боится. Плюс недавно произошел очень неприятный скандал, когда судьям не продлили мандаты. Я остаюсь на стороне некоторых судей из этого списка, например, Виктории Сандуцы, которую очень уважаю. У судей этот страх еще не исчез. Они не знают, что будет завтра. Плюс судебная система еще не очищена. Меня беспокоит, когда некоторые судьи, которые должны уйти, получают повышения. Когда человек, который голосовал при Плахотнюке, получает повышение — это «черная метка» для нынешней власти.
Не побоюсь сказать, что то, что происходило с генпрокурором и другими, было нарушением процедур. Не хочу кого-то защищать, но как адвокат и правозащитник я не могу промолчать. Если мне что-то не нравится, я заявляю об этом публично. Если мы голосовали за демократию и за власть, у которой чистые намерения, они должны реагировать на критику, а не закрывать глаза и делать вид, что ничего не слышат. К сожалению, иногда они так и поступают. Думают, что это [недовольство] пройдет, и оно проходит. То, что нам казалось недопустимым, сейчас многие допускают, потому что думают: «Они — наши, мы их выбрали, давайте им это простим и продолжим ждать улучшений». Это неправильно: если они оступились, их надо критиковать, а они не должны делать вид, что их это не касается.
«Надо очистить систему от плесени»
Чтобы в системе юстиции произошли изменения, ее в первую очередь нужно очистить от «плесени». Если плесень не удалять, она распространяется. Очень многих людей надо вырвать оттуда с корнем. Пока они там остаются, ничего не изменится, проводи хоть vetting [экстренная аттестация судей и прокуроров], хоть pre-vetting, хоть конкурсы.
Во-вторых, надо изменить менталитет людей, которые приходят в систему юстиции. Они должны понимать, что они — эталон. У них должна быть чистая совесть и открытый ум. Считается, что судья должен руководствоваться совестью. Но нельзя забывать о законах и стандартах. У многих судей ограниченное мышление. Они не проявляют эмпатию. Понимаю, что судьи не могут все принимать близко к сердцу, но есть ситуации, когда надо вникнуть в проблемы человека, чтобы принять правильное решение. Когда ты идешь к судье, должен идти с чувством, что с тобой поступят по справедливости. Но у нас, когда попадаешь в эту систему, просто съеживаешься. Я как адвокат тоже ее боюсь. Ты можешь не достучатся до судьи, и тебя могут пропустить через мясорубку.
Есть судьи, которые способны на эмпатию. Я несколько раз была на заседаниях судьи Виорики Пуйки. Она очень внимательно слушает и задает вопросы по сути дела. Видно, что она пытается понять дело через призму человека. Вот такими должны быть судьи.
Быть судьей сложно. Поэтому, если ты выбрал эту профессию, должен понимать, что работаешь на этом месте во благо общества. Не ради денег. Если идешь ради каких-то преимуществ, из тебя не выйдет хороший судья.
