В истории именитой молдавской скрипачки Александры Конуновой, у которой полтора месяца назад изъяли в аэропорту скрипку Гваданини 1785 года, пока не видно конца. Прокуратура не возвращает скрипку и продолжает уголовное преследование Конуновой, утверждая, что изучает предоставленные документы и информацию «из двух стран о случаях кражи скрипок с похожими характеристиками». В интервью NM Александра Конунова рассказала, как попала в эту историю, почему в Европе такие инциденты в принципе невозможны, и почему скрипка для музыканта — как ребенок.
«Нам никто ничего не объясняет»
Расскажи, как все произошло?
Я прилетела со своим сыном на каникулы в Молдову и привезла с собой скрипку, на которой играю уже четыре с половиной года. Все это время я возила ее с собой без декларации и никаких проблем не возникало. И, поскольку мне нужно было из Кишинева лететь в Москву (в Россию иностранцы могут ввозить музыкальные инструменты только на основании паспорта инструмента. — NM), я обратилась за паспортом к местному скрипичному мастеру. Нужно понимать, что скрипичный паспорт — это обыденный документ, в котором указывают только атрибуты скрипки (имя мастера или в исключительных случаях собственное имя скрипки).
Придя к местному мастеру, я сказала, что скрипку дал мне в пользование швейцарский спонсор. Ужас в том, что мастер сделал абсолютно произвольную надпись над фотографией скрипки в паспорте. Указал, что она является «молдавским культурным и историческим достоянием». И когда меня впервые за более чем 10 лет остановили на таможне, я спокойно предъявила паспорт, который мне выдал мастер. Мы с таможенником увидели, что это «молдавское достояние». И я была в шоке. Позже выяснилось, что мастер работал без лицензии, и что он был мошенником.
Когда на таможне наткнулись на эту надпись, стало ясно, что они поверят тому, что пишет «эксперт». После этого я предоставила следователю цифровой вариант контракта пользования между инвестором и мной. Но таможенник посчитал, что этого недостаточно. Прокуратура запросила оригинал или копию оригинала этого контракта. Через неделю им этот документ предоставили.
Почему тогда все продолжается уже полтора месяца?
Да, на этом должно было все закончиться: мое имя в контракте, имя владельца тоже, министерство культуры сразу же дало мне бумагу о вывозе инструмента, так как его нет в реестре наших культурных ценностей. Все должно было закончиться, но процедура есть процедура. Нам никто ничего не объясняет, и от этого создается впечатление, что происходят какие-то необъяснимые вещи.
Сказать, что мне потрепали нервы и нанесли большой ущерб моей репутации, ничего не сказать. И, мягко говоря, это очень неприятно, когда против тебя заводят уголовное дело о попытке контрабанды при всем том, что ты делаешь для своей страны от чистого сердца. И это удивляет.
Удивляет сама ситуация или что-то конкретно?
Больше всего меня удивляет, что задерживают частную собственность швейцарского подданного. Мы предоставили абсолютно все документы, доказывающие принадлежность этой скрипки ее официальному владельцу. После всего этого скрипку продолжают удерживать. Удивляет и очень мутная коммуникация наших органов, особенно прокуратуры. Никто не дает четких ответов на вопросы, как это все должно происходить и сколько вообще будет длиться. Нет никакой ясности. Это удивляет, расстраивает и делает ситуацию неопределенной.
Alexandra Conunova/Facebook
«В Европе такое невозможно»
Часто ли музыканты сталкиваются с подобными ситуациями?
Это вообще исключительные ситуации или недоразумения, если можно так сказать. Единственная страна, в которой строгости с ввозом и вывозом таких инструментов — Россия. Перед тем как туда поехать, мы [артисты] всегда готовим документы, потому что есть риск распрощаться с инструментом. Со мной такого никогда не случалось. Были такие ситуации с моими коллегами из России. В Европе такого нет, потому что там всем известно, что есть меценатство и, если это документально подтверждено, нет вопросов. Если есть контракт пользования, не нужно никаких доверенностей или заверенных копий. Всегда достаточно электронного контракта.
Насколько это частая практика, когда спонсоры или меценаты дают музыкантам в пользование инструмент? Что это дает спонсорам и требует ли что-то от музыкантов?
Инструменты такого ранга, как Гваданини, Страдивари, Амати, Бергонци, стоят больше миллиона евро. Если мы говорим о скрипке Гваданини, речь идет примерно о €2 млн, Страдивари — €6 млн, Гварнери — €10 млн. У артистов редко есть деньги на покупку таких инструментов. Поэтому существует практика, когда меломаны и меценаты помогают артистам. Они это делают из лучших побуждений: или потому что ценят искусство, или потому что хотят поддержать артиста. Это абсолютно нормальная практика здесь [в Европе]. И мы, музыканты, без этого тоже не можем.
В Европе, если бы такое произошло, музыканту отдали бы скрипку и дали месяц на то, чтобы собрать все документы. Если бы и наши власти так поступили, я могла бы продолжить свободно работать, а так я уже два месяца выступаю без своего инструмента.
«Я, к сожалению, создала прецедент»
Когда эта история получила известность, тебя поддержали тысячи людей. Тебя это удивило? И насколько важна для тебя как музыканта такая поддержка?
Во-первых, хочу сказать, что у меня самая крепкая семья на свете: это мои родители, мой партнер и мой сын. Последним криком души была моя петиция — обращение к культурной общественности, к друзьям и властям. Я хотела напомнить о себе, сказать: «Hello, я здесь. Я все еще без скрипки. Не забывайте, что сложилась не совсем правильная ситуация».
Я до сих пор под впечатлением, что за два дня моя петиция собрала около 1,5 тыс. подписей. Это неслыханно, и я никогда не думала, когда писала эту петицию, что будет такая поддержка. Я безумно благодарна и тронута этим вниманием людей. Надеюсь, что этот не очень приятный инцидент защитит других музыкантов и артистов от неприятных происшествий. Я, к сожалению, создала прецедент.
Как можно в дальнейшем избежать таких ситуаций?
Я думаю, что вся эта ситуация возникла из-за того, что была указана стоимость этой скрипки. Если бы этого не было, уголовного дела о попытке контрабанды тоже не было бы. Мало кто в Молдове слышал о такой дорогостоящей скрипке, и мало кто из наших артистов из стран СНГ играет на инструменте такого уровня. Я думаю, если артисты все сделают по закону и не у «левых» мастеров в Кишиневе, то и ситуаций таких не будет.
«Каждая скрипка — как ребенок»
Эта ситуация как-то отразилась на твоей карьере?
Несколько концертов пришлось отменить, несколько гонораров я не получу. Очень много времени я потеряла в Кишиневе, так как две недели прождала, пока прокуратура все проверит. Кроме того, мне пришлось арендовать другую скрипку. Я играла на другой скрипке два дебютных проекта с очень важными оркестрами в очень важных залах. Это очень сложно. Это сложно понять не музыканту, но это, как балерине надеть пуанты на один размер больше или меньше и станцевать в них с такой же грацией и изяществом.
И, конечно, есть психологическая составляющая. Это огромное давление. Спонсор просто не понимает, как, имея столько титулов в нашей стране и будучи таким уважаемым музыкантом, меня могут обвинять в контрабанде и не отдавать инструмент. Он не уверен, что, после того как скрипку вернут, он продолжит сотрудничество со мной.
Важно ли, сколько лет инструменту, на котором ты играешь? Ведь если инструмент был плох в XVII веке, то он таким остался и в XXI?
У музыкантов такие плохие инструменты называют «дровами». Скрипка не становится лучше от «прожитых» ею лет. В детстве, когда я только начинала, мне приходилось играть на «дровах». Тогда все играют на «дровах»: четвертушка, половинка, три четверти. А когда дело доходит до целой скрипки, все музыканты ищут инструмент получше. Тогда уже важен и размер, и текстура, и звук.
Нужно понимать, что каждая скрипка — как ребенок. Допустим, у тебя двое или трое детей. Ты их всех любишь и обожаешь, но они все разные, и к каждому нужен разный подход. Кому-то достаточно столько внимания, а кому-то — нет. То же самое, когда берешь другую скрипку. Ты будто заново знакомишься с инструментом и заново учишься играть. Когда на носу очень важные проекты и играть надо на высоте — это ужасное давление не играть на своем инструменте. Тот, кто тебя приглашает дать концерт, не виноват в том, что ты не спишь ночами, что у тебя забрали скрипку, и что у тебя такая ситуация. А марку надо держать, потому что ты — артист. Получается, у меня забрали ребенка — скрипку.
«Когда артист на сцене искренен, это и есть форма совершенства»
Есть что-то в музыке, к чему ты стремишься? Может, идеальный звук, идеальное попадание в ноту, что-то другое?
Я не думаю, что стремлюсь к чему-то в музыке. Я думаю, что музыка — это продолжение нас в жизни. Поэтому каждый день я стараюсь решать какие-то личностные задачи и становиться лучше для себя и своих близких. Это очень передается в искусство. Когда артист на сцене искренен и в нем нет фальши, я думаю, это и есть форма совершенства, к которой нужно стремиться.
Сколько времени занимают репетиции перед очередным концертом?
Сейчас уже сложно сказать. Раньше, когда мы были молодые, перед концертами много готовились, занимались по 9-10 часов в сутки. Сейчас, когда есть постоянная концертная деятельность и свои программы, на это уходит меньше времени. Когда есть важные концерты, мы можем заниматься по 5-7 часов в день. Но есть произведения, которые уже настолько отшлифованы, что их можно только освежить в памяти и посвятить больше времени, например, прогулкам по новому для тебя городу.
Чем бы ты занималась, если бы не музыка? Есть музыканты, которые говорят, что не видят себя больше ни в чем. А ты?
Наверное, я была бы многодетной мамой. Очень люблю семью, люблю возиться по дому и обожаю собак. Нравится психология, все, что связано с нашим человеческим устройством. Поэтому, если бы я могла выбрать что-то, кроме скрипки, я бы выбрала профессию доктора. Подалась бы в какое-то социальное направление.
Ты хотела бы, чтобы твой сын тоже стал музыкантом?
Он занимался какое-то время на скрипке, но я сделала для себя вывод: либо скрипка, либо наши отношения. Поскольку характер у него крепкий, я предпочла скрипке наши отношения.
***
На пресс-конференции 10 декабря прокуроры рассказали, что не могут вернуть скрипку, так как устанавливают подлинность представленных документов на владение и пользование скрипкой, а также изучают информацию «из двух стран о трех случаях кражи скрипок с похожими характеристиками».
***
Александра Конунова — солистка молдавской Национальной филармонии. Она сотрудничает со многими музыкальными коллективами и оркестрами, была удостоена чести играть на скрипке Винченцо Руджиери (1720) от фонда «Синфонима» в Мангейме.
Александра Конунова училась в Ганноверской высшей школе музыки у профессора Кшиштофа Венгжина. В 2010 году завоевала вторые премии (первые не были присуждены) на 43 конкурсе им. Тибора Варги в швейцарском городе Мартиньи и на конкурсе им. Джордже Энеску в Бухаресте в 2011 году. В 2012 победила на Международном конкурсе скрипачей им. Йозефа Иоахима в Ганновере. Одним из результатов победы стала запись дебютного диска на лейбле Naxos.
В 2015 году Александра Конунова заняла четвертое место на Международном конкурсе скрипачей в Сингапуре. Она выступала в Венском Концертхаусе с Венским камерным оркестром, а также с Малеровским камерным оркестром, Филармоническим оркестром Северогерманского радио, «Симфониеттой Лозанны», Бухарестским симфоническим оркестром и др.
