Сегодня — слушания, завтра — голосование. Законопроект об объединении прокуратур включили в повестку пленарного заседания

Пока Республика Молдова готовится к парламентским выборам, в Грузии уже разворачивается сценарий, который Кремль может попытаться повторить и в Кишиневе. Законы, вдохновленные российской моделью, репрессии против неправительственных организаций, захват государственных институтов и использование гомофобии как политического оружия. Обо всем этом центр защиты прав ЛГБТ-сообщества Genderdoc-M поговорил с грузинской квир-активисткой, которая живет и работает под давлением все более авторитарного режима. Имя героини не раскрывается из соображений безопасности.

Многие годы Грузия представлялась как положительный пример в регионе: постсоветская страна, которая смогла провести быстрые реформы, приблизить законодательство к европейским стандартам и получить либерализацию визового режима с ЕС. После «революции роз» 2003 года государство воспринималось как чемпион евроатлантической интеграции, с более сильными институтами, чем в других постсоветских республиках. Вступление в НАТО и Европейский союз казалось достижимой целью.

Однако за последние 13 лет, с приходом к власти партии «Грузинская мечта», курс постепенно изменился. Сначала власти были открыты к европейским и американским рекомендациям: был принят закон о недискриминации, Грузия ратифицировала Стамбульскую конвенцию. Но затем, шаг за шагом, политическая власть использовала поддержку Запада для укрепления собственных институтов, и в тот момент, когда почувствовала полный контроль, начала отказываться от ключевых реформ.

Переломным моментом стало принятие так называемого закона «об иностранных агентах» (foreign agents / «Transparency of Foreign Influence»), за которым последовала серия спорных законов: ограничения для НПО, ограничение доступа к внешнему финансированию (грантам), «закон о пропаганде ЛГБТ» и другие положения, ограничивающие свободу прессы, академическую свободу и возможности гражданского общества действовать независимо. Все эти меры превратили Грузию в государство с всё более авторитарными чертами и вернули страну под усиливающееся давление влияния Москвы.

Сегодня опросы показывают, что поддержка европейской интеграции среди населения остаётся очень высокой. Так, по данным опроса IRI (2023), 89 % грузин поддерживают вступление в ЕС («полностью» или «в некоторой степени»).

Если не следить внимательно за законодательным процессом, если баланс властей, свобода НПО и свобода выражения будут постепенно подорваны, Молдова может оказаться в похожей ситуации, где открытость к Европе будет заблокирована спорными законами, риторикой о «суверенитете» и «традиционных ценностях», оправдывающих ограничения.

Обо всем этом, о том, как новые законы влияют на квир-сообщество и общество в целом, центр Genderdoc-M поговорил с активисткой из Тбилиси.

– Как жилось квир-человеку в Грузии до принятия новых законов?

Это всегда было трудно. Квир-сообщество оставалось самой маргинализированной частью общества, как и во многих других постсоветских странах. В Грузии всегда был крайне высокий уровень публичной гомофобии, что означало: в повседневной жизни, практически в любой ситуации можно было столкнуться с гомофобным отношением.

Хотя законодательство было гармонизировано с европейскими стандартами, на практике почти ничего не изменилось. Мы, как организация, постоянно настаивали, что законы нужны для жизни и должны применяться, а не просто приниматься. Дискриминация существовала всегда, но теперь ситуация резко ухудшилась: не только из-за этих законов, но и из-за фальсифицированных выборов, чувства безнаказанности и того, что один олигарх захватил все государственные институты. Сегодня нет безопасных пространств ни для квир-людей, ни для остальных граждан.

Даже во время протестов мы шутили между собой, что демонстранты, которые закрывали лица масками, должны почувствовать, что значит быть квир-человеком: всегда скрывать свою идентичность, чтобы не быть атакованным.

– Почему в Грузии такой уровень гомофобии? Это религия? Патриархальные традиции?

Грузия, Армения и Молдова действительно являются патриархальными обществами. Считается, что они и очень религиозные, но на практике Грузия не столь религиозна, как, например, Польша. Пик религиозности у нас прошёл около 2005 года.

Гомофобия же подпитывается политически. Я бы сказала, это скорее «политическая гомофобия», чем религиозная. Церковь получила огромную силу благодаря политикам, но она не единственный игрок. Политики умело манипулируют этими настроениями.

Наша организация задокументировала этот феномен: политическая гомофобия имеет советские корни. В СССР её использовали для дискредитации противников. Это наследие очень хорошо эксплуатируется нынешними лидерами.

– Замечали ли вы изменения в настроениях общества?

Да. Мы провели два репрезентативных опроса – в 2016 и 2021 годах – и заметили небольшое «смягчение» отношения. Люди стали менее открыто выражать ненависть.

Причин этому несколько: закон о недискриминации, возможность свободно путешествовать в Европу, контакт с Западом. Но все эти достижения сейчас под угрозой, потому что правящая партия сделала гомофобию главным избирательным оружием.

– Вас лично атаковали?

Да, наш офис подвергся нападению в прошлом году во время протестов против «российского закона». Такие атаки не всегда спонтанны; иногда это спланированные провокации или действия из корыстных соображений.

Проблема в поверхностности процессов в Грузии: многие политики были открыто гомофобны, а потом вдруг становились «про-ЛГБТ», чтобы привлечь внимание Европы, но это не означало изменения взглядов. Когда интерес менялся, они снова возвращались к гомофобии.

– Какие законы вы считаете наиболее опасными?

Прежде всего «российский закон», принятый в прошлом году. Он обязывает НПО регистрироваться в реестре «иностранных агентов» и предоставлять все данные, включая сведения о бенефициарах.

Далее – «закон о семейных ценностях и несовершеннолетних», известный как «закон о пропаганде ЛГБТ», который запрещает любую видимость квир-темы. Он крайне расплывчат и может применяться против митингов, СМИ, академической среды. Он полностью заблокировал права транс-людей, которые и раньше были ограничены.

Недавно появились и новые законы о внешнем финансировании: любой грант должен быть одобрен правительством. Если финансирование не утверждено, НПО штрафуется на сумму вдвое больше гранта. Вдобавок закон предусматривает уголовные санкции. Фактически доступ к внешним ресурсам заблокирован.

– Как вы выживаете в таких условиях?

Пока живём на средства, накопленные до вступления законов в силу. Вероятно, до конца этого года. В 2026 году будет очень тяжело.

Мы отказались только от локального адвокационного направления, так как не признаём легитимность нынешнего парламента. Всё остальное продолжаем: услуги для сообщества, коммуникацию, международное адвокационное направление. Мы в числе 142 организаций, которые оспаривают «российский закон» в Конституционном суде и в Страсбурге.

Но мы знаем, что в любой момент счета могут быть заблокированы. Мы живём с этой ежедневной неопределённостью.

– Как живёт «обычное» квир-сообщество, не связанное с активизмом?

Очень многие эмигрировали за последний год. Не только активисты, но и артисты, простые люди, которые никогда не были в поле зрения властей. Они решили, что здесь больше нет безопасности.

Кроме того, полностью разрушились отношения с полицией. Если раньше наше присутствие могло обеспечить минимальную защиту для бенефициаров, то теперь и этого нет. НПО могут подвергаться нападению даже со стороны полиции.

– Какова ситуация в СМИ и обществе в целом?

Крупные телеканалы контролируются режимом. Есть только один оппозиционный телеканал, но и он политически ангажирован. Остаются несколько независимых онлайн-редакций, существующих за счёт международных доноров, но они выживают с большим трудом.

Общество крайне поляризовано. Политики постоянно используют эту поляризацию как инструмент власти. Гомофобия – лишь самый простой предлог. Однако во время последних протестов впервые за десятилетия прозвучали лозунги солидарности с квир-сообществом. Это было неожиданно, но объяснимо: мы объединились перед общей угрозой.

– Что означает случай Грузии для Молдовы?

Грузия стала лабораторией российского гибридного войны. В Украине Россия ведёт физическую войну. В Грузии она испытывает гибридную войну в полном масштабе – и, к сожалению, весьма успешно.

Я убеждена, что этот сценарий будет использован и в Молдове, Румынии, Сербии. Это дешевле, менее заметно и трудно фиксируется, если не следить очень внимательно.

– Как вы видите будущее Грузии и квир-сообщества?

Следующие шесть месяцев будут решающими. Если режим будет побеждён, через пять лет мы сможем быть гораздо ближе к ЕС, пусть и не полноправными членами. Если нет, мы рискуем быть поглощёнными Россией – возможно, не формально, но через соглашение об «ограниченном суверенитете», что означало бы утрату независимости.

Очень важно понимать, что правящая партия никогда не позиционировала себя как пророссийская. Их главный лозунг всегда был – «суверенитет». Для Грузии эта идея чрезвычайно чувствительна. Они говорили, что Европа «заставляет нас отказаться от традиций и ценностей», и приводили примеры вроде Швейцарии: «смотрите, это нейтральная и суверенная страна, и мы должны быть такими же».

Проблема в том, что оппозиция не всегда имела сильные аргументы против этого дискурса. Зато наши опросы показывают ясно: 70 % граждан – проевропейские и хотят более тесного сотрудничества с ЕС, а не с Россией. Это огромный процент. И мы заметили ещё одно: те, кто выступает за более тесные отношения с Россией, одновременно наиболее гомофобны. Это очевидная корреляция, показывающая, насколько эффективно работает российская пропаганда по этой теме.

Это и есть гибридная война: не простая кампания, а сложная стратегия на многих уровнях.

Материал реализован центром Genderdoc-M.