Он работал адвокатом, но решил, что, перейдя «по ту сторону баррикад» и став судьей, принесет больше пользы. Он считает, что для изменения в судебной системе необходимо изменить не только менталитет судей, но и всего общества. В продолжение спецпроекта «JusticeInside. Люди внутри системы» NM публикует историю судьи Иона Маланчука о том, зачем судьям нужна внешняя аттестация, что должны изменить политики в своих отношениях с судьями, и почему родители должны перестать использовать детей, чтобы свести счеты друг с другом.
«Есть такой стереотип, что судьи обеими руками держатся за свои кресла»
Я семь лет проработал адвокатом, но мне не нравилось то, что происходит в системе, и я решил, что по другую сторону баррикады смогу быть более полезным. Так, в 2007 году я поступил в Нацинститут юстиции, а судьей меня назначили в 2011 году. В общих чертах я понимал, как устроена судебная система, но решил для себя, что в соответствии с законом буду выполнять свою работу.
Работая судьей, важно сохранять хладнокровие. Да, ты пропускаешь через себя дела, которые рассматриваешь, но, чем ближе к сердцу ты все принимаешь, тем сложнее работать. У меня была коллега, которую назначили судьей в один день со мной. Она проработала восемь месяцев и подала в отставку. Ее задевало каждое дело, она слишком эмоционально вовлекалась в работу. Обычно люди не уходят из системы просто так. Вернее, есть такой стереотип, что судьи обеими руками держатся за свои кресла. Но ей было сложно и именно не в профессиональном, юридическом плане, а эмоционально.
«Каждый пытается доказать, что он— хороший»
Из-за каждого дела ты по-своему переживаешь, но нужно устанавливать границы, иначе будет очень сложно. Поэтому, возвращаясь домой, стараешься забыть о деле и уделить внимание семье. У меня было одно дело — надо было определить, с кем из родителей будет жить ребенок. На самом деле это болезнь многих семей — бывшие супруги мстят друг-другу, используя ребенка. Каждый пытается доказать, что он хороший, а оппонент — плохой. В тот раз даже мать бывшего мужа пришла в суд и жаловалась, что не видит внука. С одной стороны, она рассказывала о сути дела, но в сущности — просто жаловалась. Я не выдержал и сказал им: «Люди добрые, я приму законное решение, исходя из обстоятельств этого дела. Пока вы не поймете, что ребенка нельзя использовать, чтобы сводить счеты, это не пойдет ему на пользу. Вы должны забыть личные обиды и найти общий язык, чтобы он мог нормально общаться и с мамой, и с папой, и с бабушками, и с дедушками». Таких судебных тяжб очень много. Ты видишь это и пытаешься им это объяснить, насколько позволяет статус судьи. Да, ты не можешь перейти границы дозволенного [судье], но иногда, оглашая решение, знаешь, что по закону оно правильное, но у тебя есть сомнения, что в этой семье все будет хорошо.
Другое дело, о котором я очень много думал, касалось мэра, которому я присудил тюремный срок. Тогда вообще не было принято давать чиновникам реальные сроки. Их или оправдывали, или давали условные сроки. А тут приходит судья Ион Маланчук и дает ему шесть лет лишения свободы. C одной стороны, ты понимаешь, что речь идет о судьбе человека, с другой — речь идет о преступлении, с третьей — ты понимаешь, что речь идет о политике. И, если назначишь наказание, все равно появится интерпретация, что наказание может быть связано не с преступлением, а с его политической принадлежностью.
«С вами все ясно»
Есть и забавные случаи. Например, было одно дело о разделе имущества между бывшими супругами. Бывшей жене было сложно сдержать эмоции, и на заседании она постоянно говорила без разрешения. Могла повысить голос на адвоката бывшего мужа. Она защищала свои права так, как ей казалось правильным. Но у нас же принято, что судебное заседание должно проходить по правилам и в торжественной атмосфере. Мне приходилось делать ей замечания, просить понизить голос. Я даже предупреждал, что придется удалить ее из зала заседаний, если она не прекратит. В один момент она посмотрела на меня и сказала: «С вами все ясно». Но дело я решил в ее пользу. И когда я выходил из зала заседаний, она опустила голову и, почти не разжимая губ, сказала: «Спасибо». Думаю, ей было стыдно, что она подумала, что я приму решение, не опираясь на закон, а на какие-то другие обстоятельства. С одной стороны, ты, вроде, и не должен обращать внимания на такие вещи, но с другой — приятно, когда ты убедил человека, что судьи действуют по закону.
Вообще, случаи бывают разные. В деле может идти речь о миллионах, ты рассмотришь его за несколько заседаний, но оно тебя не заденет. А может быть дело о 2-3 тыс. леев, но на заседания приходят люди, для которых это — очень большие деньги. Сложнее с делами об изнасилованиях и убийствах. Но надо от всего этого дистанцироваться, иначе будет сложно.
«Из системы ушли два человека, у которых было очень большое влияние на нее»
Если говорить в общем о положении дел в системе, то я не вижу большой разницы между тем, что происходило в судебной системе в 2017 году [когда Молдова считалась «захваченным государством»], в 2019-м [Молдова перестала быть «захваченным государством»] и в 2021-м. Какие-то изменения, конечно, произошли, но это не существенные перемены. В 2019 году были небольшие кадровые перестановки. Из системы ушли два человека, у которых было очень большое влияние на нее. А в остальном все остались на своих местах. Это и те, кто был в руководстве, и те, у кого было влияние на систему. Некоторые из них даже получили повышение.
Но, кроме кадровых перестановок, нужны еще перемены в менталитете. Да, сейчас появилось несколько молодых судей, которые открыто критикуют положение дел в системе. Но я бы не сказал, что это существенно влияет на положение дел. 3 декабря у нас будет общее собрание судей, на котором мы должны выбрать новых членов Высшего совета магистратуры (ВСМ). Посмотрим, в какой мере новые взгляды нашли отклик в системе. С одной стороны, я достаточно скептичен, с другой — надеюсь на перемены к лучшему.
В 2019 году мы с коллегами [Викторией Сандуцей и Мариной Русу] основали ассоциацию судей Vocea Justitiei. Это очень просто — мы хотели создать платформу, чтобы судьи могли проявлять свою позицию. У нас есть Ассоциация судей, в которой ты практически не можешь выдвинуть на обсуждение ту или другую тему. Там все было жестко по иерархии. Те, кто сверху, смотрели на тех, кто снизу, как на кого-то, кто просто должен обеспечивать численность. Это был как аксессуар управляющих системой. Я считаю, что ассоциация — это общественная организация, а не аксессуар ВСМ. В нашей ассоциации мы хотели дать возможность высказаться всем, кто хочет.
«Систему нужно очистить от людей, которые не заслуживают в ней находиться»
Я был одним из немногих судей, кто поддерживал идею экстренной аттестации. И не важно, внешней [c привлечением международных экспертов] или внутренней [без привлечения экспертов]. Я до сих пор думаю, что это хорошая идея, но меня настораживает, что власти еще не понимают, как это сделать эффективно и законно. У меня есть опасения, что они действуют на ощупь, без внятного плана. Но я думаю, такая мера необходима. Только нужно хорошо обдумать все механизмы. В Сербии, Украине и Албании эта затея не прошла на ура. Да, где-то результаты получше, где-то похуже.
В системе действительно много проблем. И я не думаю, что внутри системы есть реальное стремление к переменам. Но если система не захочет изменяться, очевидно, что в процесс вмешаются политики. Они получили мандат от народа, и народ требует этого. Это объективная реальность и никуда от нее не уйдешь. Но все надо делать по закону. Посередине остаются судьбы людей. Судью надо уволить, если он заслужил этого, а не потому, что дядя Василий или тетя Иона так сказали. В конце концов, в каждом судебном процессе есть две стороны, и одна из них всегда останется недовольной. Поэтому надо провести аттестацию так, чтобы действительно очистить систему от людей, которые не заслуживают в ней находиться.
«Те, на кого смотрят как на надежду системы, рискнули»
Сложно сказать, есть ли какое-то разделение в судебной системе. Не думаю, что сейчас ощущаются последствия тех общих собраний судей, которые прошли осенью 2019 года [часть судей пыталась отправить в отставку членов ВСМ]. Я не видел, чтобы кто-то кому-то припоминал, какую тогда позицию он занял на баррикадах. Те собрания я воспринимал, как попытку старых «центров влияния» удержать его через молодых судей, которые выступали на тех собраниях. Тогда, в 2019 году, судьи были разделены, но на собраниях были судьи и из первых, и из вторых инстанций.
Недавно был другой случай — у судей был крик души по поводу того, что Конституционный суд оставил в силе решение парламента о снижении судейских пенсий. Тогда все суды первой инстанции страны, кроме трех, опубликовали совместную декларацию, в которой осудили это решение. Апелляционные палаты (АП), и Высшая судебная палата (ВСП) не поддержали эту инициативу. Тут было видно разделение по инстанциям разных уровней. В принципе, вся критика достается судьям АП и ВСП, и в этой ситуации они предпочли набрать в рот воды. А те, на кого смотрят, как на надежду системы, рискуя навлечь на себя критику, посчитали необходимым выступить публично и рассказать, что судье сложно быть независимым без социальных гарантий.
«Системе нужен положительный импульс»
Пока сложно сказать, пытается ли новая власть взять судебную систему под контроль. В Криулянском суде, где я работаю, когда некоторые считали, что государство «было захваченным», не чувствовалось давления. Может и потому, что мы находимся на периферии. Не могу утверждать, что, если бы туда попало какое-то резонансное дело, никто бы не попытался сказать, какое по нему надо принять решение. Хотя у нас в суде достаточно сильные судьи, на которых сложно повлиять, кто бы ни находился у власти. Что происходит в Кишиневе? Прошло слишком мало времени, чтобы делать выводы. Но я надеюсь, что над ними не установят политический контроль. Я пока не видел никаких попыток это сделать.
Вообще, я думаю, что системе нужен положительный импульс, чтобы изменить положение дел и менталитет. Только так можно изменить положение дел в короткие сроки. Необходимо переосмыслить роль судьи, и то, как его воспринимает общество, и то, в чьих интересах он работает. В нашей судебной системе и в системе прокуратуры есть много людей с устаревшим менталитетом, корни которого идут из советских времен. Я думаю, что это препятствует развитию. Если мы, судьи, сами осознаем это или же нас мотивируют это осознать с помощью той же внешней аттестации, тогда могут начаться позитивные изменения. Иначе на ближайшие 30-40 лет мы останемся на месте.
Нам нужен серьезный импульс. Если не найдется мотивации внутри системы, то эта мотивация должна прийти извне. Сама идея проведения внешней аттестации должна была стать мощным импульсом к изменениям, но я их не увидел. Люди в системе просто не понимают, что их ждет и что им грозит. Многие думают, что ничего не изменится — уже были политики, которые обещали реформы, но ничего не сделали. Но я думаю, именно из-за того, что ничего не меняется, политики захотят дать нам этот импульс.
«Система — отражение того, что происходит в обществе»
Может ли все остаться по-старому, после того как систему очистят? Система — отражение того, что происходит в обществе. Если в работе властей у нас по-прежнему будут распространены кумэтризм, коррупция и непрозрачность, тогда ничего не изменится. Нельзя ждать изменений, если ты сам не хочешь меняться. В Молдове как происходит? Люди, вроде, хотят хорошую систему юстиции, но, если речь идет об их делах, они не против того, чтобы для них сделали исключение.
Невозможно изменить юстицию без изменения менталитета. Если политики в один день решат: «Все, мы больше не вмешиваемся в юстицию, пусть поступают по закону, давайте создадим судьям нормальные условия работы, улучшим законы», — вот тогда есть шанс, что очищенная система будет работать по-новому.