На мой текст о том, почему Кишинев в какой-то момент оказался один против всех на переговорах по Приднестровью, отреагировал директор Ассоциации внешней политики (АВП) Виктор Кирилэ. В своей статье я поделился мыслями о том, что, оказавшись на переговорах в ситуации «все против нас», вместо того, чтобы превращаться в «осажденную врагами крепость», стоит задуматься, нет ли в этом и вины самого Кишинева, и сделать выводы. В комментарии к моей публикации Виктор Кирилэ, если вкратце, высказал мнение, что я ошибочно возлагаю всю вину за сложившуюся ситуацию на Кишинев, и игнорирую то, с кем мы имеем дело в Тирасполе.
За последние годы у нас в NM (и ранее в «Ъ-MD») вышло множество тематических текстов, от которых в Тирасполе скрежетали зубами. Нередко их позиция оказывалась слабой, лицемерной, истеричной. Часто то же самое можно было сказать и о Кишиневе, и я не вижу проблемы в том, чтобы на это указать. Для меня объективный анализ конфликта — это не игра в одни ворота, а видение и понимание «правды» и «неправды» каждой стороны.
Речь не о том, что во всем и всегда виноват Кишинев. Но в сложившейся ситуации важно сказать некоторые, возможно, не слишком приятные, для официального Кишинева вещи. Ведь по опыту мы знаем, что в ситуации «все против нас» вероятнее всего виноваты мы сами, нравится нам это признавать или нет. А не признавать ошибок, продолжать гнуть свою линию, а тем более обижаться и ощетиниваться против всего мира — не всегда признак героизма, тем более в дипломатии.
На мой взгляд, есть две фундаментальные модели, два видения процесса урегулирования конфликта, которые друг с другом практически не пересекаются: либо мы идем по первому пути, либо по второму.
Первая модель — сделать жизнь жителей и бизнеса региона максимально некомфортной и ждать, пока они на коленях приползут сдаваться. Переговоры тут, в общем-то, и не нужны — за исключением принятия акта капитуляции.
Вполне возможно, что эта модель может быть эффективной, если есть цель возвратить территории.
Другой подход заключается в том, чтобы не просто работать на возвращение территорий, а на возвращение людей.
Это значит относиться к людям, которые там живут, как к своим, да и просто по-человечески. Ни одна нормальная адекватная и рассчитывающая на лояльность людей власть к своим людям первую модель не применит.
Второй подход подразумевает обратное первому — поиск решений, чтобы создать людям и бизнесу максимально комфортную «переходную» (кажется, это слово у кого-то в Кишиневе не в почете) ситуацию и продемонстрировать добрую волю, заинтересованность и преимущество своей модели государства, политического строя, «принципов и ценностей» и т.д. Да, наверное, это не самый быстрый путь, и для него надо куда больше разума, ответственности, зрелости и политической воли.
Интересно, что Виктор Кирилэ признает, что сейчас и в краткосрочной перспективе к реальным переговорам по политическому урегулированию и статусу не готовы ни Кишинев, ни Тирасполь. Почему тогда следует бояться «переходных» решений, которые позволят людям с обоих берегов Днестра просто нормально жить, пока будут вызревать внешние и внутренние условия для начала таких переговоров?
Молдавскую сторону, судя по всему, вполне устраивает закрепившаяся в последние годы тактика поэтапного принуждения Тирасполя к вхождению в молдавское экономическое, социальное и правовое поле (в Кишиневе это принято называть «общими пространствами»). Для принятия таких мер, по большому счету, нет особой необходимости в функциональности переговорных механизмов. В какой-то мере на этом этапе они даже являются помехой.
Главной (если не единственной) целью официального формата «5+2» в Кишиневе видят переговоры по политическому урегулированию конфликта и выработке особого статуса для Приднестровья. Правда, собственных конкретных предложений и моделей на этот счет Кишинев до сих пор не выдвигал, и, по неоднократным признаниям высокопоставленных кишиневских политиков и чиновников, такого единого видения в Кишиневе просто нет.
Давно и много говорится о том, что урегулирование будет возможно, когда правый берег станет привлекательным для левого. Но это тоже можно интерпретировать двояко — в зависимости от нашей базовой модели. Можно работать над собой, становиться лучше, повышать уровень жизни, демонстрировать открытость, терпимость, цивилизованность, достижения и конкурентные преимущества. Практическими действиями постепенно развеивать предрассудки, фобии и негативные ожидания, учиться понимать друг друга. Причем это тоже не игра в одни ворота, а дорога с двусторонним движением.
На практике же сегодня все обстоит несколько иначе. Оно отчасти и понятно: о какой привлекательности Молдовы для приднестровцев можно говорить, когда по всем перечисленным параметрам молдавские реалии непривлекательны даже для самих жителей Правобережья? Но ведь можно рассуждать и так: чем хуже будет жизнь в Приднестровье, тем «привлекательнее» для них будет Молдова — такая, какая есть. Все познается в сравнении, а «привлекательность» привлекательности рознь.
А ведь были моменты, когда правому берегу было чем похвастаться, и какие-то элементы такой реальной, а не принудительной привлекательности начинали применяться. И это работало. Именно в эти моменты Кишинев на переговорах выглядел сильнее, и его аргументы находили понимание.
Так вот. Ответ на вопрос, почему в какой-то момент Кишинев остался один против всех, мне видится именно в расхождении этих подходов. Кишинев на словах декларирует вторую модель, а на практике реализует первую. Причем в какой-то момент дипломатия совсем подкачала, и это расхождение слов с делами стало совершенно очевидным для всех участников переговоров.
Дипломатия подвела не только в этом. Но и в том, что сближение интересов различных внешних игроков — явление довольно редкое, и если это случилось, то только от профессионализма дипломатов зависит, рассматривать это как угрозу или как шанс. Встать в позу и сказать, что все против нас — не лучший способ дипломатически отыграть эту ситуацию.
Если ранее Кишинев списывал свои переговорные неудачи на упрямство Тирасполя и недобрую волю России, то с какого-то момента молдавская сторона стала неофициально критиковать и отвергать не только инициативы Москвы, но и решения, предлагаемые ОБСЕ и EUBAM (то есть Евросоюзом), которые трудно обвинить в недоброжелательности и нелояльности Кишиневу.
Проблема, судя по всему, состоит в том, что предлагаемые этими международными посредниками подходы в корне противоречат вышеупомянутой логике действий Кишинева. В первую очередь потому, что подразумевают не односторонние «мотивационные» меры и выжидательную позицию, а достижение компромиссов, требующих уступок с обеих сторон, и направленных на практическое облегчение положения экономических агентов и жителей обоих берегов Днестра.
В этой связи возникает лишь один вопрос: если сегодня в Кишиневе не готовы к уступкам даже по таким относительно несложным вопросам, как проблема признания документов об образовании, восстановление телефонной связи между берегами Днестра или внешний вид номерных знаков автомобилей из Приднестровья, то как молдавская сторона намерена в будущем вести переговоры о статусе Левобережья, и, главное, добиваться поддержки и лояльности населения региона? Ведь масштаб уступок, ответственности и политической воли, который потребуется тогда, будет куда выше.
