Как стало известно NM, бывший замглавы Службы предупреждения и борьбы с отмыванием денег Национального центра борьбы с коррупцией Михаил Гофман более 20 часов давал в прокуратуре показания по делу о «Ландромате». А в парламентской комиссии, которая тоже занимается «Ландроматом», Гофмана отказались заслушать публично. В эксклюзивном интервью NM Гофман рассказал, что ему известно о «Ландромате» и его связи с кражей миллиарда, была ли в законодательстве «красная кнопка», которая позволила отмывать деньги через Молдову, и мог ли быть замешан в этой схеме генпрокурор Александр Стояногло.
«Тогда они были все вместе: Плахотнюк, Платон, Шор, Лучинский»
Вы предложили, чтобы вас заслушали на заседании парламентской комиссии по «Ландромату». С таким предложением вы выступили, после того как глава этой комиссии Инга Григориу публично обвинила вас в том, что поправки к закону «О борьбе с отмыванием денег», которые разработали вы, позволили включить Молдову в схему «Ландромата». Почему вы не попытались связаться с комиссией до этого обвинения?
Ну почему не пытался? Пытался. И по краже миллиарда — с комиссией Александра Слусаря, и по рейдерским захватам. Многое из того, что они рассматривали, мне было известно не из прессы. Не зря, когда Юрий Лянкэ и Владимир Филат поссорились, Лянкэ сказал: «Бумаги Михаила Гофмана выстрелят». На это Филат ответил: «Мы с Гофманом разобрались. Он почти недееспособен». Они же тогда были все вместе: и Влад Плахотнюк, и Вячеслав Платон, и Илан Шор, и Кирилл Лучинский, и Петр Кириллович Лучинский. Весь политический бомонд и все, кто их обслуживал, чтобы реализовать задуманные криминальные схемы.
Давайте уточним: когда вы обратились к Инге Григориу, что она вам ответила?
Я говорил с секретарем их партии (партии «Платформа Достоинство и правда» — DA), еще когда подал заявку на участие в конкурсе на должность директора НЦБК. Мне сказали — вас вызовут. Я ждал, звонил, снова ждал, потом понял, что меня игнорируют. Потом позвонил Андрею Нэстасе, которого я в свое время водил за руку по всем кабинетам в Конгрессе США, Сенате и по всем спецслужбам, с которыми мы раньше работали по разным делам. Не знаю, почему у них [на Западе] ко мне доверия больше, чем у наших молдавских правоохранителей. Но я понимаю их [молдавских правоохранителей], потому что в основном у них был особый центр получения указаний. Я имею в виду Плахотнюка и Филата. Это были разные группировки с разными интересами. Но с 2013 по 2016 эти интересы совпадали, и у каждого была своя часть дохода.
Я все-таки хочу понять, пытались ли вы связаться с Ингой Григориу, до того как она вас обвинила. Создается впечатление, что о своей готовности выступить в комиссии вы публично заявили уже после обвинения.
Во-первых, это они должны были со мной связаться. Они были заинтересованы в том, чтобы меня допросить.
Они могли не знать, что вы в Молдове.
Что, нет Facebook? В принципе весь мир знает, где я, и номер моего мобильного телефона. Но почему-то они избегают меня. Я задам встречный вопрос: почему в комиссии хотят, чтобы я ответил на их вопросы письменно, а не публично — в формате видео? Не получится ли так, как с кражей миллиарда? В 2019 году мой отчет не хотели принимать в парламенте. Меня потом догнали и сказали, что передумали и хотят его зарегистрировать. Отчет был о краже миллиарда и о «Ландромате».
Они положили отчет в папочку и сказали, что к Гофману нет доверия. Самое интересное, что в кулуарах все ссылаются на мои бумаги: «Вот, Гофман говорит, что ты украл столько. Ты тоже украл, я украл меньше». Какая разница, кто и сколько украл, ты все равно вор.
В комиссии, расследующей «Ландромат», ссылаются на слова [бывшего замдиректора НЦБК] Кристины Цэрнэ. Не будем говорить о ней, будем говорить о людях, которые сняли ее с полочки, вытерли пыль и задействовали. Не надо забывать, что Кристина Цэрнэ лично участвовала в заседаниях судов, когда я пытался восстановиться в НЦБК. Можно подумать, ей тогда нечем было заняться. Она же была замдиректора НЦБК. Тогда была серьезная медийная кампания [против меня]. В ней принимал участие [экс-советник Плахотнюка] Олег Кристал, который создавал сайты с офшорным финансированием из Белиза.
«Сейчас Михаил Гофман — как бренд»
Андрей Мардарь/NewsMaker
Кстати, о кампании против вас. В 2016 году вы назвали Плахотнюка главным бенефициаром кражи миллиарда. А в 2018 году дали два интервью блогеру, близкому к Плахотнюку, и назвали главным бенефициаром Платона. Многие тогда решили, что вы отрабатываете повестку Плахотнюка.
Ну, если бы это был лайв, это был бы совершенно другой текст. А кому жаловаться? Они там отретушировали. То же самое можете сделать и вы с этим моим интервью.
Вы же могли просто отказаться от интервью. Неужели вы не понимали, к кому шли и как это будут использовать?
Я знаю, но у каждого Додика своя методика. Не забывайте, что я сейчас дома, а кто-то в бегах. Есть методика, которая не понятна простому человеку. Это моей жене два раза резали тормозные шланги. Это ей дважды давали госохрану. Не все в полиции, скажем так, соглашались тогда с тем, что происходит. Они защищали мою жену, пока меня здесь не было. Об кого они споткнулись? Об простого подполковника, не генерала.
В тех интервью 2018 года вы достаточно много говорили о Людмиле Козловской и ее фонде «Открытый диалог». Тогда Козловская подверглась в Молдове массированной медиатравле в СМИ Плахотнюка. Теперь уголовное дело против нее признали «политическим» и закрыли. Вы не жалеете о своих словах?
Подождите, тогда была одна власть, теперь другая. Я сам выбираю время и то, как должен действовать. Людмила Козловская действительно возглавляет лоббистскую компанию.
Да, но кому-то выгодны были ваши заявления.
А то, что я делаю сейчас, тоже кому-то выгодно, а кому-то невыгодно? Вот сейчас я кому подыгрываю? Сейчас Михаил Гофман — как бренд. Что бы он ни говорил, он должен принять чью-то сторону. Если он ее не принимает, его наклоняют в другую сторону.
И почему мы должны вам верить?
Это не я должен решать и не вы. Пусть это решают читатели. То, что я тогда хотел им сказать, они не поняли и даже не услышали. Сейчас мне коллеги из НЦБК говорят: «Михаил Михайлович, мы тогда тебя не поняли, что нам сейчас делать? Нас просто поимели». Что они тогда делали? Просто сидели на службе. Вот пусть сидят дальше, сейчас они никому не нужны. Ты или боец, или не боец. Сейчас они понимают, что у их детей в Молдове нет будущего. Как и у моих. Как и в принципе у всего народа. Об этом вообще помолчим.
Они не поняли ваше выступление 2016 года или 2018? Это же были диаметрально противоположные заявления.
Оба. Но они не противоположные. Это тактика ведения боя в горных условиях. Я из спецслужб, не вы. Где сейчас Плахотнюк? Я поддержал его повестку, как вы говорите, а он сбежал? Теперь то, что я говорю, это или мнение Платона, или Шора, или Кирилла Лучинского. У каждого свой интерес. Тут настолько все запутано, что, чтобы распутать, почему-то опять нужен я, хотя меня все избегают.
«Все всё обо всем знали»
Андрей Мардарь/NewsMaker.md
Вернемся к «Ландромату». По вашим словам, первые признаки сомнительных транзакций заметили еще в 2010 году. Расскажите, как это удалось выяснить, и что было дальше?
Первые сомнительные транзакции появились в 2010 году. Заметил их Адриан Цуркану, главный инспектор и офицер, тогда он был в звании капитана и курировал Moldindconbank. Сомнительные операции шли через все молдавские банки, но через этот банк были самые крупные. Мы составили отчет специальной формы и отправили в департамент следственного управления НЦБК. Отчет попал к следователю по особым делам Богдану Зумбряну. Что случилось потом с Богданом Зумбряну? У него потом карьера пошла вверх.
А что случилось потом с этим отчетом?
Согласно статье 69 Уголовно-процессуального кодекса (УПК), мы не имеем права задавать вопросы офицеру уголовного преследования о том, что он делает с полученными от нас материалами. Он разрабатывает план мероприятий и подчиняется Антикоррупционной прокуратуре. Конечно, в какой-то момент мы поняли, что что-то не идет. И просто собирали бумажки и ждали. Следователь по особо важным делам [Зумбряну] должен был давать нам указания. Мы получали информацию, некоторое время блокировали [транзакции] или просто собирали бумаги и отправляли ему.
В правоохранительных органах есть система иерархического контроля. Разве нельзя было что-то сделать, когда вы увидели, что «что-то не идет»?
Мы отправляли запросы в Нацбанк, те проводили проверки, накладывали какие-то санкции. Все транзакции рассматривали и в наших плановых проверках. Мы получали какие-то ответы, что они кого-то оштрафовали. Потом это опротестовывали. Вот такая карусель была.
Кто мог остановить эти транзакции или вовремя закрыть на это глаза?
Я не могу брать на себя ответственность и говорить, кто должен был открывать или закрывать глаза. Это все готовилось под видом помощи бизнесу. Для этого нужно было законодательство: сегодня один пункт в законе изменили, завтра другой. Всё делали так, чтобы мало кто что-то понимал. В отчете парламентской комиссии, которую возглавлял Олег Рейдман, говорилось, что Молдова может стать «прачечной для денег, кочующих по миру».
Я до сих пор поддерживаю это мнение: Молдова — страна-транзит, государство от этого ничего не имеет, все деньги и откаты идут в карманы чиновникам, которые сидят наверху. [В случае с «Ландроматом»] это были в основном представители Альянса за евроинтеграцию.
По большому счету, когда в 2010 году мы послали отчет [cледователю], на этом основании можно было открыть уголовное дело и наложить секвестр [на деньги]. Это позволял Уголовный кодекс. Все всё обо всем знали. Наши запросы в Россию ничего не дали. Деньги приходят и уходят, банк развивается. Что еще можно было сделать, деньги же не наши.
«Я создал контролируемый хаос»
Андрей Мардарь/NewsMaker.md
Если деньги не наши, то о каком ущербе для Молдовы идет речь?
Эти $22 млрд [отмытые через «Ландромат»] — даже не ущерб и не упущенная выгода. В классической формуле [отмывания денег] должны быть три этапа: планификация, размещение и стратификация. То есть, если я хочу отмыть какие-то деньги, я должен это запланировать, вывести деньги в какую-то страну и потом как-то их легализовать. И лучше не один раз, чтобы они стали еще «белее». «Ландромат» — международная схема. У Молдовы в ней свой след — через банки и через судебных приставов. Это тоже отмывание денег, но на уровне планирования: кто-то получил свои откаты. Этапы размещения и стратификации реализовывали уже не здесь.
У одной власти был свой интерес, у другой — свой. Информацию так повернули, что все стали говорить о «молдавской схеме». Мы запутались и не знаем, как распутать. В свое время я говорил с главой финансовой разведки Латвии. Я сказал, что мы узнали, что на этом этапе мы виноваты. Надо кого-то наказать, кого-то оштрафовать, кого-то уволить. В Латвии так и сделали: ABLV Bank оштрафовали на €3 млн, кого-то выгнали из Нацкомиссии по ценным бумагам. Всё, вопрос закрыли и отчитались перед Страсбургом. Дальше заинтересованы в расследовании Россия, откуда вывели деньги, и те страны, в которых эти деньги разместили.
Судьи, принимавшие решения по искам, которые были частью схемы «Ландромата», понимали ситуацию? Или им создали такие условия, в которых они не могли не удовлетворять эти иски?
Они понимали, да, но им создали условия. У [экс-судьи] Виктора Орындаша есть видео, на котором один бывший председатель Конституционного суда в добровольно-принудительном порядке просит его выполнить все формальности по транзиту денег. Через него прошли около $1,5 млрд. Он боялся, но ему сказали, что все оговорено. Я это видео видел. Я его [судью] сам взял за руку и отвел к американским спецслужбам.
Почему к американским спецлужбам, почему не к нашим?
А зачем? Они [молдавские правоохранители] получают зарплату, значит, они должны подписать соответствующие бумаги и поехать в США. Это маленькая интрига, пусть они занимаются своим делом, а не создают видимость.
[Схема «Ландромата»] имеет отношение к США, потому что все транзакции были в долларах. Часть денег разместили, в том числе, в США. Почему США должны что-то сделать? Это я решил и создал такую ситуацию, что сейчас — кто в бегах, кто в тюрьмах. Я создал контролируемый хаос.
Вы уже несколько раз намекаете на бегство Плахотнюка. Хотелось бы понимать, какую роль в этом сыграли вы?
Андрей Нэстасе говорит, что это он [сыграл роль]. Там было достаточно много обстоятельств. Мою роль пусть определяют читатели. Они что, не поняли, почему так плохо живут? Когда дело о моем увольнении рассматривали в суде, я говорил о миллиарде, но ни одна моя бумага не попала в материалы дела. Через полчаса после заседаний ко мне подкатывали представители криминальных группировок и просили, чтобы я не говорил слишком много в судах.
Они много чего пробовали. Даже после того как я ушел из органов и выезжал с сыном на лечение в Израиль, они всегда за мной присматривали. Почему я уехал в США? [В Молдове] меня начали прессовать по-серьезному. Сначала предлагали [звание] генерала, деньги, доллары, чтобы я замолчал. Сам лично Дорин Дамир — фин Плахотнюка предлагал. Однажды один посол сказал, что мне лучше уехать. Через час меня уже не было в стране.
«Я должен был выиграть эти суды, а кража века все равно бы произошла»
И вот вы сейчас в Молдове и хотите, чтобы вас выслушали на заседании комиссии, расследующей «Ландромат». Что такого вы можете им сообщить, о чем они не знают?
Независимо от того, что они сделают, этот отчет [парламентской комиссии] будет шит белыми нитками. Там допросили всех, кроме тех, кого надо было допросить. Первый вопрос: они пишут, что с инициативой поправок к закону «О борьбе с отмыванием денег» выступил НЦБК. Она [Григориу] думала, что я ей подыграю? Я ей не подыграю.
По закону НЦБК мог временно заблокировать транзакцию, но, после того как открывается уголовное дело, следователь может арестовать деньги. И блокировка теряет силу, потому что она временная.
О какой «красной кнопке» мы говорим? Они вводят общество в заблуждение, когда говорят, что якобы из-за поправок в закон «О борьбе с отмыванием денег» произошло то и это. То же самое и с кражей миллиарда. Она произошла в 2014 году, а мои отчеты о том, что готовится эта кража, были в 2013 году. На их основании можно было открыть уголовное дело и принять меры, чтобы этого не произошло.
Еще они хотели знать, поддерживал ли я проект об амнистии капитала? Да, поддерживал, и объясняю почему. Когда я предложил налогообложение [транзакций с офшорами], я пришел и со вторым предложением — ввести новое понятие «предприятие, которое имеет экономические отношения с Молдовой, но не с бюджетом этой страны». Создать молдавские оффшорные компании, конечно, с соблюдением международного законодательства. Основное требование — идентификация бенефициара. Создать своих брокеров, администраторов. Почему в Молдове должны работать компании из Белиза, которые должны транзитировать деньги через Молдову. Почему это не может быть молдавская компания? Плати $4 тыс., регистрируйся в Регистрационной палате, но ты не можешь заниматься экономической деятельностью по Молдове. У нас и так идет транзит, но деньги идут рядом с бюджетом. Создали бы эти компании, были бы рабочие места. Был бы контроль и баланс на региональном уровне между разными ситуациями в этом плане.
Инга Григориу настаивает, что деньги удалось вывести благодаря поправкам к закону «О борьбе с отмыванием денег». Эти поправки одобрила парламентская комиссия, которую тогда возглавлял нынешний генпрокурор Александр Стояногло. Он может быть в этом замешан?
Он к этому вообще отношения не имеет. То, что он сейчас генпрокурор, а тогда был председателем комиссии по Нацбезопасности — это просто стечение обстоятельств. Не имеет значение, кто тогда был председателем комиссии по Нацбезопасности, звали его Александр Стояногло или Михаил Гофман. Проект закона делал лично я. Вот эту фразу «avind efect suspensiv» [приостанавливающий эффект] это не НЦБК предложило. Было два законопроекта, от нас хотя мы не могли предлагать законодательные изменения, и было от трех депутатов, которых возглавлял Валериу Гумэ. Почему-то его допросили в комиссии [по Ландромату] а меня нет.
Сейчас неправильно говорить, что эти поправки позволили все это проделать [вывести деньги через Молдову]. Я понимаю, что разговоры вокруг него [Cтояногло] идут, чтобы он был более сговорчивым. В принципе его просто хотят убрать.
А вы в курсе, что братья Цопы добиваются, чтобы им аннулировали уголовные дела? А Григориу, от какой партии?
Если не закон, что тогда помогло вывести деньги через Молдову?
Человеческий фактор и преступные интересы. Когда говорят, что это произошло из-за поправок в закон, пытаются отвести от себя удар. Меня уволили в апреле 2014 года, а в августе пришли ко мне домой и говорят: «Возвращайся обратно на работу». Я отказался. Человек, который ко мне пришел, спросил, зачем тогда я сужусь с НЦБК. Я ответил, что он потом все поймет.
Я судился с НЦБК, потому что должен был выиграть эти суды, а кража века все равно бы произошла. Самое интересное, что все видели все мои бумаги, в том числе посольства. Я даже Путину написал про «Ландромат».
У меня есть ответ от ФСБ, что «моя информация является ценной и ее рассмотрят». И то, что произошло в недалеком будущем [c делом о Ландромате в России], может, это и моя информация.
И в Совет безопасности российский я написал, и [тогдашнему послу США в Молдове Джеймсу] Петиту. В комиссии [Григориу] меня хотели спросить об участии в «Ландромате» Плахотнюка, Платона и Усатого. Я им отвечу — все в письмах, которые я отослал в разные международные организации и посольства.
«Это нереально. Но в итоге у них получилось»
Андрей Мардарь/NewsMaker.md
Почему вы акцентируете внимание на Кристине Цэрнэ — и в этом интервью, и в других? Она ведь была тогда замдиректора НЦБК, но были и другие люди.
А вы в курсе, что Кристину Цэрнэ хотели сделать главой Платформы DA? Я еще раз говорю это перед камерой: в 2017 году братья Цопа [бизнесмены Виктор Цопа и Виорел Цопа] просили меня не атаковать ее.
О какой «красной кнопке» она говорит? Она же была замдиректора НЦБК в 2014 году. Она не знала, что готовится? Знала! Почему тогда ничего не сказала?
То, что случилось в ноябре 2014 года [кража миллиарда], произошло, потому что не были приняты соответствующие меры. Якобы у них [НЦБК] не было полномочий для блокирования счетов. Это самое вульгарное и беспринципное введение в заблуждение общественного мнения.
Чем может закончиться история с «Ландроматом»?
Ничем. Единственный пострадавший здесь — имидж Молдовы. Еще надо подумать, если это упущенная выгода. Это парламент решает, какими налогами облагать транзакции с офшорами.
Самое интересное, в 2013 году был комитет финансовой стабильности при премьер-министре. Однажды [министр финансов] Анатол Арапу сказал, что в бюджете есть дыра 2 млрд. леев. На следующий день [директор НЦБК] Виорел Кетрару сказал мне найти средства. Мы предложили облагать налогом 7% транзакции с офшорами. За полгода через Молдову прошли 53 млрд леев, получается 7% — это 3,5 млрд. Мы отправили это предложение в Совет безопасности, президенту Николаю Тимофти, премьеру Юрию Лянкэ, парламенту и другим госструктурам. В ответ молчание. Кто-то же получал дивиденды [с этих транзакций]. Были разговоры о том, что я лезу туда, куда не следует.
А чем может закончиться дело о краже миллиарда? Генпрокурор говорит, что в 2021 году наступит развязка этого дела. Как думаете, это возможно, учитывая сопротивление, с которым сталкивается расследование?
Я думаю, что да. Оно все равно должно иметь какое-то финальное решение. Денег не вернут, но всех будут знать в лицо. Хотя их и так знали в лицо, но нужна финальная бумага.
Эти дела, кстати, пересекаются — «Ландромат» и кража миллиарда. Они только так могли контролировать друг друга. Многие фирмы офшорные обслуживали разные люди: «Блондин», «Длинный», Яралов и вся их гоп-компания. Но первоначальная их цель была в том, чтобы молдавские банки администрировали валютные резервы страны. Это нереально, но в итоге у них получилось.
***
NM готов предоставить право на реплику всем лицам и госучреждениям, упомянутым в интервью.
