С 26 по 30 июля в Кишиневе прошла серия мероприятий, посвященных Холокосту на территории Румынии и Бессарабии в 1941-1944 годах: выставка «Будущее памяти», несколько кинопоказов и дискуссий. Для участия в этих мероприятиях в молдавскую столицу приехал израильско-румынский театральный художник БЕННО ФРИДЕЛЬ, которого ребенком вместе с тысячами бессарабских евреев депортировали в гетто в Транснистрии. В интервью корреспонденту NM ОЛЬГЕ ГНАТКОВОЙ он рассказал, что помогло его семье выжить, что сделало возможным Холокост и почему сегодня бывает так трудно говорить о трагическом прошлом.
Вы приехали из Тель-Авива в Кишинев специально, чтобы рассказать о своем опыте. В Молдове тема Холокоста обсуждается не слишком широко. Часто ли вам в Израиле приходилось делиться своими воспоминаниями?
Сразу оговорюсь, что Холокост был катастрофой европейского масштаба. Она затронула множество стран, в том числе Румынию и Молдову. Напрямую это касалось евреев, но это не значит, что не страдали и другие народы. В Израиле, конечно, я не раз рассказывал о своем опыте.
О депортации я в основном помню по рассказам мамы и дяди. Мама начала рассказывать об этом через много лет, до этого годами — ни слова. Я родился в Черновцах, которые тогда были частью Румынии. В 1941 году мою семью (мне было тогда пять лет) погрузили в вагон и депортировали в Транснистрию. Большинству было ясно, что это верная смерть. Все знали, что половина депортированных умрут в дороге. Поэтому вдоль дороги были заготовлены общие могилы.
В тех самых вагонах мой дедушка, раввин, и умер, ночью. Утром солдаты открыли двери вагона, взяли за ноги или за руки всех умерших и выбросили на улицу. Там стояли телеги, на которых тела отвозили в братские могилы. Погибли сотни людей.
Нас привезли в Бершад. В это время, казалось, открылся ящик Пандоры. Высвободились все несчастья. А что осталось на дне? Надежда. С этой надеждой мы и выжили. Из Бершада нас перевезли в Войтовку. «Поселили» в дома с несколькими семьями. Каждая занимала свой угол. В одном углу одна семья, в другом — другая. Мы пытались выжить. Надо сказать, еврейский народ в самые трудные моменты истории искал повод для улыбки. Искал ментальный и душевный выход из сложной ситуации, возможность думать, чтобы не оказаться стянутыми клещами, которые не дают развиваться мысли.
И какой выход находили?
В селе Войтовка был колхоз «Чапаев». И в один день дядя сказал мне: «Пойдем, посмотрим спектакль». Тогда мне было уже семь лет. Приехали в колхоз и пришли в стойло с лошадьми. Там стоял казан с водой, под которым горел огонь. Вокруг было много народу. Показывали спектакль «Волшебница» Авраама Гольдфадена, основателя еврейского театра.
Посмотрите, что происходило с культурой. В Транснистрии, в стойле — театр. Прошли годы. И я в Израиле поставил спектакль под названием «Гетто». Все, что видел тогда в конюшне, я повторил в декорациях на сцене. Тогда кто-то импровизировал, а я эту идею спустя 50 лет превратил в спектакль.
Были и другие воспоминания. После Войтовки в 1944 году мы вернулись в Черновцы. По дороге через лес Кэсэуць я захотел пить. Папа пошел к колодцу и нагнулся, чтобы набрать воды. Пришел румынский солдат и застрелил его. Мама кричала: «Зачем?!». Представьте, что чувствует женщина, когда на ее глазах убивают мужа. И румынский солдат ответил очень просто и ясно: «Я хотел посмотреть, как умирает жид». Это нечеловеческая логика: умер не человек — умер жид. И это была большая разница. Это преследовало меня долгие годы, хоть я и не понимал, что происходит. Папа остался там, а дядя взял меня на руки и унес.
Почему, по-вашему, сегодня важно говорить о Холокосте?
Помните Менгеле? (Йозеф Менгеле — немецкий врач, проводивший опыты над узниками концлагеря Освенцим. — NM). Он был ученым. Использовал людей в экспериментах. Он не проводил эксперименты над животными: обычно делают именно так, и весь мир протестует против жестокого обращения. А он проводил эксперименты на живых людях. Бил их током, опускал в ледяную воду, отравлял, чтобы посмотреть, как будет реагировать человеческое тело. Это и есть Холокост. Важно понять, что Менгеле делал это осознанно. Холокост не был попыткой: получится или нет. Это было четкое задание, цель которого — тотальная ликвидация еврейского народа. «Окончательное решение», как называли это немцы.
Об этом важно говорить, потому что сегодня многим уже кажется, что все выдумано, что такого не было, и человек на такое не способен. Говорят, Холокост — это сказки. Но Менгеле существовал. «Оставь надежду всяк сюда входящий»,— писал Данте (эти слова были написаны на воротах Освенцима и других концлагерей. — NM) . Это и есть Холокост. Это ад, который люди сознательно создали своими руками.
Чтобы сегодня рассказать молодым и не очень людям о том, как испытывалась человечность и до чего дошло человечество, они должны понять, в какой обстановке все это происходило.
Каждое поколение рождает таких людей, какие ему нужны. Возрождение создало на одном квадратном метре Микеланджело, Да Винчи и Рафаэля. XIX век — Моне, Сезанна, Ван Гога. Это были гениальные люди. В эти времена не было таких катастроф. Бывали дожди с грозами, даже наводнения, но не Холокост.
В XX веке человеческая природа была почти уничтожена людьми, которые тоже оказались в одно время в одном месте – Муссолини, Гитлер, Антонеску.
Вопрос в том, почему именно такие люди появились.
Именно. Почему в какие-то периоды появляются гении гуманизма, а в другие — исчадия ада, которые все уничтожали. Причем уничтожали не только евреев, хотя они понесли самые страшные потери — 6 млн жертв, но и собственные народы. В этом веке деформировалась сама человеческая природа. Было что-то в воздухе, что позволило родиться таким персонажам. Люди рассказывают о том времени такие вещи, которые не может воспринять человеческий ум. Грудных детей выхватывали из рук матерей, брали за ногу, подбрасывали в воздух и стреляли.
В фильме «Список Шиндлера» есть сцена, в которой человек с ружьем выжидает на террасе и потом стреляет в толпу. Женщина рухнула на землю, но никто не остановился и не подошел к ней. Все шли дальше, будто ничего не произошло. Это и есть та атмосфера, которая рождает тех самых людей. До чего дошли люди, которые видят упавшего человека, и их это совершенно не волнует?
Подобное равнодушие вполне можно встретить и сегодня. Есть опасность, что повторится что-то подобное?
Я бы сказал, что нет. Не хочу устраивать презентацию или что-то рекламировать. Но тот факт, что сегодня существует государство Израиль, делает невозможным повторение Холокоста. Я говорю не о патриотизме, я говорю об объективных вещах. Государство Израиль — результат Второй мировой войны и Холокоста. ООН приняла решение о его создании в 1946 году, и в 1948 году появилось государство Израиль.
Надо сказать, что тысячи людей в Германии понятия не имели, что происходило. Так же было и в Румынии. Все было начато сверху, и этих людей больше нет. Надеюсь, что человечество больше не создаст подобных.
Может же подобное, пусть не в таких масштабах, случиться с другим народом?
В мире сегодня много мест, где происходят большие несчастья. Что творит тот же ИГИЛ? Строят людей в ряд и стреляют в затылок. Но сегодня мир поднялся против них. Будем надеяться, что человечество хочет жить, и будет дальше делать все возможное, чтобы я сидел напротив вас в тихом спокойном месте в Кишиневе, как сегодня.
Почему, по-вашему, многие до сих пор не хотят говорить открыто о том, что было? В Кишиневе, кажется, в первый раз проводилась такая серия дискуссий и кинопоказов, куда приходили не только члены еврейского сообщества.
Люди не хотят говорить mea culpa (лат. «моя вина». — NM). В римской системе правосудия человеку, который приходил и говорил mea culpa, смягчали наказание. Если он говорил mea maxima culpa (лат. «моя величайшая вина». — NM), то нередко наказание было минимальным, потому что он все осознал. Может статься, что те, кто не хотят говорить о Холокосте, не хотят говорить mea maxima culpa, не хотят говорить «я виноват».
В Румынии были процессы над генералами, которых наказали за убийства людей. В Германии был Нюрнберг: идеологию нацистов осудили, а тех, кто воплощал ее в жизнь, ликвидировали физически. Но «микробы» этих идей живучи. Может статься, что какие-то выжили и могут развиться. Я думаю, долг человечества сегодня при виде таких «микробов» — уничтожать их, пока они не разрослись и не подняли голову.
Как?
Как это сделать, бог его знает. Когда я оказался в Берлине, я пошел к Бранденбургским воротам, положил на них обе руки и сказал: «Я здесь». Я победил. Я победил духовно. Меня не удалось уничтожить. Я говорил «я»за тысячи людей.
Я существую сегодня не как результат Холокоста, а как человек, который прошел через Холокост. Когда я приехал в Израиль, больше 15-20 лет не рассказывал ничего. Не говорил, что был в Транснистрии. Не говорил, что я — выживший в Холокосте.
Так продолжалось, пока мы не сняли фильм «Транснистрия: Ад». В нем собраны свидетельства людей, которые пережили Холокост на территории Румынии, Бессарабии и Транснистрии.
Даже Израиль не хотел признавать Холокост в Транснистрии. В Иерусалиме есть музей Холокоста «Яд ва-Шем» (главный музей Израиля, посвященный Холокосту, в экспозиции есть, в том числе, рисунки-воспоминания Бенно Фриделя. — NM). В одном из залов — Зале памяти на полу написаны названия всех крупных мест истребления евреев: Аушвиц, Дахау и т.д. Транснистрии там не было. Я спрашивал об этом многих: ведь там действительно был Холокост, устроенный румынскими властями. «Это уже не важно», — ответили мне тогда в Израиле.
Когда директором Израильского телевидения стал мой приятель из Марокко (казалось бы, какое ему дело?), он сказал мне: «Бенно, сними фильм о том, что Холокост был не только в Аушвице, но и в Румынии». Благодаря ему этот фильм можно увидеть сегодня, его показали в Кишиневе. Фильм и его герои помогают пережить тот опыт, сопереживать им. Слушаешь, смотришь и понимаешь — это действительно было.
После этого фильма что-то изменилось?
Конечно! Израиль признал, что в Транснистрии был Холокост. И название это было написано в Зале памяти. Румыния без обсуждений тоже признала Холокост. А Чаушеску не хотел признавать, например.
У нас в стране похожая ситуация. О Холокосте на территории Молдовы вне еврейского сообщества начали говорить буквально пару лет назад. Многие годы все молчали.
В Израиле, повторю, тоже долгое время не говорили о румынском Холокосте. Как и в самой Румынии. У людей были шоры на глазах. Ничего не вижу, не слышу, не знаю. В Румынии, к счастью, постепенно признали, что был погром в Яссах, в Бухаресте.
Я думаю, что нужно говорить о том, что было. Помнить, но при этом идти вперед, взявшись за руки. Искать общую дорогу, независимо от того, еврей ты, араб, христианин, мусульманин или еще кто-то.
Для полиэтничной Молдовы это тоже актуально.
Не могу читать лекции, указывая — делайте так или так. Но всегда есть возможность рассказать, объяснить.
Как?
Как растет цветок? Пускает корни, пьет воду. И поливаешь ты его так, чтобы он не опустил голову, чтобы она всегда была поднята. Так и нужно говорить с людьми. Собирать несколько десятков человек и рассказывать. Не обязательно это делать такому как я. Это могут быть и те, кто слышал истории от меня и других свидетелей.
Есть такое выражение — без вины виноват. Такова ситуация здесь. Человек уверен, что не виноват, что он ничего не делал. Но может быть виноват в том, что, возможно, кто-то из его окружения сделал что-то, видел что-то и молчал. Нужно искать modus vivendi (с лат. «способ существования». — NM). Не с кулаками, конечно. Терпеливо. Говорить и говорить, никого не обвиняя. Другого решения нет.
У нас, скорее, обратная тенденция. На территории Молдовы был и Холокост, и советские депортации. При этом половина общества считает, что самые страшные преступления совершали румыны, а другая половина — что русские.
Символ правосудия — женщина, которая держит весы. Важная деталь: у нее завязаны глаза. Закон не смотрит в глаза человеку, он хочет услышать истину.
О прошлом нужно говорить. Но нельзя сказать, кто был виноват больше, а кто меньше. Нужно отложить обвинения в сторону и идти вперед с добрыми словами и взаимопониманием. Только так можно что-то сделать.
Была со мной такая история в Галаце. Там был Дом офицеров, и они искали художника.
Мне было 17 лет. Я пришел туда и сказал: «Я художник». Мне ответили: «Там сидит начальник, полковник Власов, заходи туда». А дальше случился такой разговор.
—Заходи, мальчишка. Сколько тебе?
— 17.
—Ты художник?
— Художник.
— А как тебя зовут?
— Бенно.
— Это значит Борис. Правильно?
— Правильно.
— А отца как отца?
— Авраам.
— Ясно. Борис Абрамыч, иди сюда.
Я зашел к нему. И тут внезапно он спрашивает:
— Слушай, миленький, ты еврей?
— Да.
— Я тоже.
Везде были и есть люди. Если был такой полковник Власов — правильный, чистый человек, то сегодня в Кишиневе тоже, наверняка, есть такие люди, которые готовы сказать не «я тоже еврей», а «я тоже человек».
Своей семье вы тоже все рассказывали?
Мы это не обсуждаем. Зачем? Они знают, что я пережил ад, и вышел из него. Но для Молдовы, возможно, это хороший прецедент: еврей, переживший Холокост, здесь, приехал специально, чтобы два дня об этом рассказывать.
С открытыми дверями…
Именно так. Двери всегда должны быть открыты для человечности. Нужно сказать: что было, то было. Но это нельзя забывать. А память не должна мешать дальнейшему развитию мысли. Нужно найти общий язык, потому что у нас главный общий интерес — жить хорошо. Но это не значит пить кофе по утрам. Это значит быть в мире с собой, иметь семью, о которой ты заботишься и которая заботится о тебе. Не нужно ни в коем случае искать виноватых. Нужно быть благодарными за то, что мы просыпаемся по утрам и вдыхаем чистый воздух.
