Они не называют свои настоящие имена, живут под землей и готовы умереть за идею. Российские анархисты оказались на войне в Сирии — чтобы научиться тому, что, как они верят, поможет однажды свергнуть Путина. Наши партнеры из издания «Спектр» рассказывают их историю. NewsMaker публикует адаптированную версию материала.
Россияне, недовольные политикой Владимира Путина, едут в разные страны мира. История Юли, Саши и Димы — так они представились — необычна. Они анархисты, отправившиеся в Сирию воевать за курдов. Собеседники скрывают свои настоящие имена и не называют фамилии, так как не исключают, что вскоре с оружием в руках будут бороться с режимом Путина в России.
Когда в 2010-х годах в Сирии началась гражданская война, большое влияние получили местные гражданские и военизированные структуры, связанные с Рабочей партией Курдистана (РПК). Эта партия десятки лет ведет партизанскую борьбу на территории соседней Турции за создание курдского национального государства.
Под влиянием Абдуллы Оджалана, лидера РПК, отбывающего пожизненное заключение в Турции, курдская партия постепенно изменила свою идеологию с просоветской на так называемый «демократический конфедерализм», достаточно близкий анархизму.
— Почему вы релоцировались в Сирию? Не в Армению, не в Германию?
Юля: У нас у всех немного разные истории. Я уезжала из России из-за репрессий, некоторое время оставалась в разных странах. Но я давно решила, что если надо будет уезжать, то я хочу сюда. Попадание в Рожаву (курдские области Сирии — прим. «Спектра») заняло примерно год. Я хотела поехать туда, где можно научиться вещам, которые у меня не получались в России. Если я попадаю в ситуацию, что меня ищут фэ-босы (сотрудники ФСБ — прим. «Спектра»), значит, где-то я совершила ошибку. Надо ехать учиться на более успешных примерах.
Саша: У меня изначально цель была из России поехать в Рожаву. И тоже была угроза быть пойманным ФСБ. Как и Юля, хотел поучиться тому, чему не научиться в России. Ну и поддержать революцию, которая здесь находится под угрозой.
Дима: Я вырос в России, но в какой-то момент уехал в Европу. Там участвовал в анархистском движении. Наравне с учебой, это было мое главное занятие. Я думал, в Европе смогу поучиться чему-то у движения. Из России [европейское анархистское движение] казалось очень сильным, продвинутым, с большими возможностями и ресурсами: у нас челюсти отпадали — вот так бы здесь! За пару лет жизни в Европе я понял, что там в анархистском движении тоже немало проблем, хотя уровень, конечно, другой. Вокруг меня были люди, которые планировали поездку в Курдистан, конкретно в северо-восточную Сирию. Я вдохновился этим примером, и тоже поехал.
— Что смогли в Рожаве, что не получилось у европейских и российских анархистов?
Дима: [В движении в России и Европе] часто бывают конфликты, которые никак не решаются. Часто бывает, что-то с человеком делаешь, а через пару лет он пропадает. Активизм, который никуда не ведет. В Европе этого чуть меньше, гораздо более развита политическая культура, по сравнению с Россией. Но тоже мало сильных организаций. Не хватает приверженности движению. Для очень многих борьба не является жизненным приоритетом.
Юля: Отсутствует рассмотрение себя, своей группы как части общего исторического контекста. Люди не привыкли строить долгосрочные стратегии. Все заканчивается на раздробленных проектах и межличностных конфликтах. Есть исключения, но в целом нет глобальной перспективы в том, что делается.
Собрание жителей Рожавы. Фото предоставлено для публикации в Spektr. Press
Саша: Я уезжал сюда не с разочарованием от Европы и России, а с желанием найти какой-то следующий шаг, понять, куда двигаться. Идея в том, чтобы сделать выводы и привезти полученный опыт обратно [в Россию и Европу]. Как движение, сейчас мы проигрываем государству. Россия реально нас закатала в асфальт, в Европе тоже идет жесткий правый поворот. Нам нужно становиться организованнее, больше, серьезнее.
Дима: Меня привлекла возможность учиться у развитого курдского революционного движения. Курдистан — это как сверка убеждений и мечтаний с реальностью. В северо-восточной Сирии можно увидеть, что революция — это не сказка, не заблуждение, не незрелое желание бунта, а реальность. Действительность, которой живут миллионы людей, хотя жизнь в Рожаве тоже далека от идеала. Наконец, меня привлекло и другое обстоятельство. В обороне против турецкого нападения на Африн в 2018 году погиб мой близкий товарищ. Это заставило меня задуматься о своей жизни и борьбе. Я пришёл к выводу, что есть вещи, ради которых стоит жить, и есть вещи, ради которых не стыдно умереть. Я решил продолжить путь своего погибшего друга.
Юля: События в Рожаве — это один из немногих происходящий в наше время примеров преобразований, к которым человек с [анархистскими] взглядами может почувствовать близость. Особенно после осознания масштаба неудач анархистского движения в России, было просто необходимо увидеть живой пример того, как может выглядеть революция. Также лично меня привлекла женская направленность этой революции, потому что даже в наших европеизированных «цивилизованных» регионах мы не говорим о женском освобождении настолько уверенно и громко, как это делают здесь. Здесь это буквально центральная тема, а не какой-то сопровождающий аспект освобождения условного рабочего класса.
— Можно ли как-то сравнить попытки бороться с Путиным в России и сопротивление Асаду в Сирии? Что сирийский опыт говорит о том, почему в России не получилось сменить власть?
Юля: Мне кажется, параллели между тем, как устроено общество в России, и здесь, в Сирии, довольно уместны. Режим диктатуры династии Асадов 60 лет простоял. Путинский режим существует наполовину меньше, но у нас ещё был опыт Советского союза. Диктаторские режимы выжигают в людях волю к действию. Даже возможность допустить мысль, что они могут что-то поменять своими руками. Жизнь в диктатуре воспитывает беспомощность. Даже в северо-восточной Сирии (территория под контролем курдов — при. «Спектра») такой менталитет ещё остается, его так просто не уберешь. Жить без угнетения — это то, чему ещё надо научиться.
Саша: Либералы постоянно говорили: никакого насилия, только мирный митинг. Это сыграло на руку властям, вырабатывало у народа рефлекс беспомощности. Люди видели, что их много, но у них нет силы. И уже ни призывы команды Навального в 2021 году, ни антивоенный протест [в 2022 году] не играли в результате большой роли.
Дима: Я бы ещё добавил, что мы сами не из Москвы и даже не из европейской части России. Наш взгляд — издалека. [В провале российского протеста] сыграло роль представление о централизации. Россияне привыкли, что всё самое важное происходит в Москве, а они уже подстраиваются. Истории вроде протестов в Шиесе — редкие исключения. (Город в Архангельской области, протестовавший против строительства мусорного полигона, куда предполагалось вывозить мусор из Москвы, — прим. «Спектра»).
Юля: В Хабаровске были протесты, но тоже ничем хорошим не закончились… (протесты против ареста губернатора Сергея Фургала, обвиненного в организации убийств, продолжались с июля по ноябрь 2020 года, но постепенно сошли на нет. В начале 2020 года Фургал был приговорен к 22 годам тюрьмы, прим. «Спектра»). В регионах выученная беспомощность ещё большая, на протесты люди готовы, если что-то происходит в Москве.
Марш 15 февраля 2025 года за свободу Абдуллы Оджалана в городе Хасеке. Подобные митинги проходят и в других городах. Фото предоставлено для публикации в Spektr. Press
— Люди из разных стран едут в Рожаву, и местные жители к этому хорошо относятся?
Юля: Интернациональные добровольцы на северо-востоке Сирии появились в 2013−2014 годах, во многом люди ехали, чтобы воевать с ИГИЛ. Большое внимание привлекла битва с Исламским Государством за город Кобани.
Дима: После 2018 года приезжающие чаще участвуют в гражданских проектах революции, а не в вооруженной борьбе.
Юля: Интернационалистов сейчас стало гораздо меньше в Курдистане: у людей в современном мире память довольно короткая. Но да, курдам нравится, когда сюда приезжают иностранцы и иностранки, всем здесь это очень интересно. Но хотела бы поправить: мы говорим не только о курдах, но и арабах, армянах, ассирийцах — здесь очень много этносов. Автономная администрация [Рожавы] большое внимание уделяет этому вопросу, все народы здесь имеют свои права и голос.
Саша: Кто-то приезжает сюда в одиночку, кто-то едет коллективами. Кто-то едет сам, кто-то как представитель организации. [Апочисты («апо» — партийный псевдоним Оджалана, — прим «Спектра»)] принимают здесь людей, потому что видят себя частью мирового революционного движения, они хотят делиться опытом. Я недавно обсуждал это с товарищем, курдом. Я говорю: «Мы здесь как гости». Он: «Нет, вы не гости, вы здесь чему-то учитесь, вы такие же революционеры, как и мы, сможете применить этот опыт у себя. Наши идеи — не только для Курдистана, но и для всего мира. Хотя их фокус, приоритет, задачи — это Курдистан».
Сохранившаяся фигура Асада. Город Камышло (Эль-Камышлы), 2025 год. Фото предоставлено для публикации в Spektr. Press
— Что в Рожаве имеют в виду, когда говорят о мировом революционном движении?
Дима: Под мировым революционным движением подразумеваются все политические и общественные объединения, которые выступают против капитализма, критикуют модель национального государства и не принимают её, борются против социальных и экономических иерархий, угнетения женщин. Все, кто видит будущее за безгосударственным обществом, которое основано не на принуждении, а на договорённостях, морали, на ценностях свободы и автономии.
— Когда вы приехали, Асад ещё правил?
Дима: Да, и ничего не предвещало, что его режим падет.
— Как устроен ваш быт, чем вы занимаетесь?
Юля: Мы здесь задействованы как в оборонных структурах, так и в гражданской деятельности. Война в Сирии чем-то похожа на российскую войну в Украине и любую современную, но во многом и отличается. Во многом война переместилась в туннели. Под землей вырыты очень большие пути, обустроены комнаты. В туннелях проводится очень много времени: постоянные бомбежки со стороны Турции, летают дроны, отслеживающие людей по сигналам телефонов. Это может быть довольно угнетающе: солнечный свет становится ценным ресурсом. Несмотря на то, что мы в пустыне, не видим солнца целыми днями. Но при этом под землёй всё есть, всё обустроено, не нужно выходить за водой и едой.
— Насколько это возможно, расскажите о боевых действиях.
Саша: В основном происходит взаимный артобстрел. Самая горячая точка, по моему мнению, находится в районе Тишрин, где местное население героически защищает плотину.
Дима: Туда со всех городов съезжаются группы гражданских, простых людей всех возрастов, чтобы протестовать в зоне боевых действий. Очень храбрые люди. По таким группам и протестам уже совершались атаки с турецких дронов, много людей было ранено или погибли.
Юля: Северо-восточная Сирия по большей части своей — это плоская пустыня, степь, поля хлопка и пшеницы, деревни и небольшие города. В некоторых местах есть совсем немного сопок или холмов. Оборона такой территории сложна уже хотя бы поэтому. Большой проблемой является абсолютное превосходство Турции в воздушном пространстве. Только недавно в северо-восточной Сирии [стали регулярно] сбивать турецкие дроны — как FPV, так и Bayraktar или ANKA. Посмотрим, хватит ли этого при более масштабном вторжении. Частичное решение есть — во многих местах, где нужно держать оборону, есть системы туннелей. Они позволяют долго защищаться и выбирать место и время для наших атак. Туннели значительно снизили потери Сирийских Демократических Сил (СДС), в которые входят боевые формирования курдов, повысили мобильность и безопасность сил самообороны.
Основной тактикой является так называемая «ударить-убежать». Внезапные атаки малого масштаба при использовании максимальной огневой мощи на позиции противника и другие цели и быстрое отступление.
Дима: Стоит подчеркнуть, что война имеет очень много сфер. Против революции, автономии и СДС ведутся всевозможные типы военных действий, включая психологическую войну, шпионаж и экономическую войну. Турции важно, чтобы люди максимально устали от войны, от постоянного переселения, от лагерей беженцев, от разрухи, от взрывов, обстрелов и, конечно же, от смерти. Поэтому Турция активно бомбит мирное население, уничтожая целые семьи. От турецких ракет регулярно погибают дети.
Турция, как ранее и режим Асада, имеет агентурную сеть в обществе, в революционных структурах и в системе самообороны. Обычно людей подкупают, шантажируют, используют существующие противоречия в обществе, но есть и профессиональные агенты. Их работа — собирать данные о революционных структурах, вычислять ключевых людей, совершать саботаж разных масштабов, устраивать провокации, нападения, убийства. Воздействие экономического характера в целом направлено на то, чтобы в Рожаве абсолютно всё было максимально трудно или невозможно: нормально жить, хорошо питаться, ремонтировать что-либо, импортировать продукты и товары и экспортировать нефть по самым невыгодным ценам.
Саша: Да, добавлю, что вообще быть на войне — это намного больше, чем быть на поле боя. Вся наша жизнь пропитана войной. Все детали повседневной жизни. Всегда держать при себе оружие, проверять его, всегда иметь средства и запасные каналы связи, всегда сообщать, кто куда идёт — даже если это в соседний дом в гости к знакомой семье или просто прогуляться. Всегда держать поблизости средства оказания первой помощи. Смотреть на фотографии павших, шахидов и шахидок, которые выставлены везде, частые выезды на похороны. Всегда помнить, что рядом может приземлиться снаряд или ракета, что могут атаковать ИГИЛовцы-подпольщики. Знать, когда хорошее время, чтобы ехать на машине, а когда лучше идти по туннелям, или вообще не вылазить. Проверять транспортные средства на заложенное взрывные устройства, перед тем, как сесть и поехать. Всегда быть начеку.
Дима: Мы живем под землей, всё коллективно. Кто-то обязательно бодрствует, потому что нужно слушать радио, смотреть каналы коммуникации, чтобы всегда быть готовым среагировать. Есть дежурства на кухне, сеансы коллективной рефлексии — у курдского освободительного движения это называется такмиль.
— По сути, это такая… Самокритика?
Саша: Такмиль имеет разные вариации. Конкретно мы сначала обсуждаем глобальные новости: что происходит в мире, в Сирии, в Рожаве. Обсуждаются наши дела, дается место и рефлексии, и критике, и самокритике. Обсуждаются какие-то предложения. Кроме того, много ходим в гости, много пьем чай, играем в шахматы и нарды, занимаемся самообразованием, тренируемся, устраиваем семинары. Если попросить, курдское освободительное движение предоставляет обучение. Можно посещать различные революционные учреждения, смотреть, как там всё устроено.
— У РПК шахиды — это те, кто погиб в революционной борьбе?
Дима: Это не только у РПК. Термин «шахиды» связан с исламом, но перенесся и на политическую борьбу.
Могила шахида на кладбище. Фото предоставлено для публикации в Spektr. Press
— Чем исламское понимание культуры шахидов отличается от революционного?
Юля: Культура шахидов в исламе — это погибшие, которые сражались за веру, защищая семью или родину, — в некоторой степени она универсальна и встречается в разных религиях, раскрывая значение и роль мученичества, смерти за дело, в борьбе. Какое-то влияние ислама на культуру мученичества в революционном движении в северо-восточной Сирии несомненно есть. Многие погибшие, защищавшие революцию и свои семьи от ИГИЛ, других религиозных фашистов, от Турции, были мусульманами. Отличие в том, что в революционном понимании мученичества нет религиозной составляющей. Это прежде всего культура памяти в контексте политическое борьбы.
Про культуру мученичества в курдском освободительном движении рекомендую почитать здесь.
— На каком языке вы общаетесь?
Саша: В основном на курдском. Выучили его, кто-то быстрее, кто-то медленнее.
— Английский, французский местные жители понимают?
Юля: В основном тут знают арабский, либо языки, связанные с этнической идентичностью: ассирийский, армянский, арамейский, курдский. Какие-то другие языки тут мало кто знает. Но знающих английский язык всё же можно встретить. Здесь была территория английской колонизации, местная валюта до сих пор называются сирийским фунтом. Несколько раз встречали людей, знающих русский: обычно это те, кто учились на врачей в СССР. Иногда турецкий — его знают революционеры и революционерки, приехавшие из Турции.
— Что бросается в глаза в жизни северо-восточной Сирии?
Дима: Больше всего бросаются в глаза большие семьи. Целые улицы и даже районы могут быть населены, по факту, родственниками, широкой семьей. Нет сильной атомизации, как у нас дома или в Европе, общество очень сильно взаимосвязано.
Саша: Мы постоянно, когда идём куда-то, смотрим на разрушенные здания и инфраструктуру. В регионе уже долгие годы идёт война, и чинить это всё нужно будет очень долго. Но война ещё не закончилась. Поэтому всё в дырах от пуль и снарядов, упавшие дома, полуразрушенные-полупустые деревни, разбитые дороги. Хотя иногда дороги чинятся и по ним даже бывает хорошо ездить. А город Ракка, уничтоженный в войне с ИГИЛом, очень хорошо отстроили, теперь это, наверное, самый населённый город северо-востока Сирии. Город-герой Кобани тоже очень хорошо восстановили.
Юля: Народ в основном очень гостеприимный. Очень много душевных моментов со стороны местных людей, которые обычно рады поделиться своим мнением, оценками революции, историями. Конечно, на наше взаимодействие как-то влияет то, что мы из другой страны. Нас очень приветствуют, и часто не понимают: «Все пытаются отсюда уехать, а вы сюда приехали издалека, за тысячи километров от дома. Почему, зачем?» Мы объясняем, что вдохновлены революцией, что хотим включиться в оборону против Турции и других врагов, что хотим жить лучше и свободнее у себя дома, поэтому приехали сюда, научится тому, как люди здесь справляются. Люди отвечают: «Добро пожаловать.»
Дима: Непривычно сильное гендерное деление во многих сферах жизни и разные правила, связанные с этим. Например, людям разного пола не полагается засыпать в одном помещении. Это может быть немного сложно в машине, когда клонит в сон. Или одежда: в основном взрослые люди не оставляют открытыми руки выше локтя и носят длинные брюки, платья или джинсы. Исключения составляют рубашки с коротким рукавом. При здешней летней жаре это сложно, но привыкаешь.
Юля: Непривычно то, что люди смотрят на тебя так, как будто ты напрямую представляешь свое общество, свою страну, группу, организацию, свою семью. В их глазах ты не просто человек сам по себе, а часть чего-то большего. Люди часто спрашивают: «А, вы из России? Почему вы сдали Африн Турции? Почему не закроете туркам воздушное пространство?» Мы терпеливо объясняем: «Российское государство нам враг, мы его представляем настолько же, насколько вы представляете режим Асада». Люди задумываются. Или товарищи из курдского освободительного движения, когда спрашивают нас про другие страны, про политические темы, про анархизм — они часто видят нас как представителей всего анархистского движения. Не все в РПК хорошо понимают, что у нас нет партии, что движение очень разрозненное и по многим пунктам разделенное, и скорее привязанное к географическим областям, чем к единой организации, которой, к слову, нет. «А где ваша партия была основана?» «Почему вы, анархисты, против организации?» Развеивать некоторые такие ложные представления и объяснять всё подряд бывает трудно, но увлекательно, и нас самих заставляет задуматься об организационных формах нашего движения.
Дима: Нас здесь часто видят именно как союзническое политическое движение и как партию. Однако это прежде всего выражается в уважении и серьезности подхода к нам. Наши поступки, слова, запросы, наш подход и мы сами как личности — воспринимаются очень серьезно, как любая партия в регионе. Это возлагает на нас определенную ответственность — ведь по нас судят весь анархизм, всё движение. На самом деле, это неплохой подход. Он заставляет нас очень стараться, чтобы представлять собой анархизм как можно честнее и лучше перед другими организациями и людьми.
— Что курды думают о России, особенно в контексте участия РФ в сирийской гражданской войне?
Саша: Россию рассматривают как силу, противостоящую НАТО. Местное общество понимает, что между Россией и США до сих пор идёт борьба за политическое влияние в мире. До недавнего времени российские базы были расположены вдоль линии соприкосновения между СДС и протурецкой Сирийской национальной армии, [базы служили] для дипломатического сдерживания Турции от вторжения, пока существовал режим Асада. Когда были турецкие авианалёты, ни Россия, ни Америка не стремились предотвратить это, поэтому какого-либо доверия со стороны населения нет.
Дима: На общем уровне чувствуется некая, как её назвать… Постсоветская симпатия. Многие курдские мужчины в молодости учились и работали в СССР или позже в России, прежде чем вернуться обратно в Курдистан. РПК не признана террористической в РФ, и для них из этого вытекает множество важных практических преимуществ. Влияние СССР на раннюю РПК было весьма велико, но и историю Красного Курдистана тоже помнят многие. После распада СССР, закономерно РПК была вынуждена рефлексировать это событие. В некоторой степени это тоже повлияло на смену парадигмы с марксизма-ленинизма и проекта курдского государства на безгосударственный демократический конфедерализм. А так можно заметить, что все помнят, как РФ продала Африн Турции, открыв дорогу вторжению и этническим чисткам в этом кантоне. Который, между прочим, считался наиболее продвинутым и экономически важным.
— Как устроена жизнь в Рожаве? Я слышал разные мнения, начиная от того, что это обычное ближневосточное общество, но просто с большой ролью женщин, до того, что там построили почти коммунизм. Рыночная экономика сохраняется? Насколько действительно в курдском обществе применяются коммунистические практики?
Дима: Здесь люди в принципе ближе друг к другу, чем в России или Европе. Что касается женского вопроса, продолжает наблюдаться большое влияние патриархального ислама.
Саша: Это клановое общество. Очень важно, кто из какой семьи. Поэтому и гораздо меньше атомизации, люди друг от друга зависят в семье, в соседстве, в районе, в городе. В семьях много детей, семьи разветвленные, родственники здесь очень важны. Курдское освободительное движение не рассматривает частную собственность как главную тему. Они негативно относятся к капитализму, но их анализ капитализма отличается от марксистского. Большую роль в нем они отводят патриархату, иерархии. Их анализ угнетения гораздо ближе к анархизму. Для них угнетенный класс — это далеко не только рабочие. Они борются за права женщин, права всех народов, живущих на северо-востоке Сирии. Третья важная для них группа — молодежь. [В отличие от многих традиционных обществ], курдское движение Рожавы не считает, что все аспекты жизни должно определять старшее поколение. С частной собственностью здесь ничего не делают. Всё, что осталось от режима Асада — экспроприировали и роздали кооперативам. Основа экономики — мелкий бизнес, контрабанда. На Рожаву распространяются те же международные санкции, что и на остальную Сирию. Есть доходы от продажи газа и нефти, промышленности нет. По задумке Асадов, Рожава была регионом, где выращивался хлопок и пшеница. Были цементные заводы, но их уничтожили во время войны с ИГИЛ. Кооперативы могут шить одежду, варить джем, выращивать овощи, что-то печатать.
Плакат с Башаром Асадом и автомобиль с российским флагом. Фото предоставлено для публикации в Spektr. Press
— Жители Рожавы добиваются появления обновленной Сирии, куда они войдут, или Рожава как автономный регион должна отделиться?
Юля: Много говорится о федерализации и децентрализации Сирии. Автономная администрация не настаивает на отделении от Сирии. Люди, которые здесь живут, также идентифицируют себя как сирийцы, помимо других идентичностей. Они хотят распространить идеи демократического конфедерализма на более широкие, не только курдские территории.
— Что здесь наиболее похоже и наиболее не похоже на Россию?
Юля: Все всегда пьют чай, как в России. Российские флаги над базами ВС РФ, до падения Асада. Часто встречаются какая-то амуниция, предметы, принадлежавшие российским военным. Менталитет людей, десятилетиями живших под властью Асадов.
Дима: Как-то товарищи говорят: мы принесли бумагу с покинутой российской базы. Показывают заламинированный лист А4, на нем написано: «ВС РФ, столовая», и герб. Спрашивают нас: «Важная бумага, видимо? Если её на стену повесили и заламинировали».
Саша: Много российских автомобилей.
Дима: После Европы кажется, что тут дома довольно низкие, и безумные переплетения электрических кабелей. Грязные пыльные улицы, куча мелких ларьков, где чего-то жарят, что-то продают. Это вообще не похоже на Россию, но мне гораздо ближе, чем Европа. Здесь я не дома, но гораздо ближе к дому.
— У вас есть опыт общения с обычными жителями Рожавы, чем они живут?
Юля: Конечно, взаимодействуем не только с партийными структурами. Регулярно ходим в гости к местным.
Дима: Я бы не сказал, что тут вообще активисты — это отдельное сообщество. Это обычные члены общества. Есть много семей, которые так или иначе вовлечены в революцию почти полностью. Просто есть более активные участники, есть сочувствующие, и есть люди, скептически настроенные к революции. Например, ассирийцы в основном к революции относятся прохладно.
Ассирийская церковь. Фото предоставлено для публикации в Spektr. Press
Юля: По сравнению с Россией или Европой, тут совсем другой культурный контекст. Многое может шокировать, к этому надо быть просто готовым.
— Вы теперь считаете себя частью общества Рожавы? Или ждете, когда сможете применить свои знания в России?
Юля: Я хочу помочь революции здесь, но затем привезти этот опыт в Россию. У меня большие планы, что я могу сделать в России с рожавским опытом. Но для этого нам нужно движение, которое у нас пока не то, чтобы есть.
Саша: Важно, что мы обзаводимся международными связями. Если не получится вернуться в Россию, применим опыт Рожавы где-то ещё.
Дима: Присутствие в Рожаве нескольких сотен интернационалистов скорее важнее для них самих, чем для курдов. Это большой толчок вперед, практическая закалка.
Культура шахидов дает примеры людей, которые посвятили этому движению свою жизнь. Конечно, мы были и остаемся чужеземным элементом, но, благодаря общей с местными борьбе, мы среди «своих». У нас нет цели полностью встроиться в рожавское общество. Но быть его частью до какой-то степени нам необходимо, как интернационалистам. Когда в прошлом веке люди со всего мира приезжали поддержать Испанскую революцию и общий фронт против Франко, насколько они встраивались в каталонское или испанское общество? Мы часто сравниваем свою ситуацию с тем, что делали наши товарищи сто лет назад.
Фотография собеседников к международным антифашистским акциям 19 января 2025 года. В этот день в 2009 году нацистами были убиты адвокат Станислав Маркелов и журналистка Анастасия Бабурова. Фото предоставлено для публикации в Spektr. Press
— Какой опыт Рожавы вы считаете нужным перенести в Россию?
Дима: Опыт самоуправления, самоорганизации, освобождения женщин, опыт коммун, радикальной демократии, сожития многих культур и сообществ на одной земле. Опыт отвержения старого режимного мышления и выработка нового мышления свободного общества. Всё это нужно в России.
— Слышал, что в РПК пропагандируется сексуальное воздержание. На каком-то уровне бойцам нельзя создавать семьи. Это действительно так?
Дима: Хотелось бы отметить, что мы не представляем точку зрения РПК на любой из заданных вопросов, включая этот. Мы лишь представляем своё понимание, свой опыт с этим движением. Мой взгляд на это такой: дело не столько в сексуальном воздержании. Это детали, хотя наверное нас — в ценностном плане более западно-ориентированную публику — это сильно бьет в глаза. Дело в том, что курдское освободительное движение делает упор на женщин как на угнетенный и колонизированный класс.
Собрание жителей Рожавы. Фото предоставлено для публикации в Spektr. Press
Женщины — это главный революционный субъект для РПК. Как и анархистское движение, РПК борется против патриархата. Здесь необходимо понимать исторический и культурный очень консервативный контекст, в котором живут курдские, арабские и другие женщины в Курдистане. Секс для многих женщин существовал именно в условиях недобровольного брака и насилия, в том числе в подростковом возрасте. Вне этих условий секс был табу.
Для партизанской борьбы в горах и городах то, как выглядят отношения между мужчинами и женщинами, которые участвуют в ней, имеет военное и идеологическое значение. Романтические отношения становятся большой уязвимостью и проблемой на войне. Но идеологическая сторона вопроса сложнее. В самом начале пути РПК ситуация была иная, среди мужчин и женщин в партии были романтические связи. Так как все революционеры и революционерки происходили из патриархального и капиталистического общества, [соответствующее] поведение и мышление перешли в партию, в её практику и борьбу. Поэтому партия была крайне сложной для женщин средой, и в ней сохранялась патриархальная система. Женщины не могли участвовать в вооруженной борьбе, продолжали обслуживать мужчин и были скорее в положении служанок, чем равноправных товарищей по борьбе. Со временем в РПК развилась женская партия, которая тяжёлым трудом добилась автономии и равноправия внутри организации. Мужчинам пришлось признать женщин и их автономию и увидеть важность этого. Однако для достижения этого потребовалось определенное отделение женщин от мужского общества, построение женской солидарности, развитие своей независимой мысли и практики. Поэтому для кадров РПК есть правило не иметь романтических отношений и секса, а в партии продолжается борьба против патриархата.
Юля: Со временем в РПК было создано Jineolojî — «женское знание», исследовательско-научная часть движения, которая работает над анализом исторического доминирования мужчин. Абдулла Оджалан и женское движение критикуют гиперсексуализацию в современном обществе, критикуют и либеральный феминизм. В качестве альтернативы они предлагают деконструкцию патриархата и развитие hevjiyana azad — «свободной совместной жизни». В этой концепции вопросы секса практически не поднимаются, она скорее про то, чтобы искоренить патриархат из человеческих взаимоотношений, и основывать их на принципах равенства и свободы.
— Чего хотят жители Рожавы?
Саша: Люди хотят прекращения войны. Боевые действия идут уже 13 лет, гибнут люди, этому сопутствует нищета. При Асаде только арабы были в приоритете, остальные народы были ущемлены. Люди хотят равенства народов.
Дима: Ещё у людей — огромное недоверие к государству. Для них государство это либо Асад, либо вечно лгущие Америка и Россия. Курды от государств особенно ничего хорошего не видели, воспринимают это как ненужную структуру. Они любят говорить о стране, а не о государстве. Хотя для них [уничтожение государства] — это не первоочередной вопрос. Они не говорят: «Мы хотим уничтожить государство», они говорят: «Мы хотим жить в свободном, демократическом обществе. Государство — а зачем оно?»
Юля: Несмотря на то, что это действительно похоже на анархизм, здесь это называется демократический конфедерализм. Также здесь не говорят о женском движении как о феминистском, здесь говорят о женском освобождении. Феминизм как движение идет из западной перспективы, что не совсем применимо к местному контексту. У курдов довольно много критики в отношении феминизма. Либеральный феминизм, являющийся мейнстримом на Западе, скорее закрепляет систему угнетения. Здесь речь идет о более глубокой перестройке общества, а не просто сделать женщин боссами корпораций. Не стоит натягивать наши представления на местную реальность. Здесь у людей свои пути, как они пришли к таким взглядам.
— Сирийские Демократические Силы подписали соглашение о присоединении к сирийской армии. Что вы об этом думаете?
Дима: Я думаю, что нужно различать политические переговоры и идеологическую линию. Я вижу это соглашение скорее как символический шаг. Зачем он? Большинство главных вооружённых сил в Сирии сойдутся на том, что пришло время мира, что нужно как-то вместе отстраивать страну. Но чтобы прийти к соглашениям, всем сторонам придётся идти на уступки. Будущее Сирии можно построить только на включении всех её народов в новый политический процесс и на памяти всех, кто отдали свои жизни за то, чтобы в Сирии жилось свободно.
Собрание жителей Рожавы. Фото предоставлено для публикации в Spektr. Press
Есть и практическая сторона. Это соглашение — препятствие для масштабной атаки на северо-восточную Сирию со стороны Турции. При этом практических последствий для СДС нет, это мы видим своими глазами. Можно подметить и то, что у СДС и Автономной администрации гораздо лучшие политические позиции и репутация, чем у вчерашней «Ан-Нусры» (ХТШ). Кроме того, СДС (100−120 тыс. человек) в несколько раз больше ХТШ (30−35 тыс. человек), хотя последняя могла несколько вырости. Присоединение к «сирийской армии» — это обманчивое выражение, учитывая, что армия Асада рассыпалась, новые структуры едва организовались, и в сравнении с СДС они малы. У «присоединения» есть много «но» и неясностей, которые делают практическое осуществление не скорым делом. СДС и Автономная администрация выигрывают время.
— Что вы думаете про заявление Оджалана о прекращении вооруженной борьбы с Турцией и про договор с новыми властями Сирии?
Юля: Абдулла Оджалан в своём выступлении не сказал много нового. Тема мирного процесса и демократизации Турции развивается с самого ареста лидера РПК в 1999 году. С тех пор РПК сделала большие шаги вперёд, появилась новая идеологическая парадигма — демократический конфедерализм. Нужно помнить, что сообщение Оджалана вышло с позволения турецкого государства, из условий строжайшей цензуры, и оно не выпустило бы ничего, чего не хотело бы опубликовать. Предложение Оджалана — это серьёзный шаг, и не ясно, как это будет на практике, но сейчас черёд Турции сделать ответный шаг: прекратить войну против герильи в горах, перестать бомбить северо-восток Сирии.
Насчёт договора с переходным правительством. Соглашения и договоры, которые мы видим — это лишь часть сложного политического процесса между всеми силами в Сирии. Революционная северо-восточная Сирия старается отстаивать свои позиции по всем вопросам и показывает себя как легитимную и важную политическую силу. Она даёт понять всем, что она не просто «союзница, победившая ИГИЛ». Дамаск любой ценой постарается удержать захваченную власть. Этот хрупкий баланс может легко рухнуть, и дипломатия посыпется, если не будет удовлетворительных решений для всех вовлечённых. Мы уже знаем, как мало нужно для эскалации новых столкновений.
— Почему демократический конфедерализм получил такое широкое распространение в регионе? Это личное влияние Оджалана? Или это вытекает из повседневного опыта сирийских курдов? Люди не боятся социального эксперимента? Придумать что-то, чего никогда раньше не было?
Саша: Демократический конфедерализм предлагает равенство и взаимопомощь между народами. Для региона, который за свою историю претерпел множество насилия и национальных конфликтов, демократический конфедерализм является надеждой на мирное и справедливое сосуществование народов.
Юля: Для революции в Северо-Восточной Сирии было многое сделано задолго до наступления ключевого момента, когда получилось выгнать режим и сформировать коммуны, советы и самоуправление. Конечно, были разные важные факторы. Среди них — соседство многих народов на одной земле, богатая история курдских восстаний против различных угнетателей. Сильная связь между женской культурой, стремлением к освобождению и существующим женским партизанским сопротивлением. Материальная нужда во время войны, стремление к взаимопомощи перед лицом общей угрозы. Демократический конфедерализм предложил способ, как все это собрать в один организм, как жить всем вместе, при взаимном уважении к свободе и культуре людей вокруг. В этом плане эта система дает возможное решение многих проблем, но не изобретает нечто совершенно новое. Она скорее дает ответ на потребности людей, живших долгие десятилетия под запретами и угнетением.
Дима: Клановая структура общества, помимо многих своих негативных аспектов, обеспечила необходимую общность, коммунализм, коллективность. А в идейном и историческом плане революция опирается на представления о древних безгосударственных обществах Месопотамии, на матриархальное общество, где женщины имели независимую и в некотором смысле центральную роль в общем гендерном равенстве. Все это вместе, при организационных усилиях РПК в Сирии в конце XX века, при огромной роли женского движения в самой РПК, создало революционный потенциал в регионе. Женщины и молодежь оказались самыми лучшими силами для открытия новых горизонтов, применения революционных предложений на практике.
При поддержке «Медиасети»
Подписывайтесь на наш Telegram-канал @newsmakerlive. Там оперативно появляется все, что важно знать прямо сейчас о Молдове и регионе.
