В чем загадка таланта, как творчество помогает самопознанию, и почему в Академии живописи в Санкт-Петербурге вдруг все заговорили о румынской королевской семье. Об этом, а также о том, почему большинство ее картин продают в США, рассказала в интервью NM художник-портретист из Молдовы Елена Брия, выставка которой 27 мая открывается в бухарестской галерее Arbor.
Портреты, написанные Еленой Брия, напоминают настенные фрески в старинных итальянских монастырях.и поражают своей монументальностью и «фотографичностью». Мимо этих полотен сложно пройти, они удивляют, приковывают взгляд, заставляют задуматься, проникнуться историей каждого запечатленного на них персонажа. Такая же особая магия присуща и ее натюрмортам, полным сдержанной красоты и пропитанным тонкими метафорами и аллегориями.
«К картине я написала более 100 эскизов»
Когда вы поняли, что живопись — это ваше призвание, и ничем другим вы заниматься не хотите?
Для меня живопись — это любовь с первого взгляда. Мои родители — люди с очень творческим мышлением, всю жизнь посвятившие спорту. Увидев мою тягу к рисованию, они в cемь лет отдали меня в детский художественный кружок. Помню, как на одном из занятий в кружке у меня поднялась высокая температура, но я должна была нарисовать розу. До сих пор не могу забыть ощущение огромного внутреннего удовольствия от этого процесса, когда существовали только я, лист бумаги и эта роза. С каждым взмахом кисти мне становилось лучше, от моего недомогания не осталось и следа. Думаю, с того самого «пассионарного импульса» все и началось.
Потом была кишиневская Школа живописи имени Игоря Виеру и мое огромное желание учиться изобразительному искусству в Санкт-Петербург. Меня привлекал не город, не страна, а именно Императорская Академия художеств, задуманная еще Петром Первым и основанная в 1757 году (сейчас Санкт-Петербургский институт живописи имени Репина, — NM). Там получили образование Крамской, Суриков, Врубель Серов, преподавали Шишкин, Куинджи и Репин.
Для меня как иностранки, стать студенткой такого престижного учебного заведения было заведомо очень сложно. Даже благополучно сдав вступительные экзамены, я понимала, что семья не сможет оплачивать дорогостоящее обучение. Но в конце концов выход нашелся, я осталась в Санкт-Петербурге на подготовительных курсах при Академии и поступила уже на следующий год по квоте посольства.
Вы прожили в Санкт-Петербурге семь лет. Насколько вас, девочку с южной кровью, изменил город Достоевского?
Петербург — очень самобытное культурное пространство, и его образ, конечно, во многом создан именно романами Достоевского. Он долгое время был «не моим» писателем, в школе его произведения казались мне угрюмыми, «экзистенциальными». Но пожив в питерском ландшафте, в котором сохранилось много той самой «достоевщины», я стала лучше понимать его книги. Безусловно, этот город очень влияет на каждого, кто с ним соприкасается. Могу сказать, что «классический петербуржец» — это человек с очень высоким уровнем культуры и эмпатии, который никогда не пройдет мимо чужой боли, всегда поможет и поддержит ближнего, и это невольно передается окружающим.
И все-таки о своих корнях вы никогда не забывали. Для дипломной работы выбрали «румынскую» тему — коронацию короля Фердинанда I в 1922 году.
Эту идею я вынашивала с 2014 года, когда училась на втором курсе Академии. Год моего выпуска — 2018 совпал со 100-летием объединения Молдовы и Румынии, и я очень хотела каким -то образом обозначить эту дату. Король Фердинанд и королева Мария — легендарные и очень почитаемые личности в румынской истории. Мария имела отношение к царскому роду Романовых, приходилась внучкой российскому императору Александру П, и мои преподаватели в Академии с огромным интересом отнеслись к выбранной мною теме. Мне выделили одну из самых просторных мастерских, так как я задумала большую работу — 3 x 4 метра.
К картине я написала более 100 эскизов, много раз меняла композицию, ракурсы и локации, пока не добилась того, что мне нужно. Прочитала дневники королевской семьи, пытаясь понять, что же чувствовали Фердинанд и Мария в столь важный для их судьбы день. Я пишу только с натуры, никогда не работаю по фотографии. Для Фердинанда мне позировал двоюродный брат, схожий по типажу.
Для бороды, прически приглашала других натурщиков. Один человек два дня провел в моей мастерской, пока я писала королевские уши: у Фердинанда они были очень выразительные. Все исторические костюмы, в которых были мои модели, шили на заказ. Особенно долго пришлось возиться с королевским бархатным плащом, где много вышивки. Картину я написала довольно быстро, за полгода, и, таким образом, защитила свой диплом.
«Я придумываю историю и ею живу»
Главным направлением своего творчества вы выбрали классическую, салонную живопись, несмотря на то, что мы живем в эпоху, когда художественной нормой и самой короткой дорогой к успеху становится провокация и эпатаж. В какой момент вы поняли, что нашли свой стиль в искусстве?
Я всегда хотела заниматься живописью, а не маркетингом. Весь этот модный эпатажный арт — из серии купи-продай-удиви и только. Живопись — это про другое. В любой сфере человеческой деятельности есть своя линия развития. Изобразительное искусство эволюционировало от пещерных рисунков до эпохи Возрождения, реализма, импрессионизма. Мы можем это развивать дальше, но изобретать вновь колесо не стоит. Да, мы живем в мире, где стоимость не соответствует художественной ценности, где цена не соответствует качеству. Но это не означает, что надо идти на поводу каких-то трендов.
Что касается поиска своего стиля в живописи, я считаю это очень заезженной темой. Если ты искренний и честный художник, который занимается саморазвитием, каждый день пишет и кайфует от своей работы, то стиль сложится сам по себе. А когда ты специально ищешь его, напрягаешься, ты не художник, ты — маркетолог.
У Льва Толстого в «Анне Карениной» есть интересный эпизод о муках творчества и моменте озарения. Художник пытается поймать образ, но у него ничего не получается. И вдруг на эскиз падает капля воска, и все становится на свое место. Как вы ловите эти импульсы?
Многие великие художники, пытаясь это объяснить, отмечали, что самое трудное в картине — найти свое «маленькое ощущение», то есть душу произведения. Больше всего я люблю создавать женские портреты. Когда вижу девушку, которую бы хотела написать, я начинаю думать о картине круглосуточно, думаю, куда посажу героиню, во что она будет одета, какой будет цветовая гамма. Я придумываю историю и ею живу. Могу подсмотреть какую -то деталь на улице у прохожих или в ленте Facebook, например, завиток локона, поворот головы.
А во вдохновение я не верю. Есть такие псевдохудожники, которые месяцами лежат на диване, сетуя на отсутствие Музы, настроения или еще чего-то. Мне кажется, у этих людей просто нет цели, нет желания, они не хотят заниматься живописью и становиться художниками.
Я никогда не работаю на заказ. Не могу писать, когда меня сдерживают какими-то рамками. Я пишу только то, что мне близко, интересно, а потом отдаю картины в галереи или выкладываю в Instagram.
Живопись помогает вам познавать себя?
Я не люблю писать автопортреты, если вы об этом. А вообще, самопознание очень долгий и кропотливый процесс, и моя профессия мне в этом помогает. Когда я пытаюсь найти какие -то закономерности в искусстве, то понимаю, что эти же закономерности работают и в жизни. Бывает, не получается фрагмент картины. Не нужно на этом зацикливаться, надо расслабиться и посмотреть на портрет под более широким углом зрения, постараться увидеть картину целиком, тогда решение придет. В жизни так же — не стоит фокусировать свое внимание на точке несовершенства, необходимо посмотреть на ситуацию в общем, и тогда сразу увидишь, в чем проблема, и сможешь ее устранить.
Когда я не пишу больше двух недель, меня начинает одолевать плохое настроение, я злюсь на все и чувствую неудовлетворение собой. Моя работа делает меня лучше.
«Не знаю, как это произошло, но все картины очень быстро продались»
Какие художники на вас больше всего повлияли?
Оченть люблю Илью Репина — он портретист высочайшего уровня. Копировала фрагмент его картины «Николай Мирликийский избавляет от смерти трех невинно осужденных», потрясающая картина. Невероятно люблю американского художника Джона Сингера Сарджента и испанского живописца Хоакин Соролья. Кажется, что он спал с кистью, столько полотен успел написать за одну жизнь. Гигантские холсты, где все очень сочно, выразительно. Восхищаюсь творчеством Андерса Цорна, Валентина Серова. Очень неравнодушна к Николаю Фешину — это очень крутой художник-новатор. Нравится работы Корнелиу Баба и Игоря Виеру. Ну и, конечно, великий Веласкес, который сыграл важную роль в развитии искусства и повлиял на всех, кого я назвала.
Больше всего написанных вами портретов сегодня «живут» в США. Как так получилось, и легко ли вы расстаетесь со своими картинами?
На пятом курсе в Академии к нам в мастерскую заглянул американец, куратор галереи. Ему очень понравилось то, что я делаю, и он предложил отправить 80 моих работ за океан. Я не понимаю, как это произошло, но они все очень быстро продались. В 2017 году мои картины участвовали в двух выставках в США, в 2019 году я по приглашению галереи поехала в США, где участвовала еще в выставке, на которой были представлены художники из Молдовы и Румынии. Мне очень понравилась американская публика, она открытая, искренняя, люди буквально «поедают» искусство, у них горят глаза.
Когда мои картины стали продаваться, я очень переживала за их судьбу, относилась к ним, как к своим детям. Тяжело было отрывать их от сердца, отдавать в чужие руки. Избавилась я от этого болезненного чувства лишь после того, как побывала в гостях у одной американской семьи, купившей мою работу. Я увидела, что написанный мною портрет висит над камином в их гостиной, что он «хорошо себя чувствует», что он в окружении любящих людей.
Вы себя ощущаете бессарабской, румынской или русской художницей? И есть ли у вас планы, скажем, на ближайшие пять лет?
Я не особо склонна разделять людей по национальности, а профессию художника считаю одной из самых космополитичных. Если говорить обо мне, то я — «коктейль наций». Во мне есть румынская, французская и даже татарская кровь. Уверена, что одаренные люди есть в каждом этносе.
Сейчас я не вынашиваю каких-то глобальных творческих планов. Хочу много писать того, что мне нравится, что приносит удовлетворение. Очень привлекают большие форматы. Возможно, буду развиваться именно в этом направлении. Надеюсь, что через пять лет у меня будет своя просторная мастерская в какой-то южной стране — Италии или Испании. Но главное — заниматься любимым делом.