«Я стоял в коридоре суда с пятью детьми и едва не плакал вместе с ними». Оказывается, и такое бывает в адвокатской практике. О том, почему правозащитная деятельность связана с постоянными стрессами, в чем разница между адвокатами и правозащитниками, и почему прокурорам и судьям нельзя выдавать адвокатскую лицензию без экзамена, NM рассказал адвокат Вадим Виеру. Его история стала третьей
в нашем спецпроекте «JusticeInside. Люди внутри системы».
Первый материал спецпроекта — монолог судьи Ливии Митрофан «Судьи — не часть стада», второй — монолог прокурора Инги Фуртунэ «Все хотят быстрых результатов по громким делам».
«Был выбор — катиться по наклонной или взяться за ум»
До девятого класса я был почти на грани подростковой преступности. У меня был выбор — катиться дальше по наклонной или взяться за ум. Я выбрал второе, решив, что постараюсь стать человеком. Стал помогать бабушке с дедушкой, начал интенсивно заниматься карате, стал лучше учиться и участвовать в республиканских олимпиадах.
Поняв, что могу быть дисциплинированным и обязательным, задумался о карьере офицера, но мама уговорила меня поступать на юрфак. На третьем курсе я стал работать ассистентом в правозащитной организации Promo-LEX. Меня вдохновил пример коллег по организации, и я решил стать не просто адвокатом, а правозащитником. Работая в Promo-LEX, я окончил мастерат и получил лицензию адвоката.
«Я остался в коридоре один с пятью детьми»
В том, насколько у нас безжалостная криминальная юстиция, я убедился в 2016 году, взявшись за дело Виктории Прутяну. Речь идет о 24-летней жительнице Страшен, которую избивал муж. У нее двое детей и трое младших сестер на попечении. Все село знало, что она — жертва семейного насилия, но никто не вмешивался: ни полицейские, ни социальные службы. Когда муж в очередной раз начал ее избивать, она стала защищаться и убила его. Это была самооборона, но все ее осуждали.
В день, когда суд должен был огласить приговор по делу Виктории Прутяну, вход в зал суда перекрыл конвой. При этом, судьи еще не удалились в совещательную комнату. Было понятно, каким будет приговор. Конвой не может просто так прийти на заседание суда в Страшенах. Викторию Прутяну приговорили к 3,5 годам тюрьмы. Полицейские надели на нее наручники прямо в зале суда на глазах у ее детей и младших сестер. Ее увели, а я остался в коридоре с пятью детьми. Позвонил в службу социальной помощи, но мне сказали: «Разбирайтесь сами. Надо было прислать запрос за 30 дней». Я едва не заплакал вместе с детьми.
Конечно, каждое дело сказывается на тебе. Но эта история очень меня затронула.
Стоя в коридоре с детьми, я понял, как наша юстиция может калечить судьбы и убивать людей. Моя подзащитная была жертвой домашнего насилия, и государство должно было ее защитить, [вмешавшись в ситуацию до того, как произошло убийство].
Но этот приговор возмутил общество. Вся страна разбушевалась. Тогдашний министр юстиции [Владимир] Чеботарь публично осудил решение суда, хотя он и не мог повлиять на него.
После этого та же судья решила перевести Викторию Прутяну под домашний арест, до того как дело рассмотрит Апелляционная палата. Последняя частично одобрила наше ходатайство и назначила отсрочку исполнения наказания до тех пор, пока младшему из детей не исполнится восемь лет. В 2020 году судьи решили, что все это время Прутяну хорошо себя вела, и ей нет смысла отбывать наказание.
Проблема домашнего насилия очень актуальна для Молдовы. Во время эпидемии ситуация только ухудшилась. Есть просто страшные ситуации, которые давят на тебя морально. Ты понимаешь, что все это происходит из-за стереотипов, которые сформировались очень давно, но их до сих пор активно продвигают, в том числе политики.
«Страшно, что такое возможно»
В 2017 году я взялся за дело Андрея Брагуцы. До сих пор помню, как меня шокировала его смерть (Брагуца умер под арестом в СИЗО в августе 2017 года. Его неоднократно избивали сокамерники, об этом знали надзиратели, но официальной причиной смерти власти назвали двустороннюю пневмонию). Когда взялся за это дело, на меня пытались давить. Разные люди звонили мне с угрозами, в том числе из полиции. Потом это прекратилось.
У нас были информаторы, которые рассказали, почему умер Брагуца, и как это пытались скрыть. Мы заявили об этом публично, и власти были вынуждены начать расследование. Хотя до этого все утверждали, что они ни при чем: и МВД, и администрация тюрем, и судья, и прокурор. Все ни при чем. Он сам умер!
Потом они стали давать пресс-конференции и оправдываться. Когда пресс-конференцию дала Администрация тюрем, мы пришли на нее с родственниками Брагуцы и рассказали, как все было на самом деле. Они этого просто не ожидали.
Когда дело получило огласку, они [правоохранители] все равно пытались очернить его имя.
Они слили в СМИ часть видеозаписей задержания Брагуцы. Это была их тактика защиты — показать, что он обижал полицейских. Потом ко мне подошел знакомый из руководства Генинспектората полиции и сказал: «Ты не обижайся, мы так защищались. В деле речь идет об имидже всей полиции, а тут приходишь ты с такими серьезными обвинениями».
Становится страшно, когда осознаешь, что у нас возможны такие ситуации, как история Брагуцы. Страшно от того, что сейчас происходит с этим делом. И судья, и прокурор, которые тогда поместили Брагуцу под арест, сейчас пытаются вернуться в систему. А заседания по уголовным делам, которые открыли против сокамерников Брагуцы, полицейских и врачей, причастных к его смерти, четвертый год подряд ставят на ручной тормоз. Никто не торопится, хотя ООН ждет отчета по делу Брагуцы.
«Неизвестно, доживешь ли до пенсии»
Если бы по делу Брагуцы за мной не было моих коллег из Promo-LEX, мне бы легко закрыли рот. У нас [в Promo-LEX] была ситуация еще сложнее, когда против меня и моих коллег открыли уголовные дела в Тирасполе, признав нас угрозой [для безопасности Приднестровья]. После этого стало сложно работать по нарушениям прав человека в Приднестровье.
Еще один серьезный стресс для адвокатов — процессуальные сроки. Если упустишь срок обжалования, это может сказаться на судьбе человека. Например, если суд первой инстанции приговорил невиновного человека к лишению свободы, а адвокат упустил срок обжалования, человек останется в тюрьме. Поэтому часто приходится работать сверхурочно, чтобы все успеть.
К этому добавляются стрессы, связанные с финансовыми вопросами. Государство, по сути, нас никак не защищает, при этом считает нотариусов, адвокатов и приставов «самыми богатыми» и хочет, чтобы мы платили больше налогов. Когда с предпринимателей удерживали подоходный налог 12%, с представителей юридических профессий удерживали 18%. В 2021 году налог снизили до 12%, но остались другие выплаты. Например, адвокат должен платить в Нацкассу соцстрахования 24 тыс. леев в год. При этом мы можем рассчитывать на минимальную пенсию и пособие по смерти. Но с нашей работой неизвестно, доживешь ли до пенсии.
Есть, конечно, адвокаты, которые работают с крупными международными компаниями, у них хороший доход. А в целом доходы адвокатов — отражение доходов общества. В Молдове у людей очень небольшие доходы, за исключением Кишинева и Бельц. А в селах у людей нет денег, чтобы забор починить. Откуда им брать деньги на адвоката? Проблемы есть, уголовные дела есть, но людям нечем платить адвокатам.
За время эпидемии у нас около 300 адвокатов приостановили лицензии, потому что нет клиентов. Многие получают зарплату за каждое судебное заседание, но из-за эпидемии суды часто приостанавливали работу. Получается, доходов нет, но налоги ты должен платить, за аренду офиса должен платить. Многие уходят в минус и вынуждены приостанавливать лицензию. В конце концов, от этого страдают люди, которые не получают помощь.
«Пусть на меня обижаются судьи и прокуроры»
В самой адвокатуре тоже не все гладко. Но, я уверен, мы сможем решить эти проблемы изнутри. В октябре 2020 года мы выбрали новый Совет Союза адвокатов. Для адвокатов Совет — это что-то вроде правительства. Я думаю, что это — самый репрезентативный Совет за последнее время, и он сможет навести порядок в системе.
Одна из проблем, о которой все говорят, — лицензионная комиссия. Сейчас критерии допуска в профессию очень размытые. Поэтому в профессию попадают люди с сомнительными моральными ценностями. Или бывшие судьи и прокуроры, которые пришли в адвокатуру решить какие-то свои вопросы. Им безразличны и профессия, и права человека. Сейчас они могут получить лицензию, не проходя стажировку и экзамен. Я считаю, что это неправильно. В 2020 году для бывших судей и прокуроров ввели плату за лицензию — 100 тыс. леев. Но ее отменила Апелляционная палата.
Пусть на меня обидятся прокуроры и судьи, но все они должны пройти стажировку и получать лицензию адвоката без всяких привилегий. Не надо платить 100 тыс. леев, пусть проходят через объективные экзамены.
Тех адвокатов, которые нарушают этические и деонтологические нормы, нужно более строго наказывать. В том числе лишать лицензии. Чтобы быть адвокатом, недостаточно хороших профессиональных знаний. Нужны еще неподкупность и принципиальность.
«Если вижу, что клиент мне врет, я не берусь за это дело»
Адвокаты под предлогом защиты клиента многое могут делать, в том числе врать суду. Но есть этические границы, красные линии, которые все должны соблюдать. Особенно, если адвокаты считают себя правозащитниками. Например, если адвокат-правозащитник защищает жертв домашнего насилия и сексуальных преступлений, думаю, неэтично, если он затем возьмется защищать агрессоров и насильников, зная, что они виновны.
Я всегда честен с клиентами и требую честности от них. Если вижу и чувствую, что клиент мне врет, я не берусь за это дело. Это мой профессиональный принцип. Защищая таких людей, я перестану быть правозащитником. Это будет морально неправильно по отношению к жертвам, которых я защищал.
Но надо сказать, что ситуация с соблюдением прав человека у нас постепенно улучшается. В том, что касается борьбы с пытками, полицейские усвоили урок 7 апреля 2009 года. Тут иногда доходит до других крайностей: полицейские боятся применить силу даже в ситуациях, когда должны это сделать. Например, у них есть законные основания применить силу, когда человек слишком агрессивен. Но они опасаются, что их обвинят в пытках.
С тех пор как из Молдовы «улетел» [Владимир] Плахотнюк, стало меньше предварительных арестов. И тут тоже доходит до крайностей: судьи не применяют арест даже к людям, которых необходимо арестовать. С законодательством, между прочим, у нас все в порядке. Конечно, есть процедуры, которые нужно улучшить, но многое зависит от людей. Проблема не в процедурах, а в общем менталитете.
Вот недавно умер Сергей Косован [Promo-LEX представляет его интересы в ЕСПЧ]. У него была серьезная болезнь — цирроз печени в последней стадии. Его обвиняли в экономическом преступлении. Приговора, который подтверждал бы его виновность, до сих пор нет, при этом Косована два года держали в тюрьме под предварительным арестом. Некоторые судьи, как роботы, продлевали ему арест, зная, что в тюрьме врачи не смогут ему помочь. Это его и убило.
«Государство само нарушает все нормы»
У нас есть много хороших адвокатов, которых тяжело терять. Очень серьезной потерей для нас была смерть Вячеслава Цуркана [умер 10 марта 2021]. Он был, как отец, для всех адвокатов. Вообще сейчас меньше адвокатов занимаются именно правозащитной деятельностью. Не знаю, почему. Новые в этой сфере не появляются, а те, кто есть, выгорают.
Cвоеобразная мотивиация для нас — это выигрыши в ЕСПЧ. Каждый выигрыш в ЕСПЧ дает нам силы бороться дальше. Ты доказал, что ты и твой клиент правы. Иногда это достаточно сложно сделать, иногда просто. Государство само нарушает все нормы. Мы уже думаем: они нам подыгрывают или действительно такие неподготовленные? Есть некоторые ситуации, когда правозащитники видят нарушения и понимают, что точно выиграют в ЕСПЧ, а судьи и прокуроры до конца настаивают на своей правоте.
Я очень скептически отношусь к идее о том, что положение дел в системе можно исправить с помощью внешней аттестации судей. Ее ведь тоже люди будут проводить. Самая большая проблема в том, что идеи и инициативы реформ исходят не от судей, — их навязывают извне. Тем, кто работает в системе, надо помочь провести реформы, но они сами должны захотеть это сделать. Все, что насильно навязывают, вызывает сопротивление. Судьи сами знают, от кого исходит деструктив, и могут очистить систему от таких людей. Не должны приходить Promo-LEX, другие организации или адвокат Вадим Виеру и говорить им, что и как делать. Мы можем только советовать. У нас есть молодые судьи и очень прогрессивные судьи, которые могут навести порядок в системе.
