Уроженец Молдовы балетмейстер Раду Поклитару, уже много лет работающий в Украине и других странах, привез в Кишинев новый проект с участием звезд украинского и мирового балета. В интервью корреспонденту NM Алине Михалкиной он рассказал о спектаклях, которые прерываются на воздушную тревогу, связи с Молдовой, работе и жизни в Украине, культурном расколе на постсоветском пространстве и балете-мечте о завтрашнем дне.
Раду Поклитару — народный артист Молдовы, заслуженный деятель искусств Украины, лауреат международных конкурсов, основатель и главный балетмейстер академического театра «Киев Модерн-балет». профессор кафедры современной хореографии Киевского национального университета культуры и искусств.
«Если вы испытали потрясение на спектакле, вам повезло»
Давайте начнем с того, что вы привезли в Молдову в этом году? Какие спектакли и чего ожидать молдавским зрителям?
Идея проекта, с которым мы приехали в Кишинев, принадлежит заслуженному артисту Украины и моему другу и коллеге Артему Шошину. Артем предложил создать совместный проект украинских и молдавских артистов. Сердцем этого вечера будет балет «Истории в стиле танго» в постановке Артема. На мой взгляд, это абсолютный бестселлер последних лет в украинском балете.
Перед войной этот спектакль собирал аншлаги по всей стране. В спектакле заняты артисты из Киева, артисты из Кишинева, артисты балета Национального театра Брно из Чехии. Также в спектакле участвует Артур Гаспарян, которого многие знают по группе KAZAKY. Помните, была такая эпатажная мужская группа? При этом Артур — профессиональный артист балета. Это — второе отделение большого балетного вечера.
Буквально на днях мы начнем репетировать, чтобы 24 и 25 ноября в кишиневском Театре оперы и балета был просто вау-эффект. В первом отделении будет гала-концерт — смесь современной и классической хореографии. А чтобы не утомлять публику только моим творчеством, мы решили его [гала-концерт] разбавить самыми известными па-де-де из классических балетов. Для этого мы пригласили в Кишинев абсолютных виртуозов классического танца, чтобы люди, которые придут, поняли, что они любят балет. Даже если они в первый раз на балетном гала.
Тогда у меня следующий вопрос: люди, которые приходят на балет, видят что-то легкое и воздушное, но за этим стоит огромный труд. Вы сами танцевали, потом стали балетмейстером. Что для вас балет сейчас, и изменялось ли ваше отношение к нему?
Во-первых, надо понимать, что балет очень разнообразен. Есть классический академический балет. Я воспитывался, как артист академического балета, я из семьи артистов балета молдавского Национального театра. И папа, и мама стояли у истоков молдавского балета (родители Раду — Людмила Недремская и Виталий Поклитару были солистами молдавского Театра оперы и балета). Академический балет — это одна история и одна эстетика.
А есть современный танец, которому я как хореограф посвятил большую часть своей жизни. То, что я ставлю, не совсем классический балет. В основе этих двух видов искусства, а это два разных вида искусства, лежат два типа мировоззрения: если классический балет всем своим творчеством утверждает, что земного притяжения не существует, то современный танец говорит, что тяжесть есть, но мы с ней боремся. Это о преодолении, о трудностях, об усилиях, о дерзаниях.
Классический балет ведь — красивая картина, которую можно наблюдать, но после него выходишь и понимаешь, что смотрел на картину. А современный танец — о том, что внутри человека?
В лучших своих проявлениях — да. Но бывают разные варианты, хореографов огромное количество. Бывает, что ты выходишь и думаешь, что смотрел на картину. Но она просто написана красками современного танца. По-настоящему талантливого искусства не бывает много. Оно все равно штучное. И катарсисы — не повседневное событие в жизни зрителя. Если вы испытали потрясение на спектакле, вам повезло, потому что это бывает крайне редко.
Например, я как член жюри и просто зритель бываю часто на больших фестивалях и смотрах. И вижу много современного танца. Хочу сказать, что бывает, что ты понимаешь, что тебя только что посвятили во что-то очень важное, потрясающее и тебе перевернули душу. Но чаще всего — ты борешься со сном. Прям честно.
Я ужасный зритель, я очень часто засыпаю на балете. Я никогда в жизни не засыпаю в драматическом театре, но на балете — часто. Иногда вплоть до падения на плечо соседа. Мне приходится бороться с собой, потому что сложно без слов быть долго интересным.
Оставаться вовлеченным?
Да, я благодарный зритель, прям честно. Я люблю быть плененным, я хочу, чтобы меня пленили, но, как и во всяком искусстве, это бывает не каждый раз.
«24 февраля перевернуло и перечеркнуло жизни многих»
Вы уже больше двадцати лет работаете в Киеве, в балетном мире вас знают, как украинского хореографа. Как война изменила вашу жизнь и работу?
Немного поправлю вас фактологически: в Киеве я с 2005 года, поэтому чуть меньше двадцати лет (улыбается).
Знаете, сейчас я уже могу говорить об этом немного легче, но то, что случилось 24 февраля, перевернуло и перечеркнуло жизни многих. За два года как-то все к этому привыкли, кажется, что и новости уже не так цепляют, война стала повседневностью. Но она привела к тому, что миллионы людей покинули свои дома, находятся в чужих странах, в чужих городах, в абсолютно других социальных условиях. И они там — чужие. Я это по себе чувствую, куда бы ни приехал. При том, что я не могу жаловаться — я очень востребован и много работаю по в Европе. Но все равно я там не дома. А есть люди, которые до сих пор не смогли трудоустроиться. Колоссальное количество трагедий.
Наш театр первое время после начала войны, конечно, не работал, потому что многие уехали из Киева. Было совсем не до балета, когда на улицах российские танки. Это невозможно себе представить. Я был настроен пессимистически, думал, наверное, эта страница жизни перевернута, я должен идти дальше и что-то придумывать. В очередной приезд в Киев мы сели с директором [и одним из основателей театра «Киев Модерн-балет»] Владимиром Меленчуковым и с моим самым главным соратником Дмитрием Кондратюком. Он единственный, кто остался в труппе театра из первого состава. И они мне сказали: «Нет, Раду, давайте будем начинать работать».
И мы провели кастинг, набрали новых артистов, где были пробелы в штатном расписании. Начали репетиции, пошли спектакли и оказалось, что это все очень и очень нужно — и зрителям, и, в первую очередь, артистам. Это спасение, когда у тебя есть работа, любимый театр, когда ты занимаешься любимым делом и понимаешь, что проживаешь свою жизнь не зря. Это во время войны очень важно.
И сейчас все работает. Мне отправляют составы и мне кажется, что этому артисту еще рано эту роль. Но мне говорят: «Вариантов-то нет, давайте попробуем, потому что нужно давать шанс». И мы пробуем, и в результате оказывается, что это здорово. От того, что были заняты позиции, артист бился об этот потолок, а сейчас — раз и он раскрылся. И девочки потрясающие. Я просто счастлив. Я очень часто туда приезжаю. После начала войны мы выпустили в театре уже две премьеры. Балет «Завтра» на музыку Шопена — бессюжетный балет-мечта о том, каким будет у нас завтра, и вообще, мечта о том, что завтра будет. А недавно состоялась премьера балета «Дискриминация» — большого одноактного спектакля. После этого я поехал в Брно работать над следующим балетом. Но уезжал из Киева с тяжелым сердцем, мне не хотелось оставлять ребят. Сейчас считаю дни до возвращения в Киев.
NewsMaker
Получается, что вы из Кишинева поедете в Киев?
Я из Кишинева еще поеду в несколько мест и потом в Киев.
«В театре люди на полтора часа забывают, что снаружи идет война»
Вы говорите, что балет, который вы поставили, о мечте о нашем завтра. Вообще искусство может, если не конструировать-создавать, то давать надежду на это завтра?
Знаете, я в каком-то смысле приземленный прагматик. Мне кажется, что больших возможностей для изменения жизни у искусства нет. Искусство — не про изменение быта, возможно, про изменение менталитета, но в таком огромном временном пространстве, что мы можем не увидеть итог нашей деятельности.
Я знаю ради чего мы работаем. Я знаю, что зрители приходят в театр, а в Киеве сейчас собираются полные залы. Единственная проблема — в случае воздушной тревоги надо покидать спектакль и спускаться в бомбоубежище. Спектакль прерывается, а потом начинается либо сначала, либо с того места, на котором прервался.
Я точно знаю, что в сегодняшних реалиях главный смысл нашей работы в том, что люди, которые приходят в зал, на полтора часа забывают, что снаружи идет война. Они на полтора часа оказываются в совершенно другом мире, который мы им дарим. Мне кажется, это достойное оправдание нашей работы.
Я вас понимаю: когда началась война, мы были в состоянии «замри», казалось, что жизни больше нет, что она не будет продолжаться.
Аналогично.
Но человек ко многому привыкает, а еще осознает, что в жизни есть смыслы, которые не были утеряны. Что придает вам смыслы? Я бы спросила, где вы черпаете вдохновение, но в одном интервью вы сказали, что не верите во вдохновение.
Да, ужасный вопрос про вдохновение, потому что его задают все. Вообще я, как все думающие люди, постоянно задаю себе вопрос, в чем смысл нашего существования, зачем мы существуем. И ничего особо мудрого мне в голову не приходит. Но я точно знаю, что моя работа — в принципе достаточное оправдание того, что я существую, как физическое тело. Я понимаю, что, сколько мне бог даст здоровья и всего остального, я буду заниматься этим делам, буду создавать спектакли. Мне очень нравится изречение, которое приписывали Гофману, но оказалось, что не он. Если не найдется автор, я ее припишу себе: «В жизни всегда нужно делать только то, что дается тебе легко, но именно это нужно делать изо всех сил».
Я не могу сказать, что я Моцарт от хореографии, мне дается это сложно и с каждым годом сложнее. Но тем не менее это единственное, что я умею делать по-настоящему качественно. Я еще, кстати, готовлю хорошо, но это менее пафосное оправдание жизненного существования. Я вчера сварил очень вкусный борщ для брата и его жены, прямо очень вкусный, прямо хвастаюсь. Я так никогда в жизни не скажу про свой балет.
NewsMaker
«Молдова очень изменилась со времени моего детства»
Вы упомянули семью, вы сами родом из Молдовы, но ваш дом в Украине. Как вы воспринимаете Молдову, что для вас Молдова?
Здесь живет моя мама, она, слава богу, жива. Здесь живет мой единственный родной брат. У меня тут есть квартира, которую я купил в 2003 году, и все эти годы думал, зачем я ее купил. Она мне в принципе была не нужна. Она стояла. А когда началась война, она понадобилась всем. В этой кишиневской квартире жили все: артисты, художники. Месяцами делали документы. И теперь я понимаю, что ее стоило купить хотя бы ради этого. А сейчас я сам в ней живу и это теперь мой второй дом.
Когда я хожу по улицам и общаюсь с людьми, я пытаюсь просканировать свое состояние, насколько я чувствую себя частью этой страны. Скажу честно, не могу сказать, что я в той же степени воспринимаю себя частью Молдовы, как я за эти годы стал воспринимать себя частью Украины, потому что в Украине состоялось становление моего театра — главного детища моей жизни. Я там прожил, как вы сказали, двадцать лет, без двух, правда.
Но я ищу в себе ощущение, что я часть этого общества. Знаете, Молдова ведь очень изменилась со времени моего детства, я тут прожил первые десять лет. Ментально, визуально, этнический и языковой состав — все сильно изменилось. Я хожу по улицам и пытаюсь настроить свой внутренний камертон, чтобы вибрировать с нужным количеством герц.
А каким вы запомнили Кишинев вашего детства?
Не могу так сразу сформулировать, у меня вообще не очень хорошая память. Помню, как папа возил меня из дома в садик на санках всю зиму. Сейчас нет такой зимы, нет папы, нет санок. Это первое, что почему-то приходит в голову, такое яркое воспоминание.
Вы пока настраиваетесь на Кишинев, но что вы улавливаете в процессе? Каким вы сейчас видите Кишинев?
Не могу пока сказать. У меня есть проблема: мой румынский язык пока находится в таком же состоянии, в котором он был, когда мне было десять лет и я уехал. Я понимаю язык, но очень плохо говорю. Я говорю на румынском, когда знаю, что человек точно не говорит на русском. Например, когда я в Румынию приезжаю, могу немного общаться на бытовом уровне.
То, что вокруг меня много румынского языка, а я не очень хорошо им владею, все-таки пока не способствует тому, чтобы я чувствовал себя частью этого общества. Я понимаю, что это моя проблема, что я не знаю язык, но надеюсь, что я его подтяну. Но знаете, в 51 год все уже не так хорошо подтягивается. В детстве все входит на подсознательном уровне. В семье мы говорили по-русски. Папа прекрасно владел литературным румынским языком, но учитывая, что мама русская, в семье говорили по-русски. Я ходил в русскую школу. Откуда я знаю румынский язык, непонятно, но каким-то образом нахождение в этой среде сделало так, что я немножко им пропитался.
Я понял, что владею румынским, когда приехал сюда в далеком 2000-м году работать балетмейстером. Я с удивлением обнаружил, что все понимаю. До этого я ведь долго не появлялся в Кишиневе. Это было очень странно.
NewsMaker
Вы упомянули, что работали в Молдове. В начале 2000-х вы были главным балетмейстером Театра оперы и балета. А есть ли в ваших планах идея, замысел поработать с молдавскими артистами?
Мы говорили об этом и с директором театра, и с главным балетмейстером Анастасией Хомицки, она прекрасный человек и профессионал. Я общался с министром культуры Сергеем Проданом и с его помощниками. Главная сегодняшняя проблема молдавской балетной труппы — зарплаты. Это очень банально. К сожалению, это проблема сообщающихся сосудов. Дело в том, что артист балета — абсолютно конвертируемая валюта, потому что они говорят без акцента на языке хореографии в любой стране мира. Это не драматические актеры, поэты и писатели.
Они могут работать в любой труппе мира. Если в Кишиневе зарплаты в Оперном театре в четыре раза меньше, чем в Яссах, то артисты, которые чего-то стоят, элементарно перетекают в Яссы. С этим ничего нельзя сделать. если Молдова не найдет финансирование для единственного Театра оперы и балета. Это очень дорогая игрушка. Позволить себе роскошь иметь национальный театр оперы и балета могут не все страны мира. И совсем обидно будет потерять то, что у нас уже есть. Единственный способ — найти деньги на зарплаты артистам.
Мне говорят, что надо их заинтересовать творчеством. Но потом они приходят в магазин, и им за это творчество надо что-то купить. А они не могут, и происходит то, что происходит. Я говорил, что, если бы были сопоставимые зарплаты с театрами в Восточной Европе, можно было бы создать очень сильную балетную труппу в театре. Потому что легионеров, которые хотят работать, масса: испанцы, итальянцы, японцы, китайцы. Есть люди, которые постоянно ездят по кастингам и прослушиваниям, ищут работу. Нужно доукомплектовать труппу и можно показывать спектакли в блестящем качестве.
«Украина и украинцы пытаются доказать свое право на собственный путь»
Молдова находится в пограничном регионе, она входила в культурное пространство, которое было общим для всех постсоветских стран, а сейчас оно разламывается. Например, в Украине не ставят постановки русских авторов. В Молдове открывают западных авторов. Как дальше будет существовать культурное пространство? Эта связь уже разорвалась окончательно?
Действительно, все эти народы идут в разные стороны. Но сложно удержаться на тонкой грани между желанием популяризировать свою культуру, язык, национальное достояние и отторжением достижений общемировой культуры. Да, нужно популяризировать своих авторов, композиторов, но, если при этом нельзя ставить Шекспира — это очень странно. Потому что Шекспир — общемировое достояние, как Еврипид, как Леонардо да Винчи.
Думаю, что у каждой страны, оставшейся после раскола такого огромного «континента», как СССР, свой путь. Естественно, что там будут искать своих авторов, свои книги, истории для создания балетных спектаклей. Нужно понимать, что есть общемировое движение культуры западного мира, которую игнорировать не получится. Должно быть гармоничное сочетание и того, и другого.
Сейчас в Украине очень сложно об этом говорить, потому что все очень болезненно. То, что переживает Украина, невозможно было представить в нашем веке. Желание отстоять свою независимость принимает разные формы, но за это нельзя винить, потому что таким способом Украина, украинцы и я, в том числе, пытаемся доказать свое право на собственный путь. Абсолютно индивидуальный. Потом оно сгладится и все вольются в общемировое культурное пространство, но пока это находится в очень болезненном состоянии.
Сегодняшняя Россия —это одно, но сложно провести границу между ней и Чайковским и Толстым, например.
Сейчас невозможно провести эту границу. В моем театре мы исключили из репертуара все балеты Чайковского. Кто-то скажет, что это перегиб, но для сегодняшнего момента — это абсолютно правильное решение. А дальше будем жить. Я очень надеюсь, что Россия, как империя зла, закончит свое существование. И все страны вокруг вздохнут с облегчением.
«Главное, что должны знать начинающие артисты балета — они никогда не разбогатеют»
А что бы вы хотели поставить? Есть у вас задумки?
У меня такого нет. Я не очень мечтатель. Надо сделать — я сделаю. Что я буду делать в ближайшее время? Есть замечательный композитор, классик латышской и мировой современной академической музыки Петерис Васкс. Абсолютная звезда в мире современной концептуальной академической музыки. Удивительного света, простоты и душевности человек. Мы с ним очень дружим. Он организует фестиваль, который проходит в апреле в латвийском городе Цесис. Мы были там в прошлом году, и он предложил поставить спектакль к следующему фестивалю. Я подумал, что это хорошая идея, и хочу поставить спектакль на музыку виолончельного концерта Петериса Васкса, который чуть-чуть навеян фильмом «Мечтатели» Бернардо Бертолуччи. спектакль про четырех друзей и сложные отношения в одном времени и пространстве. Мы покажем премьеру на фестивале, а потом сыграем в Киеве.
Вы рассказывали, что сейчас работаете в других странах. Каково это работать и репетировать онлайн?
Вот мы закончим интервью, и я пойду на онлайн-репетицию с балетом Пловдива. Это не самая удобная форма репетиций, но уже привычная, учитывая наш опыт с коронавирусом. Я преподаю в Киеве курс хореографов, так эти ребята уже четыре года со мной в Zoom. Я, конечно, видел их живьем, но мы постоянно в Zoom. Конечно, прекрасно прийти в зал, полюбоваться на артистов и чувствовать, как эта атмосфера наполняет зал, но этого нет. Поэтому я сегодня приду, сяду за компьютер и буду репетировать балет «Женщины в ре миноре» через экран компьютера.
NewsMaker
Вы упомянули студентов. Что нужно знать молодым людям, которые решают связать свою жизнь и карьеру с балетом?
Самое главное, что они должны знать — они никогда не разбогатеют. Если про деньги, то это не сюда. Это — про травмы, больную спину, коксартрозы, ранний уход на пенсию, когда полжизни впереди и ты не знаешь, чем ее занять. Но это одновременно — про красоту, удивительное ощущение единения с залом и про искусство.
Последний вопрос — какие у вас эмоции перед выступлением в Кишиневе?
Я очень переживаю, я первый раз выступаю в роли продюсера. Нас поддерживает министерство культуры, г-н министр Продан поддерживает и помогает нам, очень помогает Национальная филармония и Союз музыкальных деятелей во главе со Светланой Бивол. Она — мой первый директор, мой друг и очень светлый человек, это она меня вырвала из артиста балета и сделала главным балетмейстером в Кишиневе.
Технически все проходит через них, но я так переживаю, потому что это мой первый опыт продюсирования. А этот проект очень дорогой: собрать здесь всех этих людей, репетиции, костюмы.
Я немного для балетмейстера странный человек, моя любимая программа — Excel. Я там делаю все: составы, хронометраж балета, цветовые композиции и тайм-коды. Я не знаю, насколько это ухудшает мои качества, как хореографа, но я такой, какой есть. С Power Point у меня все очень плохо.
Подписывайтесь на наш Telegram-канал @newsmakerlive. Там оперативно появляется все, что важно знать прямо сейчас о Молдове и регионе.
Хотите поддержать то, что мы делаем?
Вы можете внести вклад в качественную журналистику, поддержав нас единоразово через систему E-commerce от банка maib или оформить ежемесячную подписку на Patreon! Так вы станете частью изменения Молдовы к лучшему. Благодаря вашей поддержке мы сможем реализовывать еще больше новых и важных проектов и оставаться независимыми. Независимо от того, как вы нас поддержите, вы получите небольшой подарок. Переходите по ссылке, чтобы стать нашим соучастником. Это не сложно и даже приятно.
Поддержи NewsMaker
