Она мечтала стать дизайнером, окончила художественный колледж, а потом поступила на факультет журналистики. Специализировалась на экономике и в результате нашла себя в особой теме. Надежда Копту уже несколько лет пишет в NewsMaker о молдавской юстиции и правах человека. В интервью NM она рассказала, как «сошлись звезды» на ее первом заседании по делу Платона, почему она чуть не упала в обморок в полуподвале суда Чекан, и почему считает, что в нашей системе правосудия все не так плохо, как говорят.
Это интервью — часть спецпроекта #lookatNM, в рамках которого сотрудники редакции рассказывают о себе, о работе и о том, что остается «за кадром» наших материалов.
«На пятый день стажировки меня приняли на работу»
Почему журналистика? Как ты решила, что это то, чем ты хотела бы заниматься?
Это довольно интересная история. Я собиралась стать дизайнером интерьеров. И достаточно осознанно шла к этой цели. Отучилась три года в художественной школе и еще три— в художественном колледже. Но, когда мне исполнилось 18, поняла, что перегорела и больше вообще не хочу рисовать.
Помню, как пришла в Госуниверситет подавать документы, и меня посетила гениальная мысль: а не подать ли документы на специальность, где с моим баллом можно рассчитывать на бюджет. Зачем теперь тратить лишние деньги? Вот так я и попала на факультет журналистики. Первый год было сложно: я училась в группе, где многие студенты осознанно решили стать журналистами: они зачитывались «глянцем», знали биографии всех главных редакторов, еще в школе составили списки тех, у которых хотели бы взять интервью. И вот смотрю я на это и думаю: «Господи, куда я попала и зачем?»
С первого дня в университете преподаватели внушали нам, что только единицы из нас станут журналистами.
Я долго считала, что мне никогда не стать той «единицей», о которой они говорили. Но однажды меня все это достало, и я сказала себе: «Окей, вызов принят, я стану журналистом». И, как показывает практика, я — журналист.
Где тебе довелось работать до NM?
На втором курсе я попала в редакцию «со специфическим политическим уклоном». И сейчас, когда я называю эту редакцию, очень многие реагируют так: «О, господи, как ты там работала»? При этом они не задумываются о том, что университет не готовит к реальной жизни. Очень мало редакций готовы взять человека, научить его с нуля и вкладывать свои ресурсы. Я долго пыталась устроиться на работу по специальности, но в очень многих медиа меня сразу же разворачивали.
В редакции, в которую я попала, очень нужен был человек перед выборами. Речь идет о работе на новостной ленте сайта. Эта работа меня научила многому: ориентироваться в новостной повестке, быстро давать «брейкинги». Там были люди постарше меня, которые говорили, что я не справляюсь и меня не возьмут, что мне придется пару месяцев стажироваться. А меня на пятый день стажировки приняли на работу. Проработала там два года: с утра до трех часов была в университете, а потом — на восьмичасовой смене на новостях.
«Они называли вещи своими именами и делали это стильно»
Как ты попала в NM?
Я понимала, что не смогу долго заниматься просто новостями. Мне всегда хотелось работать «в поле», брать интервью, писать репортажи. NM читала еще со второго курса: «Такое крутое издание. Меня, наверно, сюда никогда не возьмут». Они позволяли себе критиковать власть и делали это остроумно. Это были 2016-2017 годы, когда у власти была Демпартия, и ее мало кто критиковал. А эти ребята не просто называли вещи своими именами, но делали это стильно. Они могли посмеяться над кем-то. Это был действительно интеллектуальный юмор, до которого остальные СМИ просто не дотягивали.
Точно помню, что была пятница, восемь часов утра. Я открыла Facebook и увидела, что NM нужен корреспондент. Сразу отправила CV, и ответили мне тоже сразу: «Надежда, спасибо большое за заявку, мы вам перезвоним». И не перезванивали неделю. Я так ждала звонка, что везде таскала с собой телефон, даже на фитнесс. А потом раздался телефонный звонок: «Привет, я Галя Васильева [главный редактор NM], заходи знакомиться».
Ты сразу знала, чем будешь заниматься в NM?
Сначала не было четкого плана, кем я буду работать. От разных сотрудников редакции, причастных к моей стажировке, слышала три версии: меня либо посадят на новостную ленту, либо на политику, потому что не было корреспондента по этой тематике, либо на экономику, потому что это — мой профиль университетского образования.
Я прошла стажировку, подходит Галя и говорит: «Мы решили тебя взять. Писать будешь о юстиции и правах человека». И сижу я, бывший художник, учившийся на экономического журналиста, два года проработавший на политическом сайте, и думаю: «М-м-м, очередной вызов».
О юстиции тогда у меня были весьма ограниченные знания. До сих пор помню свой первый репортаж через три недели после прихода в NM. Это было судебное заседание по делу Вячеслава Платона. Захожу в зал суда, а там где-то восемнадцать двухметровых «пантеровцев» с автоматами, четыре адвоката, которые сыпят юридическими терминами, два прокурора, которые говорят в два раза быстрее, чем адвокаты, еще — трое судей и двое подсудимых, у которых тоже по адвокату. И сижу я, начинающий сотрудник престижного издания, и не понимаю, как мне выписать репортаж, когда столько действующих лиц. А еще в тот вечер «звезды сошлись», и Вячеславу Платону впервые за два года решили дать слово в суде. Он, видимо, решил восполнить пробелы, и его «слово» растянулось на четыре часа. Я записывала все это в блокнотик. А суровые поначалу «пантеровцы» к концу заседания стали надо мной шутить: мол, какая я настойчивая, и хватит ли моего блокнота.
У тебя, человека с «художкой» в бэкграунде и экономической журналистикой в профиле, не было мысли: тем ли я занимаюсь»?
Конечно, я не очень понимала. Но от этой мысли отвлекало то, что я занималась чем-то новым для себя. Я проработала месяцев девять, из NM уволился политический корреспондент, и мне предложили взять эту тематику. В тот момент я поняла, что полюбила свою тему. Это произошло благодаря многим правозащитникам, которые при любой власти называют вещи своими именами. Мне повезло, потому что многие представители правосудия не соглашались разговаривать со мной, неопытным журналистом. Но были они, правозащитники, которые так рассказывали о своей работе, о правах человека, что я этим прониклась. И, когда мне предложили взять политику, я подумала, что тогда никто в NM не будет писать о юстиции и правах человека, обо всем том, чему СМИ уделяют так мало внимания.
«Ей передали, что она истечет кровью за то, что посмела»
В феврале прошлого года ты запустила спецпроект JusticeInside. Как пришла идея рассказать о системе юстиции изнутри, со слов практикующих судей, прокуроров и адвокатов? И почему ты решила, что это важно?
Этот проект можно назвать моим детищем. Идея пришла давно, а поводом стал стереотип, который у нас усиленно продвигали: что все плохо, у нас плохая юстиция, плохие все — судьи, прокуроры, адвокаты. Я, как и многие тогда, разделяла это мнение. Но, знакомясь все больше с разными судьями, адвокатами, прокурорами, я поняла, что это сообщество так же неоднородно, как и все наше общество. И в нем есть люди, которые идут вперед, несмотря ни на что, сопротивляются системе, отстаивают права человека, при этом часто подставляя самих себя.
Помню, в 2018 году одна из судей рассказала, что своим решением освободила бизнесмена, и прокуроры ей передали, что она «истечет кровью» за то, что посмела это сделать. А другая судья во времена «захваченного государства» в приговоре, которым освободили нескольких преступников, решилась высказать «особое мнение». Я читала это «особое мнение» и удивлялась ее смелости. И мне захотелось рассказать об этом, чтобы люди понимали, что не все так однозначно.
Мы привыкли делить друг друга на своих (хороших) и чужих (плохих), потому что они придерживаются других политических взглядов или говорят на другом языке. Но это неправильный подход, мы должны видеть друг в друге в первую очередь человека. Это и был основной посыл этого проекта. Я хотела показать, что это не сгнившая напрочь система, что она состоит из живых людей, в том числе из таких, которые переживают, не спят ночами, ездят на работу на троллейбусе, бегут на заседание суда из больницы, в которую только что положили их ребенка, потому что надо выносить судебное решение.
Я видела этих судей, прокуроров и адвокатов, я долго общалась с ними и точно знаю, что они есть. Этот проект многое мне дал, я нашла свою отдушину. Когда пишешь о правосудии, часто разочаровываешься. А проект дал мне стимул двигаться дальше.
«Если об этом не напишу я, то никто не напишет»
Ты проводишь очень много времени в судах, на разных слушаниях, заседаниях ВСП и ВСМ. Как ты с этим справляешься?
Это сложно, но я понимаю, что никто не сделает мою работу за меня. Я была на суде, на котором подсудимый просто кричал от безысходности. Его дело было сфабриковано, и он не выдержал, просто начал кричать в зале суда. Я стояла тогда в коридоре и понимала, что, если я об этом не напишу, то об этом не напишет никто.
Эта мысль нередко заставляет меня работать, когда уже просто нет сил. У меня было интервью с судьей, которое мы закончили в девять вечера. Я села на минутку за ноутбук и увидела новость об обыске у одного бизнесмена, который был политическим заключенным. Я была вымотана, хотела домой, но понимала, что, если я не напишу о том, что его права нарушают, эта история может очень плохо закончиться. Помню, как сделала глубокий вдох, позвонила ему и потом ночью писала текст. А потом прокуратура отреагировала на этот случай. Только потому, что он получил огласку в СМИ, и журналисты не сказали: «Мы устали, мы не ели», а сели и сделали свою работу.
Ты чувствуешь грань между личным и работой?
Я пытаюсь ее установить, но у меня не очень получается.
Установить? Она была?
Нет, ее сразу не было. Я же не «акула пера». Многие вещи делаю так, как умею. Очень часто я принимаю близко к сердцу истории своих героев. Бывает, когда кто-то из моих героев плачет, рассказывая о чем-то, сама начинаю сглатывать слезы, но напоминаю себе, что надо держать себя в руках, потому что человек, который сейчас плачет, хочет, чтобы его выслушали или пожалели. А мне нельзя сейчас реветь. И все эти невыплаканные слезы потом дают о себе знать.
Я не тот человек, который может выключить компьютер и перестать переживать о том, что с героями моих текстов что-то происходит. Я очень эмпатичный человек: радуюсь вместе со своими героями, грущу вместе с ними.
Знаю, что так нельзя, но я работаю над установкой барьеров. Пока плохо получается. В то же время понимаю, что не смогла бы так написать некоторые истории, если бы не была такой, какая я есть, если бы я их не прочувствовала и относилась бы к ним так: «Так, очередной текст».
«Это была самая длинная рабочая неделя»
Можешь рассказать о своем самом длинном рабочем дне? Почему пришлось задержаться и сколько времени ты провела на работе?
У меня была самая длинная рабочая неделя, когда задерживали генпрокурора Стояногло. Помню, как в два часа ночи сидела в опустевшей редакции и писала материал о том, что произошло, чтобы читатели увидели картину целиком. И это был опять тот самый момент: «Если не напишу я, кто об этом напишет». Утром мы опубликовали этот текст, он назывался «Убрать генпрокурора за 11 часов». И, если все это длилось 11 часов, то на работе я провела часов 14.
А утром на следующий день было заседание Высшего совета прокуроров (ВСП), на котором решали, кого назначить и.о. генпрокурора. На третий день после задержания Стояногло было заседание суда, на котором рассматривали ходатайство прокуроров о его аресте. Я недосыпала, недоедала и в коридоре суда Чекан была в полуобморочном состоянии. Почему-то они решили рассматривать дело в полуподвале с узким коридором, где журналистам пришлось толкаться с сотрудниками СИБа и НЦБК. В какой-то момент я схватилась за стену. Подошел оператор какого-то телеканала и сказал: «Только не теряй сознание». А я ему говорю: «Мне некогда, я вообще-то пишу новости».
Мне было сложно и с человечной точки зрения. Понятно было, что у новой власти и генпрокурора фундаментальные разногласия. Понятно было, что новая власть будет любой ценой добиваться его отставки, они ради этого внесли поправки в закон «О прокуратуре», которые позволяют уволить генпрокурора за месяц. Я и думала, что его уберут в течение месяца с минимальным числом жертв. Но они почему-то решили открыть против него уголовное дело на основании статей в СМИ и задержать. Причем одна из статей вышла на каком-то украинском сайте без выходных данных. Ясно было, что это оплаченная статья, и я как журналист не ссылалась бы на такие источники.
«В какой-то момент меня просто выключило»
Евгений Шоларь/NewsMaker.md
О профессиональном выгорании. Был период, когда ты хотела уйти, но решила продолжить. Как ты с этим справляешься?
Мне сказали, что выгорание — это, как спираль. И каждый следующий виток туже предыдущего. То есть на каждом следующем витке тебя прижимает еще сильнее. И это действительно то, что я чувствую. Оглядываясь назад, понимаю, что моя проблема в том, что я никому об этом не сказала. Мне почему-то было стыдно и страшно в этом признаться, и я стала набирать в два раза больше работы. Просто чтобы никто не понял, что мне плохо. Но, чтобы делать вид, что со мной все в порядке, я брала у себя взаймы очень много энергии. В какой-то момент меня просто выключило, и я поняла, что больше не могу.
Я всегда опасалась того, как отреагируют люди и начальство на то, что я выгорела. И я помню, как написала главному редактору Гале [Васильевой], что больше так не могу и увольняюсь. Она позвонила и стала со мной разговаривать. Она отнеслась ко мне с пониманием и дала время подумать.
Я поняла, что, если я сейчас уйду и найду другое место работы, вряд ли там будут люди, которые так же отреагируют, когда поймут, что их сотрудник «сломался». Скорее всего, там просто подпишут мое заявление.
С выгоранием я поняла вот что: есть моменты, когда тебе и вправду больно, сложно, нет времени и что-то постоянно накатывает. Но есть люди, которые протянут руку помощи. И нередко это люди, от которых ты этого не ждешь. Благодаря этой поддержке становится чуть-чуть легче. У меня есть теория, что люди с выгоранием должны делать то же, что анонимные алкоголики: «Здравствуйте, меня зовут Надя, мне 26 лет, и мне сейчас очень сложно».
Читайте также:
- «Когда пишешь оттуда, где война, понимаешь, насколько мы глупые». Денис Дерменжи о поездке в Украину, журналистике и выгорании. #lookatNM
- «Есть истории, о которых нельзя молчать». Алина Михалкина о силе журналистики, законах войны и как «влюбиться за 48 часов». #lookatNM
- «Интересно, когда на твоих глазах творится история». Николай Пахольницкий о деньгах, журналистике и «депутате», который жил в редакции NM. #lookatNM
- «Мне бывает так же больно, как и моим героям». Дарья Слободчикова о работе «в поле», ночи в суде и о войне, которая многое обнажила. #lookatNM
- «Он делал вид, что не депутат, а я делала вид, что не журналист». Екатерина Дубасова о переписке в Tinder, «нетрезвом» интервью и о вопросах сквозь слезы. #lookatNM
Хотите поддержать то, что мы делаем?
Вы можете внести вклад в качественную журналистику, поддержав нас единоразово через систему E-commerce от банка maib или оформить ежемесячную подписку на Patreon! Так вы станете частью изменения Молдовы к лучшему. Благодаря вашей поддержке мы сможем реализовывать еще больше новых и важных проектов и оставаться независимыми. Независимо от того, как вы нас поддержите, вы получите небольшой подарок. Переходите по ссылке, чтобы стать нашим соучастником. Это не сложно и даже приятно.
Поддержи NewsMaker!
