«Папа, ты хорошо воспитал свою дочь?» Судья Марина Русу о судебной системе изнутри. #JusticeInside

Марина Русу хотела стать адвокатом, но стала судьей. Так сложились обстоятельства. Несмотря на трудности, стрессы, многочасовые поездки на работу в Тараклию и разногласия с Высшим советом магистратуры, Марина Русу ничуть не жалеет, что выбрала этот путь. Продолжая спецпроект «JusticeInside. Люди внутри системы», NM публикует историю судьи, которая рассказала, как она решила сформировать в Молдове «новую формацию» судей, почему работа судьи стоит жертв, и как ей удается в любой ситуации видеть светлую сторону жизни.

«Разве ты не хочешь, чтобы в этой системе был хоть один человек, которому ты доверяешь?»

У меня не было желания стать судьей. В школе я вообще хотела стать художником, но потом подумала, что надо заняться чем-то серьезным. И выбрала юриспруденцию. Когда училась в университете, вместе с четырьмя одногруппниками организовала юридическую клинику при Комратском университете. Мы давали консультации малоимущим людям. Тогда я увидела много человеческой боли и страданий и поняла, что хочу защищать людей.

Когда стажировалась в адвокатуре, моя подруга, адвокат Оля Терпан, сказала, что я не смогу быть адвокатом. Она никогда не спрашивала у клиентов, виновны ли они. Если бы она знала, что виновны, не смогла бы их защищать. Перед экзаменом на получение лицензии адвоката я сломала ногу и не смогла на него пойти. Это было весной, и я подумала, что буду сдавать экзамен осенью. Оля уговорила меня подать документы в Высший совет магистратуры (ВСМ) и стать судьей.
Тогда я практически не знала румынского языка. Она сказала — ничего страшного, мы будем учить. Помню, когда ездили с ней по делам, я брала комментарии на румынском к Уголовно-процессуальному или Гражданскому кодексам и читала их вслух по пять- шесть часов.

Когда я сказала отцу, что подала документы на должность судьи, он  спросил: «Ты что, хочешь быть такой, как все эти взяточники и коррупционеры?» Я ответила: «Папа, ты хорошо воспитал свою дочь? Разве ты не хочешь, чтобы в этой системе был хоть один человек, которому ты доверяешь?»

Присягу я принесла 14 февраля 2012 года и начала работать в суде Тараклии. Через две недели Оля приехала посмотреть, как я устроилась. Когда она возвращалась домой, попала в аварию и погибла. Когда хочется бросить [работу судьи], я вспоминаю Олю, и мне кажется, что это было бы нечестно по отношению к ней. Я часто думаю, что с ней все могло быть хорошо, если бы я не работала в Тараклии, и она бы не приехала тогда ко мне.

«Мы создаем обстоятельства, в которых больше не выгодно так думать»

 

Когда у меня была юридическая консультация, я видела, как иногда тяжело доказать правоту в суде. Подумала, если не начну это делать сама, не знаю, как смогу доверять судебной системе. Для меня было бы слишком сложно добиваться правды и потом получить судебное решение, неизвестно чем продиктованное. Я же тоже живу в этой стране и многое замечаю.

Сейчас я очень рада, что работаю судьей. Хочу, чтобы справедливость существовала, и люди видели ее реальное воплощение. Лучше, чем с позиции судьи, этого не сделать. Как-то разговаривала с коллегой, который считает, что «закон накладывает на него обязательство быть немножечко формальным». Я говорю: «Ты судья, к тебе приходит множество людей. Твои решения влияют на их судьбы. Ты тот, кто изменяет мировоззрение и правоотношения».

У меня бывали случаи, когда бывший муж установил программу слежки в телефон бывшей жены, или побил ее. И вот они думают, что не сделали «ничего страшного», «с кем не бывает». И когда судья выносит решение по таким делам, он создает обстоятельства, в которых больше не выгодно так думать, потому что такие действия влекут за собой уголовную ответственность.

Недавно я назначила такому агрессору наказание — неоплачиваемый труд в пользу общества. Он очень возмутился, сказал, что он — «уважаемый человек» и предложил, чтобы из его зарплаты ежемесячно вычитали какие-то деньги. Я ответила: «Да, вам будет неудобно и стыдно. Но, возможно, в следующий раз это вас остановит. На это посмотрят другие и поймут, что они могут оказаться на этом же месте».

В другом случае я обязала агрессора носить электронный браслет. Он тоже очень возмутился: «Что теперь про меня люди подумают?»  То, есть, если люди ничего не знают о том, что ты бьешь жену, и тебя никто не осуждает, это нормально? Пусть тебе хотя бы будет стыдно от того, что ты будешь ходить с браслетом, и  не сможешь близко к ней подходить.

Судьи не должны ограничиваться формальным применением закона. Мы формируем общественную совесть, если правильно понимаем свою роль и берем на себя ответственность за это. Но даже если мы этого не понимаем, то все равно формируем эту общественную совесть, просто со знаком минус.

«Новая формация судей»

В 2015 году я переехала жить в Кишинев, но продолжила работать в Тараклии. В 2017 меня временно перевели в суд Криулян, туда добираться намного проще. А в 2018 году я снова стала работать в суде Тараклии. Чтобы добраться на работу, мне приходится проводить в общественном транспорте восемь часов (четыре часа туда, четыре обратно). Это тяжело. Хочется высыпаться, как нормальному человеку, и не тратить столько времени своей жизни на дорогу.

В 2019 году я участвовала в конкурсе на пост судьи в Кишиневе. Хотя я одна претендовала на четыре вакантных места, ВСМ отклонил мое заявление. Я вышла с заседания ВСМ и не могла понять, что произошло. У меня нет дисциплинарных взысканий, на меня не было никаких жалоб. Причины отказа мне не объяснили.

На эту ситуацию отреагировали только двое моих коллег: Виктория Сандуца написала мне в Viber, а Ион Маланчук написал об этом пост в Facebook. Другие судьи, которые очень давно меня знали, даже не позвонили, чтобы сказать, что им жаль. С Викторией Сандуцей я была знакома около месяца. Я позвонила ей, и она рассказала, что давно мечтает создать ассоциацию судей.

Цель этой ассоциации — формирование новой формации судей, более смелых и ответственных. Не тех, которые ждут, когда им создадут хорошие условия, а тех, кто прямо заявляет: «Так больше невозможно». Они не будут просить у власти создать им условия. Они на правах равного будут настаивать на создании этих условий. Но, чтобы настаивать, нужно понять, что у тебя это право есть.

Я согласилась. Но для регистрации ассоциации нужен был еще один судья. И я позвонила Иону Маланчуку. Знала, что у него двое детей, и думала, что он, скорее всего, решит, что это слишком рискованно: непонятно, как отреагирует судейское сообщество и Высший совет магистратуры. К тому же Виктория Сандуца была первой судьей, которая дала интервью и потребовала отставки всего Высшего совета магистратуры. Но оказалось, что у Иона Маланчука тоже была такая мечта. Но он не знал, с кем можно попробовать ее осуществить.

«Очистить систему от коррумпированных судей выгодно всем»

В ассоциации Vocea Justiției («Голос юстиции») нас до сих пор трое, к нам не присоединяются не потому, что не разделяют наши взгляды, а потому, что для этого нужна смелость. Знаете, когда стоит целый строй, нужна смелость, чтобы сделать шаг и выйти из строя. И ты не знаешь, что получишь, когда сделаешь этот шаг, не знаешь, кто пойдет за тобой. Только когда твои принципы для тебя настолько важны, что ты не можешь больше стоять в строю, можно найти в себе силы, чтобы сделать этот шаг.
Осенью заканчивается срок мандатов членов ВСМ. Я решила выдвинуть свою кандидатуру [в члены ВСМ] и уже написала программу. Когда я над ней работала, поняла, что не важно, сколько человек за меня проголосует. Важно, чтобы с этой программой ознакомились другие судьи. Возможно, кто-то из них никогда не задумывался, что все может быть по-другому. У нас в системе больше 400 судей, и если один из них хочет что-то сделать, ему мало что удастся. Но если все 400 захотят изменений, возможно все. Очистить систему от коррумпированных судей выгодно всем. Это может быть внешняя или внутренняя аттестация судей.

Вообще у меня есть смелая идея: собрать 10 молдавских судей с безупречной репутацией, которых ни прокуроры, ни журналисты, ни кто-то другой не смогут заподозрить  в коррупции. Пусть они проверят всех судей на неподкупность. Я думаю, за год они справятся. Только тот судья, который работает в этой стране и живет на ту же зарплату, что и другие судьи, прекрасно понимает, что на нее можно купить.

Для этих 10 судей надо будет создать такие условия, чтобы они были защищены от нападок и любого вмешательства в их работу. Я думаю, большинство коррумпированных судей, а это где-то 25% нашего судейского корпуса, узнав о создании такой коллегии, сами уволятся. С одной стороны, они поймут, что не смогут повлиять на эту коллегию, с другой — решат, что уже достаточно много накопили, чтобы ввязываться в историю с аттестацией.

Факт коррупции не так просто скрыть. Когда начинала работать, была судьей по уголовному преследованию и рассматривала много дел, связанных с заключенными, которые совершили тяжкие и особо тяжкие преступления. Когда рассматриваешь эти дела, видишь, какие разные решения принимают первая судебная инстанция, вторая и третья. Начинаешь думать: а куда делись эти обстоятельства дела, что здесь вообще проиcходит, почему здесь другое решение? Знаете, по этим делам видно, где закончились финансовые ресурсы [на взятки], чтобы выдавать желаемое за действительное. И когда деньги заканчиваются, человек возвращается обратно в тюрьму, хотя на каком-то этапе его даже оправдали.

Или взять недавний случай, о котором сообщил НЦБК: адвоката застали с поличным на взятке €50 тыс. Такую сумму невозможно скрыть в своих доходах-расходах. Она всплывет в украшениях, аксессуарах, автомобиле или других расходах. Тем более, что сейчас все автоматизировано и можно легко проверить расходы с банковской карты. Можно проверить все имущество судьи и его родственников. И даже можно сделать международные запросы. Очень многие страны тоже борются с коррупцией и откликнутся на эти запросы. Еще можно проверить имущество и расходы близких родственников. Потом можно попросить этих судей объяснить несостыковки в доходах-расходах и посмотреть, насколько их объяснения логичны.

«Ты слишком много говоришь»

Когда я работала над своей программой [на конкурс члена ВСМ], думала, как обеспечить реальную независимость судей. Сейчас она зависит от множества дел и административного давления, которое оказывают на судей. Простой пример: в Кагуле есть судьи, у которых на рассмотрении больше 1 тыс. дел. Среди них есть дела, которые надо рассмотреть за 30 дней, по другим надо за 30 дней написать мотивировочное решение. Конечно, эти судьи не укладываются в сроки. Ему могут сказать: «Ты слишком много говоришь. Еще и чем-то недоволен? Сейчас мы посмотрим, как ты соблюдаешь сроки. Судебная инспекция может очень быстро начать эту проверку, а потом уволить». Получается, судье надо писать объяснительные для инспекции, но и дела, которые у него на рассмотрении, никуда не исчезнут.

Мне очень странно, как можно создавать такие нормы [по срокам], учитывая, что судебные решения выносит не автомат, а живой человек. Он может заболеть, уйти в отпуск. Все что угодно может произойти. Надо провести исследование и определить оптимальное число дел, которое может одновременно находиться в производстве судьи. Надо установить число дел, которое он может качественно рассмотреть и при этом не оставаться на работе до полуночи.

Я приезжаю на работу [в Тараклию] в понедельник,  уезжаю домой во вторник. Весь день у меня заседания, а мне же надо еще писать мотивировочные решения, знакомиться с материалами дел. Просто творческая работа : составлять и компоновать тексты, проверять ошибки — требует времени. Два раза в неделю я остаюсь в Тараклии и работаю до полуночи. В среду у меня нет заседаний, и я дома пишу мотивировочную часть решения. Но такая работа не может быть нормой.

Я уверена, что ВСМ должен инициировать изменения в работе судей: найти средства, компетентных людей, которые смогут рассчитать [оптимальный объем работы]. Чтобы судьям не приходилось выбирать между «побыстрее вынести решение, не нарушая сроки» и «вынести обдуманное решение, рискуя, что тебя накажут». Действующие сегодня сроки дают возможность давить на судью административно и дисциплинарно: сделай так, и мы не будем обращать внимания на сроки. Это рычаг, при помощи которого можно подмять под себя всю судебную систему.

В 2009 году в медуниверситете провели исследование «Психологический портрет судьи». Они выяснили, что работа судьи — сама по себе стрессогенный фактор. В первую очередь это связано с огромным числом дел и административным давлением. Но речь также и о чрезмерной психической нагрузке: постоянно имеешь дело с негативными обстоятельствами жизни, которые пропускаешь через себя. Судья ведь — телохранитель общества, который говорит, что ни человек, ни законодательная власть, ни исполнительная не могут нарушать закон. Судья должен уметь защищать самого себя и защищать других. А что будет, если этот телохранитель начнет бояться?

«У нас очень дешево судиться»

Еще один пункт моей программы — обеспечить финансовую базу для судей. Это позволит взять на работу больше секретарей и ассистентов и обеспечить им нормальную зарплату и условия работы. Пока у нас не будет нормальных секретарей, ассистентов и работников канцелярии, система будет хромать на одну ногу. Финансовую базу можно обеспечить за счет увеличения госпошлины. Минимальная пошлина для юридических лиц 270 леев, для физических — 180. Эти суммы не покрывают реальных расходов на бумагу, электричество, отопление и зарплату для всех сотрудников.

У нас дешево судиться, это позволяет подавать иски, даже когда в этом нет нужды. Если увеличить размер госпошлины, человек согласится на процесс медиации (один из альтернативных способов урегулирования споров с участием третьей стороны, не заинтересованной в конфликте— медиатора).

Например, 90% вопросов об алиментах, которые я рассматривала, заканчивались на предварительной стадии. Люди просто выслушивают варианты и соглашаются. И чаще всего они получают суммы больше, чем те, что могли бы получить через суд. А я не медиатор, профессиональный медиатор сможет это сделать лучше и эффективнее. И эти дела не попадут на рассмотрение к судьям, не будет длительного процесса, исполнения решения и обжалования.

Но медиация может стать более востребованной, только когда госпошлина станет выше. При этом у людей из социально уязвимых слоев населения есть возможность взыскать эту пошлину с ответчика.

В Америке уже давно существует отдельный департамент, который формирует бюджет для судебной системы. Он не подчиняется правительству, и судьи сами управляют и госпошлиной, и другими средствами.

«Разве работа судьи стоит таких жертв?»

Летом 2020 года я повторно участвовала в конкурсе на пост судьи в Кишиневе. На заседании ВСМ, рассматривая мое заявление, спросили: «Разве стоит работа судьи таких жертв?». Еще мне задавали вопросы, сколько времени я провела в декрете, кто сидит дома с детьми. И мне вторично отказали в переводе в Кишинев. Я до сих пор не понимаю, как можно быть членом ВСМ и задавать вопрос, стоит ли работа судьи таких жертв. Ведь это надо совсем не уважать свою профессию. Работа судьи — это не просто карьера, это решения, которые ты пропускаешь через себя, мотивируя их по ночам. Эти решения — как твои дети, которых ты рожаешь и хочешь, чтобы они были здоровыми.

Я решила, что меня дискриминировали и обратилась в Совет по равенству. В совете подтвердили, что ситуацию следует расценить как «продолжающуюся дискриминацию». Вообще, решение Совета — юридический повод для отставки членов ВСМ. Сейчас ВСМ пытается оспорить это решение в суде. Никто не хочет потерять свой мандат.

В ноябре 2020 года на заседании ВСМ мне вынесли дисциплинарное наказание — предупреждение. На меня поступили жалобы по делам, которые мне распределяли, когда у меня был перелом ноги, и я не могла работать. И еще в 2019 году первый раз за два года я взяла отпуск. Мне сказали: «Интересы правосудия должны быть выше этого». Выше чего? Выше того, чтобы ты нормально высыпался, и у тебя была возможность прийти домой и поесть? Я думаю, в интересах правосудия взять на работу больше судей, сократить у них число дел, увеличить сроки рассмотрения этих дел и т.д. А чувство ответственности судей не надо эксплуатировать.

«Максимум, что они могут сделать — уволить меня»

Сейчас решение о моем дисциплинарном наказании приостановила Апелляционная палата, но она не высказалась еще по существу дела. Они не могут как-то повлиять на меня. Максимум, что могут сделать — уволить меня. Но я не остановлюсь и буду судиться с ними. Уволив меня, они не смогут заставить меня молчать или сделать несчастной.

Я уже через многое прошла. Речь не о моей работе в Тараклии, а о способности видеть светлую сторону в любой ситуации. Езжу в Тараклию и каждый день фотографирую восходы, и мне это доставляет удовольствие. Раньше у меня не было возможности наблюдать за природой. Теперь благодаря долгим поездкам я могу наблюдать весну, лето, осень, зиму. А еще по пути могу общаться с простыми людьми. У меня есть знакомые, с которыми нас свела маршрутка. До этого у меня такого не было. Это — часть моего опыта.

Я смотрю на это, как на очень интересную жизнь. Да, у меня бывают стрессы, но я их преодолеваю и становлюсь сильнее. Мои дети пойдут по моим стопам. Когда  была в отпуске по уходу за ребенком, я увидела информацию о девочке, которой нужны были деньги на операцию. Она не могла ходить. Подумала, что могла бы выделить какую-то сумму из своего бюджета, но этого было бы мало. Нужно было больше средств, чтобы реально помочь.

У меня была большая коллекция редких растений. Решила, что могу попробовать организовать выставку и пригласить поучаствовать в ней людей, у которых тоже есть такие растения. Моя дочь-подросток тогда сказала: «Мама, как ты сможешь это сделать. У тебя нет связей, у тебя маленький ребенок и нет денег». Но у меня все получилось. Я организовала выставку в столичном торговом центре. Помещение предоставили бесплатно. Это была первая выставка коллекционных цветов в Молдове.
Когда мы организовывали эту выставку, я не говорила, кем работаю. Чтобы на этом не начали спекулировать. Дочь тогда сказала мне: «Мама, ты для меня пример того, что на самом деле все возможно, главное — захотеть». После этого моей дочери никто не сможет сказать: «У тебя нет денег, нет связей, у тебя ничего не получится». Я знаю, что она скажет: «Неправда, все получится».
***
 «JusticeInside. Люди внутри системы» — это спецпроект NM. В нем мы публикуем монологи судей, прокуроров и адвокатов, которые  от первого лица рассказывают о своем опыте, о том, что их волнует, с какими препятствиями сталкиваются и какими видят системные перемены к лучшему. Подробнее о проекте можно почитать здесь: Не все *** одинаковые. Надежда Копту о JusticeInside и молдавской юстиции, в которую хочется верить.

Первый материал спецпроекта — монолог судьи Ливии Митрофан «Судьи — не часть стада», второй — монолог прокурора Инги Фуртунэ «Все хотят быстрых результатов по громким делам», третий —монолог адвоката Вадима Виеру «У нас безжалостная юстиция».