«В тюрьме мне сказали: перепиши свой бизнес и завтра будешь дома». Интервью NM c Сергеем Косованом

Бизнесмен Сергей Косован провел под арестом более двух лет. За это время он лишился бизнеса и здоровья. В интервью NM Косован рассказал, кто, по его мнению, стоит за его уголовным делом, почему возник такой интерес к рынку «Радужный», которым он управлял, и почему в тюрьме он гулял «в клетке», не получал лечения и был лишен встреч с женой.

В июле 2018 года Сергея Косована, который был советником поселка Кодру от «Нашей партии», приговорили к семи годам тюрьмы, признав виновным в мошенничестве в особо крупных размерах. По версии прокуратуры, учредитель и администратор рынка «Радужный» Сергей Косован пообещал продать два киоска на рынке двум женщинам, взял с них €5,5 тыс., но киоски они не получили. Косован свою вину не признал.

До приговора Косован, у которого диагностировали последнюю стадию цирроза печени, десять месяцев находился под предварительным арестом. В это время в судах рассматривали еще два дела против него, в том числе, о незаконном продлении договора об аренде земли, на которой расположен рынок.

В ноябре этого года суд освободил Косована из-под ареста в связи с тяжелой болезнью.

«Мое дело — это заказ с целью отнять бизнес»

Ваша жена говорила, что вас посадили в тюрьму, чтобы отобрать бизнес. Вы тоже так считаете?

Сергей Косован (С.К): Да.

Как это произошло и почему?

С.К: В 2011 году я предложил Валентину Марченко совместный бизнес, мы вошли в него равными долями, заключили контракты. До 2013 года все было спокойно, потом люди с рынка стали мне говорить, что  компаньон хочет забрать у меня бизнес. У нас с Марченко были приятельские отношения, и я этим разговорам не придавал значения. А в 2014 году увидел договоры фирмы Марченко с Надеждой Годорожей — собственником земли, на которой стоит рынок, и понял, что зря не прислушался к предупреждениям. Тогда я понял, что они хотят у меня отжать бизнес.

И что вы сделали?

С.К: Я стал бороться. Встретился с собственником рынка Годорожей. Мы договорились о продлении контракта на аренду с правом выкупа земельного участка. Заключили договор на 48 лет. Я предложил выкупить землю в рассрочку, мы сошлись на цене €1 млн. Я спросил, какие у меня могут быть гарантии того, что в один день мне не скажут: «Все, будьте здоровы». Годорожа на это ответила, что есть дополнительное соглашение — контракт аренды на 48 лет, поэтому я спокойно могу работать это время. Я посоветовался с юристом и начал работать.

Когда мы обо всем договорились с Годорожей, моего компаньона Марченко не было в стране. В июне 2014, когда Марченко вернулся, я ему сообщил, что больше не буду с ним работать, так как он не выполнил наши договоренности. Он пригрозил устроить мне проблемы. В августе 2014 года меня задержали офицеры Наццентра борьбы с коррупцией (НЦБК). Я провел сутки в СИЗО. Затем меня выпустили, объяснив, что веских улик против меня нет.

Бывший компаньон уехал на жительство в Россию, а мы с собственником рынка продолжили работать. Деньги я платил, как договорились: что-то по перечислению, что-то наличными. Все было хорошо. Потом вновь появился Марченко, меня стали вызывать в полицию, я давал показания и вопросов у них больше не возникло. В это же время Надежда Годорожа заявила, что не подписывала со мной никакого дополнительного соглашения. Я заказал графологическую экспертизу и получил заключение, что подпись и печать принадлежат госпоже Годороже. Я показал это полиции и вопросов у них больше не было. А с Годорожей у меня начались гражданские судебные процессы. Мы их выигрывали. До сих пор нет решения суда о том, что это дополнительное соглашение было сфальсифицировано.

Вы спрашивали Годорожу, почему она заняла такую позицию?

С.К: Да, я говорил с ней. Она отвечала, что не собирается с нами ни о чем дискутировать.

Жена Косована Елена (Е.К): Она стояла на своем, говорила, что это подделка, что такого не может быть, что она такое не могла пописать, что даже ее внуки не доживут до конца этого контракта.

С.К: Она постоянно отказывалась от встреч, я  неоднократно предлагал ей встретиться в присутствии наших юристов, чтобы выяснить, почему она говорит, что контракт сфальсифицирован. Но она отказывалась встречаться даже в присутствии юристов.

Как все это дошло до тюрьмы?

С.К: В 2017 году прокурор Лилиан Корпач из столичной прокуратуры попросил меня привезти ему контракт с Годорожей, чтобы подшить его к делу. Когда я привез, прокурор сказал, что против меня завели уголовное дело о мошенничестве в особо крупных размерах. Тут же меня задержали на 72 часа. У него в кабинете на меня надели наручники, и с 10 утра до четырех вечера я простоял в коридоре прокуратуры под конвоем из двух полицейских. Затем меня отвезли домой на обыск, ничего там не нашли, и к 10 вечера отвезли в СИЗО. Спустя три дня меня перевели в тюрьму №13. Там от разных людей я узнал, что мое дело — это заказ с целью отъема бизнеса и земельного участка.

Чей заказ?

С.К: Я узнал, что за этим стоят друг моего бывшего компаньона Виорел Клипа, тогдашний замглавы Генинспектората полиции Георгий Кавкалюк и прокурор Кишинева Штефан Шаптефраць.

Е.К: Когда Сергея арестовали, надо было продолжать вести дела его фирмы. Это было индивидуальное предприятие. Через адвокатов муж оформил договор цессии и передал фирму теще, моей маме. Она же стала там директором, никто другой не согласился бы. Мама перезаключила контракты с арендаторами мест на рынке, с фирмами охраны и так далее. Вся оплата шла через банк, все было официально. 10 месяцев мы работали. На нас давили и запугивали. Мой телефон прослушивали, возле дома постоянно стояла машина. Приезжали в школу к дочери и расспрашивали про нее. Директор школы знал о нашей ситуации и взял детей под свою опеку.

В этот период юрист фирмы Олесь Гринку представлял нас в гражданских процессах против Годорожи, он нанимал адвокатов и ходил в суды. По его словам, на него тоже оказывали давление. Полиция приходила к нему домой, ему писали сообщения с угрозами и говорили, чтобы он оказался представлять наши интересы.

Потом эти люди нашли на рынке «добрых людей», якобы «потерпевших»», которые устраивали скандалы, не платили арендную плату.  По регламенту рынка мама должна была закрыть их бутики, но, когда она пыталась это сделать, они вызывали полицию и обвиняли ее в самоуправстве. Мама ходила в суд, доказывала, что никакого самоуправства не было, и она действовала по закону. Но это дело против нее до сих пор открыто.

«Мне сказали, что может вмешаться Константин Ботнарь»

На вас просто давили или чего-то требовали?

Е.К: Потерпевшие, которые поддерживали Годорожу, и сама Годорожа говорили в судах: «Подобру-поздорову отдайте землю, уйдите с рынка и отойдите в сторону».

С.К: Эти люди, которые приходили в суды, сказали жене: если вы уйдете, Сергея отпустят домой.

Е.К: Да, это одна потерпевшая сказала, Алла Ржевская. Уголовное дело против Сергея по ее жалобе до сих пор еще находится в первой инстанции.

С.К: Что интересно, все жалобы на меня написали не те люди, которые по сегодняшний день работают на рынке, а те, кто работал полгода-год. Вот их и собрали дать против меня показания.

Вы не спросили Аллу Ржевскую, откуда она знает, что Сергея отпустят?

Е.К: Спросила. Она отвела меня в сторону и сказала, чтобы я вернула ей €5 тыс., Годороже вернула земельный участок, и тогда дело будут рассматривать в гражданском порядке. Я ответила, что деньги у нее никогда не брала, и не знаю, о каких суммах и о чем вообще речь.

Вы получили какие-то косвенные или прямые подтверждения того, что за Годорожей, как вы говорите, стоят Клипа, Кавкалюк и Шаптерфраць?

Е.К: Об этом говорили люди на рынке. Годорожа приходила на рынок и говорила, раз таким путем не получилось, значит, «пойдем к нашим друзьям ментам». Так она говорила. Когда мою маму обвинили в самоуправстве, эти потерпевшие звонили на личный телефон Шаптефраць и постоянно им прикрывались. Я сама видела Штефана Шаптефраць в суде, я заранее приходила на заседания Сергея и видела, как он входил в кабинет, где у моего мужа должно быть заседание. И пару раз видела его входящим в кабинет судьи Геннадия Павлюка, один раз это было за полчаса до заседания моего мужа. Что ему делать в этот день в суде, причем у председателя суда или у судьи, который рассматривает дело моего мужа?

С.К: В Интернете есть фотографии Шаптерфаць с Аллой Ржевской, которая и была фактически инициатором уголовного дела против меня. Мы увидели эти фотографии, начали анализировать, и уже в 2018 году мне подтвердили эту информацию, но еще добавился Константин Ботнарь. Когда я был в тюрьме, ко мне подошли люди и сказали, что, если я перепишу свой бизнес на Виорела Клипу, то завтра-послезавтра могу быть дома. Мне сказали: если я соглашусь, может вмешаться Константин Ботнарь и посодействовать (Константин Ботнарь был генсеком Демпартии, когда ее возглавлял Владимир Плахотнюк. 5 декабря Ботнарь сдал депутатский мандат. — NM).

И вы отказались переписать свой бизнес?

С.К: Отказался. Потому что прошло уже два с половиной года. Это было в конце 2018 —  начале 2019 года.

Почему к вашему бизнесу такой острый интерес?

С.К: Рынок никого не интересовал. Всех интересовал земельный участок, на котором хотели построить торговый центр. Застройщиком должен был стать Клипа, а соучредителями Кавкалюк и Шаптефраць.

Что сейчас с рынком? Он работает? Вы за него боретесь в гражданских процессах?

С.К: С 2014 года по 2017 год все решения суда были в нашу пользу, а вот с 2018 года за четыре месяца мы проиграли все суды, которые длились четыре года. Мне говорили, что Годорожа взяла задаток за продажу земли, которую до этого отдала мне в аренду на откуп. Как я понял, ей пообещали отдать первый этаж в торговом центре, который собирались строить.

Е.К: Она [Годорожа] забрала наши активы, рынок же продолжает работать. Она объясняет свои действия тем, что на основании каких-то соглашений с Сергеем по решению суда все переходит собственнику, то есть, ей. Она прикрывается судебным исполнителем Жоржем Боцаном, который описал имущество. Он его описал, но нигде не указал, что оно должно перейти в собственность фирмы Nali, которая принадлежит Годороже.

С.К: Они сейчас пользуются моей собственностью — бутиками [киосками] на рынке и получают дивиденды.

О каком соглашении речь, если вы с ней просто договаривались о выкупе земли?

Е.К: Сейчас мы с ней судимся, чтобы вернуть 200 бутиков, которые являются имуществом Сергея. У нас есть все документы, которые это подтверждают. При этом мы знаем, что часть нашего имущества они продали. Месяца три назад мы обратились по этому поводу в Генпрокуратуру. Мы подавали жалобу и в Прокуратуру Кишинева, нам отказали в возбуждении уголовного дела. Сейчас мы судимся с судебным исполнителем, чтобы доказать, что бутики наши. Уже 15 или 26 января суд должен вынести решение.

«Пынтя вызывал меня к себе и говорил, чтобы я поменьше открывал рот»

Многие «особые» заключенные содержатся в молдавских тюрьмах в «особых» условиях: кому-то не разрешают встречаться с адвокатами, к кому-то не пускают родных или лишают их передач. С чем сталкивались вы за два с половиной года под арестом?

С.К: Год и десять месяцев я сидел в одиночной камере. Мне в течение года запрещали свидания с супругой из-за каких-то нарушений, но о каких нарушениях речь, не объяснили. Три-четыре раза в неделю у меня в камере проводили обыски, не находили ничего и уходили. Медицинской помощи абсолютно никакой, хотя я неоднократно писал на имя главврача просьбы отправить меня в больницу на процедуры. Мне говорили: «Больница не хочет тебя принимать». Когда я все же попал в больницу, там сказали, что были готовы меня принять, но у них не было заявления от администрации тюрьмы.

Это было в тюрьме №13?

С.К: В этой тюрьме вообще ничего не было. Пока не началось кровотечение, меня не отвозили к врачам. Хотя я неоднократно говорил, что мне нужны таблетки, уколы. Мне говорили — хорошо. И на этом все. Почти три месяца меня держали в подвале, чтобы я дал какие-то показания.

Это было в 2017 году? Против кого вас просили дать показания?

С.К: Да, мне приносили уже готовые показания. Просили, чтобы я подписал, что был главным спонсором «Нашей партии». Чтобы я дал показания против лидера «Нашей партии». Я отказался и три месяца провел в подвале. Сначала был в камере на третьем этаже, а потом меня перевели в подвал.

Кто просил дать показания?

С.К: Приходили представители администрация тюрьмы №13.

Тогдашний директор тюрьмы Игорь Пынтя приходил?

С.К: Пынтя вызывал меня к себе в кабинет и говорил, чтобы я поменьше открывал рот и делал то, что мне говорят делать люди из его администрации, иначе он меня вообще бросит в «пресс-камеру», как они там любят ее называть. Там могут убить, покалечить. Несколько раз мне было плохо, было очень низкое давление, и я не мог поехать в суд. По приказу Пынти меня насильно вывозили в суд.

Е.К: Муж сказал мне по телефону, что не будет ничего подписывать. Он не верил, что оказался в тюрьме из-за того, что состоял в партии [Ренато] Усатого. Это просто они так преподнесли.

В тюрьме №16, куда вас перевили, ситуация была другой?

С.К: Нет. С того момента, как туда перевели, со мной даже на прогулке находились сотрудники тюрьмы — два-три человека, которые отгораживали меня от других заключенных, чтобы я с ними не контактировал. Я понимал, что это давление.

Е.К: Муж гулял в клетке. Его сажали в клетку. Он мне об этом даже не рассказал. Рассказали люди, работающие в тюрьме.

Как это «гулял в клетке»?

С.К: Это пространство три на четыре метра.

Е.К: Заключенные обычно могут ходить по «зоне», в определенных местах, у них есть два часа свободного времени. А его сажали в такую клетку.

С.К: Положено два часа гулять, а меня час держали в этой клетке.

Е.К: Когда мы обратились в ЕСПЧ и об этом стало известно, в тюрьме у меня перестали принимать лекарства для Сергея.

С.К: Они говорили, что у них есть аналог этих лекарств, и поэтому они не могут их принять и дадут мне свои.

Е.К: У меня есть таблетки, которые он мне передал. Неизвестно, что это за таблетки и какой у них срок годности. Ему просто приносили в стаканчике таблетки. Он их, конечно, не принимал, а они писали, что он отказывается от лечения.

С.К: Я просил принести мне таблетки в упаковке, чтобы я прочел название и инструкцию. Но мне отвечали: «Тебе сказали пить, значит будешь пить».

Е.К: Много раз я обращалась к главврачу тюрьмы №16 Наталье Господаренко, просила ее отвезти мужа на капельницу. Она предлагала мне писать запросы об этом, но везде по месяцу надо ждать ответа, а муж может умереть в любой момент, печень может дать сбой. Его довели до грыжи и говорят, что они ни при чем. Сейчас ни один врач не берется его оперировать.

С.К: Когда в декабре 2018 года почти на грани смерти меня отвезли в БСМП, мне сделали операцию, и я должен был пролежать в больнице пять дней. Но меня вывезли оттуда на вторые сутки. Врачи объяснили это тем, что звонили из прокуратуры, угрожали врачам увольнением, уголовными делами, чтобы они не держали меня в больнице. Они хотели физически от меня избавиться.

Е.К: Хотели его устранить, у него же индивидуальное предприятие, на которое есть право только у него. Не жена, не дети и не родственники. А нет человека — нет проблемы.

«Я думал, есть какой-то подвох»

Стало ли для вас неожиданностью решение суда о вашем освобождении?

С.К: Да, это было большой неожиданностью. Я уже был настроен на срок, который мне дали — семь лет, плюс по второй статье (приговор по делу еще не вынесли). Думал, в общем лет 15 получится.

Были ли у вас опасения, связанные с решением суда об освобождении, учитывая, что однажды вас уже освобождали из-под ареста и сразу же снова задержали?

С.К: Да, я думал, что здесь есть какой-то подвох. Что снова выйду, и меня снова арестуют по какому-то сфабрикованному делу.

Когда вы поняли, что на этот раз вас действительно освободили?

С.К: Наверное, когда уже был дома. И то, мы всю ночь не спали, и я думал, что утром за мной могут приехать. Но вот уже месяц прошел.

Вы уже не волнуетесь, что это не окончательное решение?

С.К: Не на все 100%. Когда встречаюсь со своим адвокатом, постоянно спрашиваю его, а не могут ли они опять сфабриковать дело и по нему меня арестовать. Он уверяет, что нет, но добавляет, что это Молдова.

С чем вы связываете свое освобождение? С тем, что судьи стали следовать букве закона или с какими-то другими обстоятельствами?

С.К: Думаю, что моему делу придали большую огласку. По нему высказывались представители ЕС и США. Моя супруга подняла всех, кого можно было поднять. И журналистов, которые это освещали.

Вы обратились в прокуратуру по поводу того, что дело против вас сфабриковали?

С.К: Да, несколько дней назад зарегистрировал в прокуратуре жалобу, где описал все обстоятельства, все, что мне известно о том, кто стоит за отъемом моего бизнеса. Они испортили жизнь мне и моей семье. Сейчас ситуация немного изменилась, у нас новый генпрокурор. После его публичных выступлений, после снятия с должностей некоторых прокуроров, думаю, есть шанс разобраться в моем деле и понять, что оно сфальсифицировано.

Е.К: Таких, как Сергей, очень много.

«Прогноз худший»

Как врачи сейчас оценивают ваше состояние здоровья? Насколько оно стабильно?

С.К: Прогноз худший. За время в тюрьме мое состояние ухудшилось в разы. У меня появились паховая и пупочная грыжи, которые врачи боятся оперировать, потому что печень может не выдержать операцию. И вот сейчас я прохожу реабилитацию, чтобы избавиться от этих грыж. После этого нужно будет решить проблему с селезенкой, так как она очень увеличена, и только потом можно будет говорить о пересадке печени. Сказали: сегодня, завтра, через полгода, неизвестно, сколько у тебя времени.

Е.К: Ему еще год назад нужна была пересадка печени. С венами пищевода тоже проблемы. Конечно, со здоровьем все плохо. Финансовую часть мы даже не обсуждаем. Надеемся, что ЕСПЧ вынесет решение в нашу пользу, потому что мы остались совсем без ничего.

Вы рассчитываете получить по решению ЕСПЧ компенсацию от государства, которая покроет расходы на операцию?

С.К: Мы не рассчитываем, мы предполагаем. Я стоял в очереди на пересадку печени. В 2017 году уже подходила моя очередь, но в 2017 меня арестовали.

Е.К: Мы и в Румынии консультировались. Сейчас у нас надежда только на Румынию, в Минске цены выше — €150 тыс. О Германии или Израиле я вообще молчу, там больше €200 тыс.

С.К: Доктора объясняют, что пока я сам хожу, еще что-то можно сделать. А когда стану лежачим больным, за меня уже никто не возьмется.

*Редакция NM готова предоставить право на реплику всем лицам, упомянутым в интервью.