В 2014 году детство многих детей украинского Донецка изменилось навсегда. Война, пришедшая в их город, принесла страх и потерю привычного мира. Восьмилетняя Эвелин, как и тысячи других детей, не понимала, что происходит вокруг. Она помнит лишь фрагменты – долгие часы в подвале, когда каждый выход наружу казался перерождением, и чувство облегчения, когда все знакомые оставались живыми.
Оккупация постепенно меняла все: школу, город, окружение. Друзья уезжали, а те, кто оставался, постепенно привыкали к новой реальности. Вместе с детскими воспоминаниями об украинских книгах и народных танцах исчезала украинская идентичность детей.
Эвелин, как и многие ее сверстники, под влиянием российской пропаганды постепенно начала воспринимать себя частью «русского мира», а Донецк – российским городом.
Эвелин рассказывает, как она вырвалась сначала из-под влияния российской пропаганды, а затем и из оккупации, и что случилось с ее друзьями детства, которых Россия пыталась перевоспитать.
Донецк 2014: «Самые сильные эмоции, которые испытывали дети – страх и недоразумение»
В 2014 году, когда российские гибридные воинские формирования захватывали Донецк, Эвелин было всего восемь. Она училась в третьем классе украиноязычной школы и, как и все дети, не понимала, что происходит. Эвелин плохо помнит, как началась война, сохранила разве что «детские воспоминания».

В первый год войны и оккупации Донецка большую часть времени семья Эвелин проводила в подвале, прячась от обстрелов. Тогда не было воздушных тревог, люди не знали, когда идти в укрытие.
«Когда ты выходишь наверх, ты будто в обновленном мире, и должен проверить всех персонажей вокруг тебя, все ли живы. И когда они все оставались живы, это было замечательно», – рассказывает Эвелин.
Часть ее одноклассников выехали на свободную украинскую территорию. Некоторые потом вернулись и продолжили обучение в захваченной пророссийской властью школе. Там появились новые ученики из тех районов Донецка, где было опасно жить из-за обстрелов.
«Самые сильные эмоции, которые дети на тот момент испытывали – это страх и непонимание. Мы не осознавали, что такое война, не могли этого понять. И от этого непонимания было еще страшнее», – рассказывает Эвелин.
Не все взрослые спешили объяснять детям, что происходит, и конечно, не все были за Украину. Поэтому дети впитывали в себя то, что их окружало.
«Они, конечно, подхватывали мнение, которое было вокруг. Из телевизора или от авторитетного друга. И ты такой: «Я не буду ему возражать, потому что он наверняка прав». Как лично у меня было: моя мать пыталась меня оградить вообще от войны. Она придерживалась более нейтрального политического взгляда, и у меня лично не было никакой ненависти», – говорит девушка.
Как изменилась школа: «Так плавно, что ты этого не чувствовал»
Школа, в которой училась Эвелин, была украиноязычной. После вторжения российских боевиков учебное заведение явно изменилось. Но все происходило постепенно и так медленно, что дети этого не чувствовали.
Украинский язык и литературу в школе Эвелин преподавали две учительницы. Одна из них позже умерла. По новым правилам, уроки украинского языка и литературы преподавались на русском.
«Она не могла говорить много вещей против России, и должна была вести урок на русском, что самое главное, — говорит Эвелин. — Но учительница все равно общалась с нами на уроках на украинском, за что я ей очень благодарна».
Подготовиться к занятиям было сложно, поскольку в библиотеках запретили выдавать украинские книги.
Урок украинского языка и литературы преподавался в классе Эвелин до 2020 года. А потом его совсем убрали. Младшие ученики, которые пошли в первый класс в 2014, вообще не изучали эти предметы.
«Россия просто насаждает свое. Те же самые щедривки. Через три – четыре года мы пели их на русском. Ну какие щедривки на русском? Это все так плавно заменялось, что ты этого не чувствовал», — возмущается уроженка Донецка.

Также Эвелин занималась украинскими народными танцами.
«Мы танцевали с венками, а нам в какой-то момент привезли кокошники. И нужно было танцевать с кокошниками на голове. Наша преподавательница отказалась. Она сказала, что не будет преподавать в таких условиях, и ушла. Закрылся кружок, но сам факт, что тебе никто не запрещает танцевать, но только в русском наряде. А потом с русского наряда ты перейдешь и на русские движения, а потом будешь и под русские песни это все делать», – объясняет она.
В школе добавились новые предметы – «урок гражданственности и нравственности Донбасса». Эвелин сдала этот предмет на «пять».
«Я шутила, что из меня какая-то плохая гражданка получилась. Нам рассказывали историю нашего родного края, но через то, насколько он связан с Россией. Об Украине, единственное, что у нас было, – это крепостные. Информация там крайне ограничена, никакого альтернативного взгляда. Именно поэтому, наверное, у меня тогда не сформировалась проукраинская позиция», – говорит Эвелин.
Мощнее, чем пропаганда в России, – только пропаганда на оккупированных территориях Украины
Эвелин готовилась к олимпиаде по истории и зашла в Интернет в поисках дополнительной информации. То, что она там прочитала, сильно отличалось от школьной программы. Именно тогда Эвелин впервые поняла: то, что ей рассказывали в школе, не совпадает с действительностью. А то, что ее окружает, не является правдой. Тогда она и начала изучать историю самостоятельно.
«Я не могу сказать, что я имела четкую позицию до оккупации 2022 года. Через школу и влияние окружения, в котором я находилась, могу уверенно сказать, что на мне очень сильно отразилась «великорусская болезнь» и империализм, – рассказывает Эвелин. – Я не считала себя украинкой, а оккупированную территорию считала просто подконтрольной России. Я считала, что я уже в России, потому что все вокруг об этом говорят. И за это мне очень стыдно».
Так работала российская пропаганда на оккупированных территориях.
«Создать целое поколение, которое будет думать, что оно является Россией, это сверхмощно. Я сама была таким человеком. Отрефлексировать и понять, что я этим не являюсь, на самом деле очень трудно. Когда тебе все вокруг говорят, что ты синий, трудно понять, что на самом деле ты зеленый», – говорит Эвелин.

Юридическая команда The Reckoning Project:
«Согласно Международному праву прав человека, оккупирующее государство обязано уважать, защищать и обеспечивать права детей, проживающих на оккупированной территории, на образование, свободу слова и мысли, а также на идентичность. Эти обязательства означают, что Россия обязана обеспечить образование, которое, по выражению Специального докладчика по вопросу о праве на образование, является «соответствующим, культурно приемлемым и качественным». За некоторыми строгими исключениями, лица, находящиеся в оккупации, имеют право искать и делиться знаниями и информацией. Дети также должны иметь возможность сохранять свою идентичность, а также развивать и открывать ее без незаконного вмешательства: идентичность включает в себя «национальность, имя и семейные отношения». Российская система образования в оккупации, вероятно, нарушает эти обязательства путем нескольких различных нарушений прав человека, которые в совокупности можно назвать кампанией перевоспитания или индоктринации».
«Погибли за то, что не поддерживали»
Примерно за неделю до полномасштабного вторжения школы в Донецке закрылись. Эвелин как раз готовилась к экзаменам в 11 класс и почувствовала, что что-то приближается. А утром 24 февраля 2022 года Эвелин позвонила знакомая из Черкасской области.
«И она мне говорит: «Война началась». Я говорю: «Знаю, она уже 10 лет». Я думала, это прикол какой-то, — рассказывает тогдашняя школьница, — А она говорит: «Нет, действительно началась».
«Я сформировала позицию очень быстро, за считанные недели. Поняла, что там у меня нет будущего. В Донецке я достигла максимума. Мне обещали бюджетное место в Московском государственном университете, одном из лучших в России», — рассказывает Эвелин.
Но еще до полномасштабного вторжения Эвелин мечтала о другом – поехать учиться в Канаду. Из-за полномасштабного вторжения эта мечта стала практически недостижимой – прямого сообщения между Донецком и Киевом не было, а так называемые эвакуационные маршруты – дорогие и не всегда безопасные.
«И я думаю: «Ну, хуже быть не может». А потом ко мне приходит знакомая и говорит: «Помнишь Дениса?» Я говорю: «Да». А у меня друзья детства, они на пару лет меня старше. И она говорит: «Ну, он умер». Я говорю: «Как? Где, когда? Она говорит: «24-го [февраля 2022] их всех забрали рано утром. Мобилизовали. Там не тренируют практически, или тренируют три дня на полигонах и выпускают. И Денис погиб», — рассказывает Эвелин.
В Донецке началась массовая мобилизация, и студенты не были исключением.
«Каждую неделю слышишь имя человека, которого уже нет. И лучшими были случаи, когда ты узнаешь, что человек погиб, тело отвезли и похоронили. А были случаи как, например, с Никитой. Его мобилизовали тоже 24.02.2022. «Мобилизовали» – сложно сказать. Приходят, заламывают руки и выводят. Никита попал в пехоту. Всех украинцев в пехоту, их использовали и используют до сих пор как мясо», — рассказывает девушка.
Родители Никиты звонили в администрацию, чтобы узнать, где сын, но он не проходил по базам данных как мобилизованный. Поэтому никакой информации о нем не было. «А в какой-то момент им прислали его зубы», – говорит Эвелин.
В отличие от Украины, тест ДНК в Донецке родителям пришлось делать за свой счет. Это действительно было все, что осталось от их сына.
«А ведь это человек, с которым ты с детства шутил, на деревья лазил, по «заброшкам» ходил. И это все, что от него осталось», — делится трагическими впечатлениями девушка.
Позже мобилизовали еще одного ее знакомого, Женю. Чуть постарше, рыжий и добрый. Эвелин называла его «солнечный». В день, когда Женю мобилизовали, девушка проходила мимо его двора. Она услышала, как кричит и рыдает женщина.
«И я вижу, как выводят Женю – у него все избито, все в крови. Выводят вместе с отцом. И единственное, что я помню с того всего момента, как он просто мне улыбается. И все, их вывозят», — рассказывает Эвелин.
Через неделю Женя и его отец погибли в войне против Украины. Их тела так и не привезли.
«Мне очень больно терять друзей, потому что я уверена, что они погибли за то, что не поддерживали. А уехать не могли, поскольку ребят не выпускали. Мне было бы гораздо проще знать и их ненавидеть, если бы они ушли добровольно, — говорит Эвелин. – Но знать, что столь важные для тебя люди ушли, и их убили просто потому, что они украинцы – это трудно. Я до сих пор это не простила, и я думаю, я не прощу это никогда».

Так у Эвелин не осталось почти никого.
«Ты до последнего надеешься, что хоть кто-то будет жив, что хоть с кем-то сможешь обняться, когда все закончится. Но понимаешь, что нет, уже нет. У тебя никогда не будет в жизни момента, когда ты сядешь в школе и скажешь: «Ой, а помнишь, как мы с тобой…». Помнишь только ты. И каждая весна для меня – самая тяжелая, потому что я даже не знаю точных дат, когда они все умерли, — говорит Эвелин, — Первый этап – это понять, что моя жизнь разрушена, а потом понять, что и прошлое у меня отобрали».

«Или я уезжаю, или я плачу»
Как-то в тиктоке Эвелин попался видеоролик про Северную Корею, как люди оттуда уезжают.
«Многие люди в комментариях писали: «Боже, такие деньги платить, чтобы уехать? Это просто ужас. Кто так будет делать?» И там девочка в комментариях ответила, что ее сестра заплатила 5 000 долларов, чтобы уехать из оккупации. Когда речь идет о свободе, ты заплатишь все, — говорит Эвелин, — Поэтому я решила, что я или еду, или плачу. Плакать не очень люблю. Поэтому решила ехать».
На тот момент Эвелин была несовершеннолетней. Она поделилась с мамой своим решением, и та согласилась отпустить ее в Украину. С одним условием – если девушка сама накопит деньги на выезд, чтобы доказать, что способна жить самостоятельно.
Деньги на поездку девушка собирала меньше года – работала в бьюти-сфере.
«Вообще я работала с 13 лет, собирала деньги на машину, очень ее хотела. Быть крутой в 18 лет на своей машине. Но все деньги я в конце концов потратила на поездку в Киев и не жалею об этом», — говорит Эвелин.

Летом 2023 года Эвелин выехала из Донецка и, хотя были варианты остаться где угодно, поехала в Киев. Это было тяжелое решение для 17-летней девушки: оставить все что имела и уехать из родного Донецка.
«Я бы хотела, чтобы люди перестали осуждать людей в оккупации. Мы должны уважать тот факт, что не все могут быть героями. Люди должны быть людьми. И мы должны их понимать и не осуждать. Конечно, некоторые из них – коллаборационисты, — говорит Эвелин. – Но есть люди, которые просто стали заложниками ситуации».
Текст был подготовлен в сотрудничестве с Реконинг Проджект (The Reckoning Project) – международной командой журналистов и юристов, занимающейся документированием, освещением и сбором доказательств для расследования военных преступлений.
Подписывайтесь на наш Telegram-канал @newsmakerlive. Там оперативно появляется все, что важно знать прямо сейчас о Молдове и регионе.