Возможно ли, никого не обвиняя, говорить о Холокосте на территории Молдовы? Почему эти события оказывается так трудно включить в молдавские и румынские школьные учебники? И почему в Молдове и Румынии по-разному относятся к маршалу Иону Антонеску, и некоторые часто «забывают» о его роли в уничтожении евреев? Об этом в интервью NM рассказали исследователи Национального института изучения Холокоста в Румынии имени Эли Визеля социолог Анна Бэрбулеску и историк Мариус Казан. Уже второй год они приезжают в Молдову, чтобы участвовать в семинарах для молдавских учителей истории, посвященные Холокосту, которые организует Институт устной истории Молдовы.

«Евреи никогда не представляются как часть нации»

В Молдове многие в принципе не знают, что значит слово «Холокост». И тем более, что такое происходило на территории нашей страны. А насколько широко эти страницы истории известны в Румынии?

Анна Бэрбулеску: Мы уже начали проводить опрос на национальном уровне, который покажет уровень осведомленности о Холокосте в Румынии. Результаты опубликуем 25 ноября.

Но такой опрос мы проводим каждые два года. В 2017 году у 72% респондентов Холокост ассоциировался с лагерями смерти в Польше, а 28% говорили, что связывают Холокост с депортациями на территории Румынии. То есть последние знают, что и на территории Румынии был Холокост. Но, если просишь объяснить, что они имеют в виду, когда говорят о «территории Румынии», выясняется следующее: 80% из этих 28% говорят о депортациях евреев из северной Трансильвании, которые организовывали венгры. И только 20% из тех 28% связывают Холокост, в том числе, с Транснистрией.

Мариус Казан: Большинство же считает, что в том, что произошло в Транснистрии или Бессарабии, виноваты только нацисты и никак не румынские власти. То есть даже в Румынии на уровне общества мало знают о роли румынских властей в Холокосте, хотя в целом проблематика людям знакома.

Есть ли в школьной программе в Румынии занятия, посвященные Холокосту?

Анна: Начиная с этого года, в седьмых классах впервые пройдет занятие, целиком посвященное Холокосту. Раньше о нем рассказывали только на уроках о Второй мировой войне. Это не значит, что обязательно все резко изменится. Что-то изменится, но очень медленно. Нужно терпение.

Как думаете, почему так долго в школьной программе не было отдельных занятий, посвященных этой теме?

Анна: Румыния тоже прошла через коммунистический период, когда об этом в принципе не говорили. Кроме того, у нас есть устоявшееся представление, что румынский народ — толерантный народ. Нас этому учат с детства. При местном менталитете тот факт, что Румыния участвовала в Холокосте, вызывает очень сильный когнитивный диссонанс.

Обществу сложно признать, что в недалеком прошлом мы были ответственны за массовые преступления. И это при том, что годами нас учили, что мы — особенный народ, который в истории не делал ничего плохого. Нужно время на то, чтобы общество признало свое прошлое. Это не так-то просто.

Мариус: Предлагаю метафору. Представим, кто-то смотрится в зеркало. Он, конечно, предпочитает смотреть на те части тела, которые ему нравятся, а не разглядывать свои недостатки. Именно это мы и пытаемся сделать — обратить внимание и на шрамы. Это трудно.

Но работа ведется уже 10-15 лет, с тех пор, как Румыния вошла в европейские структуры. И определенные шаги уже сделаны. Отдельное занятие о Холокосте в школах — это один из них, и это хорошая новость. С 2003-2004 года в школах был только необязательный факультатив о евреях и Холокосте. К сожалению, нет данных о том, сколько детей воспользовались этой возможностью.

В Молдове тема Холокоста воспринимается очень остро и двояко. Даже среди образованных людей и политиков нет общего мнения о том, что произошло на территории Молдовы: был тут Холокост или его не было. В Румынии еще остается пространство для сомнений в фактах? Или уже больше спорят о трактовках?

Мариус: Да, конечно. Но в Румынии, в отличие от Молдовы, публичное отрицание Холокоста запрещено законом, как и в некоторых странах Европы.

Но при этом, конечно, остаются группы людей, которые придерживаются таких идей. Особенно это заметно в онлайне, где иногда появляются публикации на эту тему. К счастью, у них небольшая аудитория, но такой дискурс в принципе есть. И за подобное совершенно не обязательно систематически наказывают. Бывают жалобы, которые остаются без ответа.

Но вот что важно: отрицание Холокоста — это не политический, культурный или социальный мейнстрим в Румынии. Чаще всего это периферийные, маргинальные дискуссии.

Почему при этом все равно так трудно встроить Холокост в историю Румынии? Почему для этого нужно так много времени?

Мариус: Как и говорила Анна, причин много. Возможно, мы не привыкли к критическому взгляду на собственное прошлое. В течение 40 лет народ и его правители идеализировались. Многие были включены в условный пантеон «правителей-героев».

Анна: В целом история Румынии пишется как история подвигов. «Нас победили римляне? Да, но нам же было тяжело!» «Мы боролись с турками, нас захватили, но если бы не мы — они завоевали бы всю Европу!». Учебники по истории представляют историю Румынии как серию славных подвигов. А, если были события и менее «славные», то их показывают настолько позитивно, что даже поражение выглядит почти как победа.

Мариус: Да, как будто мы всегда были или героями, или жертвами обстоятельств. То, что произошло с евреями во время Второй мировой войны, не укладывается в такой шаблон восприятия прошлого Румынии.

Анна: Думаю, есть и другая проблема. Румынская модель идентичности не инклюзивна. Она отталкивается от этноса. В этнической модели идентичности евреев никогда не представляют как часть нации. И тогда, вроде, и не совсем понятно, почему нужно рассказывать «грустную историю евреев» времен войны? Тем более, что они якобы «не являются по-настоящему частью румынского народа». Во-вторых, они — жертвы, и жертвы — наши.

Этой темы очень мало в румынской историографии по многим причинам. Но это не значит, что вообще нет историков, которые говорят об этом. Они есть, и это очень хорошо.

Например, в Берлине в музеях, посвященных Холокосту, удивляет, как просто все написано: «мы, немцы, сделали это и это». И это очень здоровое, спокойное отношение к собственной истории. В чем разница между нами — Молдовой и Румынией — и немцами? Почему у них получилось?

Мариус: В Германии политику принятия собственного прошлого продвигают уже больше 40 лет. Сопротивление, я уверен, было. Но благодаря последовательности и терпению у них получилось создать здоровую политику памяти, которая работает во всем обществе. Это не значит, что у них нет проблем. В последнее время в Германии случаются антисемитские выступления. У них трудности и с мигрантами, которые сопротивляются привычной немецкой образовательной политике в том, что касается истории Второй мировой войны и Холокоста. То, что произошло в октябре в немецком городе Галле (стрельба у синагоги — NM), тоже показывает, что в Германии для еврейского меньшинства есть потенциальная угроза.

К счастью, в Румынии в последние десятилетия не было подобных происшествий. Были небольшие инциденты: разрушали плиты на еврейских кладбищах, писали оскорбительные надписи на стенах. История с надписями, кстати, произошла прошлым летом и стала международной новостью. Но не было ничего, сравнимого по тяжести с тем, что произошло в Германии.

«Многие воспринимают Антонеску как героя борьбы с коммунизмом»

Как, преподавая в школах, найти баланс в рассказе об истории народа? Так, чтобы не говорить, что «мы идеальны» или наоборот «виноваты во всем».

Анна: Коллективной вины не существует. Ни один историк Холокоста не изучает этот вопрос с таким подходом. Если я признаю, что Антонеску приказал расстрелять евреев из Бессарабии, разве я чувствую себя персонально виновной? Это очевидная глупость. Просто я знаю и признаю, что в прошлом моего собственного народа были менее благостные события, которые нельзя отрицать хотя бы из уважения к тем, кто был убит. Хотя бы из уважения к мертвым.

В Молдове это особенно чувствуется. Разговор о Холокосте многие воспринимает как обвинение молдаван или румын. Как рассказывать о произошедшем детям в школах, никого не обвиняя? К каким принципам вы пришли?

Анна: Самый важный и самый грустный вывод, к которому я пришла: каждый из нас хотя бы теоретически мог попасть в одну из трех категорий — палач, жертва или свидетель. Многое из того, что произошло, произошло благодаря возникшему контексту. Нужно защищать общество, в котором соблюдают права человека, и где невозможно, скажем, убить ребенка по любым критериям. Именно для этого мы должны говорить о Холокосте, чтобы каждый осознавал свой долг защищать общество, в котором у каждого есть право жить так, как он хочет. А не для того, чтобы обвинять румынский или молдавский народ, или говорить о вине, которую нельзя будет искупить никогда.

Это все. Мне кажется, тут все достаточно просто. Зачем усложнять жизнь осуждением других? Оказавшись в ситуации, когда мне надо будет выбирать — умрет мой ребенок или ребенок соседа, я вряд ли бы решила защитить ребенка соседа. У меня нет в этом уверенности. Более того, я не уверена, что мой долг защитить именно соседского. И все, что я могу делать — это помогать сохранять общественный порядок, при котором мне не нужно будет делать подобный выбор, невозможный выбор без выбора.

Но все же остаются герои истории, о которых сложно говорить полностью непредвзято. Например, тот же Ион Антонеску. Временами вокруг него создается очень позитивный ореол. Как в Румынии в последние годы менялось его восприятие?

Мариус: За последние 30 лет образ Антонеску в Румынии изменился, но не могу сказать, что радикально. Примерно с 2000 года из публичного пространства последовательно изымают элементы культа Антонеску. Этот процесс продолжается до сих пор.

В 1990-е годы в Румынии в разных городах еще стояли шесть-семь памятников Антонеску. Было множество улиц, названных в его честь. Они все еще есть, но в очень маленьких населенных пунктах, и чаще это периферийные улицы. Но важно, что они все еще есть. Это при том, что есть официальная политика государства, закон, который запрещает в публичном пространстве элементы культа людей, таких, как Антонеску, которые были признаны виновными в военных преступлениях.

Если вспомнить про опрос, о котором раньше рассказывала Анна: около 45-50% респондентов были согласны с тем, что Антонеску был героем и патриотом. Доля тех, кто согласен с тем, что Антонеску ответственен за депортацию евреев, — 30%.

У нас все меньше историков, которые не критически относятся к Антонеску. И это очень хорошо, особенно по сравнению с 1990-ми годами. Тогда некоторые политики упоминали имя Антонеску, сравнивая его с королем Михаем. Говорили, что Антонеску в 1941 году объединил Румынию. Кроме того, была активная группа историков, собравшаяся вокруг историка из Ясс Георге Бузату. Он публиковал очень много материалов об Антонеску, не всегда высокого научного качества.

Думаю, и сегодня Антонеску остается для многих противоречивым персонажем румынской истории. Но стало меньше работ историков, которые, скажем, относятся к Антонеску не критически. Хотя в обществе все еще живет миф об Антонеску-спасителе, и он достаточно силен.

Анна: Многие его воспринимают как героя борьбы с коммунизмом.

Мариус: Да, это главное. Его реже видят военным преступником и намного чаще борцом с коммунизмом и большевизмом.

Но его же судили и доказали то, что он сделал?

Мариус: Антонеску осудили в 1946 году. Его приговорили к смерти и казнили вместе с вице-премьер-министром Константином Василиу, основным лидером жандармерии (это был один из госинститутов, особенно активных во времена Холокоста). Среди казненных в 1946 году был и губернатор Транснистрии, управлявший ею во время Второй мировой войны при румынской администрации, — Георге Алексиан.

Да, судебный процесс был. И его очень яростно критикует та самая группа историков, бывшая активной в 1990-х годах. Его критикуют за нарушения, потому что он происходил на этапе перехода к коммунистическому режиму, и трибунал контролировали просоветские власти. Это главный аргумент против легитимности этого процесса.

Антонеску осудили за военные преступления. Важная деталь: выяснили, что больше 20 доказательств из его дела связаны с его действиями против евреев — депортациями из Бессарабии, Буковины и Транснистрии.

В России, например, не было полноценного суда над Сталиным. И людям в своей критике не на что ссылаться как на окончательное решение. В Румынии, получается, проблема в том, что суд был, но судили Антонеску коммунисты.

Мариус: Да, это важно. Все происходившее в то время было поставлено под вопрос только потому, что его судили при недемократическом коммунистическом режиме.

Процедурных нарушений действительно было много. Но это не делает его менее виновным в том, что происходило во время войны. И, кроме материалов этого трибунала, есть много других доказательств его преступлений, которые историки обнаружили уже после судебного процесса. И по сей день находят материалы, которые доказывают, что Антонеску виновен и ответственен за уничтожение евреев во время Второй мировой войны.

«Всеобщее молчание — и сознательное, и навязанное одновременно»

Если вернуться к Молдове. Насколько я знаю, вы не впервые здесь читаете лекции. Какие впечатления у вас сложились во время работы с молдавскими учителями истории, особенно в районах страны?

Анна: Хотелось бы, чтобы они были более активны, чаще задавали вопросы. Но еще в первый приезд в Кишинев меня удивило, насколько хорошо в Молдове воспринимают Антонеску. Даже в Румынии за последние пять-шесть лет я не чувствовала сопротивления его критике. Я приехала в Молдову, ожидая, что с молдавскими учителями будет проще, потому что ответственность — румынская. И поразилась, когда натолкнулась на сопротивление. Для меня это было сюрпризом. Так что вам тоже нужно запастись терпением.

Мариус: Я бы сравнил менталитет и уровень восприятия этой проблемы в Молдове с состоянием Румынии и румынского общества в середине 1990-х годов. Это не значит, что у вас тут что-то не так. Просто по многим причинам и из-за конъюнктуры Антонеску видится здесь так, как видится. Похоже на то, как его воспринимали в Румынии в 1990-х годах. Может быть, я преувеличиваю. Мы же не общались со всеми учителями в Молдове, и обобщения могут быть неточными.

Анна: Да, мы можем говорить только о реакции некоторых учителей на наших лекциях.

Как думаете, почему в Молдове так долго сохраняется позитивный образ Антонеску, по крайней мере в определенных кругах?

Анна: Антонеску воспринимают как освободителя Бессарабии.

Мариус: Для, скажем так, филорумынской части общества Антонеску — гордость, герой и освободитель. Возможно, его образ — самый сильный в том, что касается связей Бессарабии и Румынии. И этот образ, этот миф в некотором смысле культивируют.

Анна: Не нужно забывать и то, что Антонеску сам по себе  — еще простая часть истории. То, что происходило на территории Бессарабии под румынским руководством, — трудно воспринять. Мне иногда сложно пережить понимание того, какие ужасные вещи тут происходили. А для людей, которые живут в этих местах? В этом тоже своя сложность. Начать думать о том, что вот тут, просто у дороги, совсем недавно застрелили тысячи людей, а твои бабушки и дедушки были свидетелями или современниками этих событий, очень трудно. Даже просто всерьез задуматься об этом. Становится плохо. Но и делать вид, что этого не было, тоже невозможно.

Мариус: К тому же практически больше нет еврейской общины в прежнем виде. Уже сложно столкнуться с соседом, чей дед пропал во времена Холокоста, чьей истории ты бы сразу поверил. То, что вокруг больше нет евреев…

Анна: Помогает хранить молчание. И все же воспоминания… Во многих документах о Бессарабии, которые я встречала, замечала, что люди, бывшие очень молодыми или даже маленькими во времена и до Холокоста, уже будучи очень старыми, вспоминали даже имена своих соседей-евреев. Если меня спросить, как звали детей со двора, где я жила, когда мне было семь лет, — я не отвечу. Просто не помню. А эти люди помнят имена своих соседей. Очевидно, что это последствия травмы. Воспоминания есть, но они засели где-то глубоко. Возможно, было бы иначе, если бы общество открыто обсуждало и проговаривало то, что произошло. Мне кажется, что это всеобщее молчание — и сознательное, и навязанное одновременно. Если бы общество действительно забыло о произошедшем, такие глубокие воспоминания не всплывали бы на поверхность. Не думаю, что прошлое по-настоящему забыто.

 

Справка NM. Национальный институт изучения Холокоста в Румынии имени Эли Визеля уже более десяти лет проводит курсы и летние школы, посвященные Холокосту, для румынских преподавателей истории. Кроме того, в Румынии для студентов, чиновников министерства внутренних дел, министерства юстиции и др. проводят курсы переподготовки по этой проблематике. 

В Молдове сотрудники института проводят лекции для учителей истории при поддержке Фонда Фридриха Эберта и Института устной истории Молдовы.

Подробнее о том, что происходило на территории Молдовы во время Второй мировой войны, и как ее затронул Холокост, — читайте в спецпроекте NM «Унесенные гетто. Как в Бессарабии истребляли евреев и ромов во время Второй мировой войны».