Буче и ее жителям сложно жить после всего, что там случилось, потому что никто не знает, что делать со страшными воспоминаниями и удастся ли с ними когда-то расстаться. Жители Бучи снова ходят в поликлинику, мэрию, в детский сад. Но в поликлинике теперь много людей без рук, без ног или без глаз, а в мэрию теперь ходят за компенсацией после потери сына, отца, брата или за разрушенное жилье.
***
Корреспондент NM Денис Дерменжи два месяца назад побывал в Украине и написал несколько репортажей из города, название которого теперь знает весь мир. Параллельно он писал заметки о людях, которых там встречал, и о своих личных впечатлениях от увиденного. NM публикует эти заметки.
Игорь
С Игорем меня познакомила Екатерина. До войны она жила в Буче, в доме, в котором потом разместились российские военные, а после в него прилетел снаряд. Игорь согласился показать мне Бучу, Бородянку, Ирпень и все ближайшие населенные пункты, которые пострадали во время оккупации и продолжают страдать после нее.
Пока я ждал Игоря у фонтана напротив Бучанской больницы, наблюдал за людьми: на лавке сидел мужчина без руки. Такой же мужчина сидел рядом со мной в маршрутке, на которой я приехал из Киева в Бучу. У него были следы от ожогов на лице и стеклянные глаза. «Интересно, что он ими видел», — подумал я, но не решился с ним заговорить. В какой-то момент почувствовал себя врачом, умеющим определять диагноз с полувзгляда, и в голову пришла мысль: «Тут диагноз один — война».
Денис Дермежи / NewsMaker
Ко мне подошел безногий мужчина на костылях. Попросил закурить. «Ох, вот щас бы я выкурил парочку сигарет, хоть и не курю», — подумал я перед тем, как отказать ему в «помощи». Дяде Олегу 65. Он потерял ногу во время минометного обстрела. Всю оккупацию с женой провели в подвале. «Хлеб не видели 20 дней. Нам потом волонтеры принесли, мы его сразу разломали, стали есть и давиться, будто не знали до этого, что такое хлеб. Нюхали его, как будто впервые едим». Перед тем как попрощаться, Олег рассказал, как журналисты помогли с продуктами на первое время, как купили ему телефон с симкой, чтобы мог обратиться за помощью, когда будет нужна, и как его по ночам мучают фантомные боли.
— Привет, я — Игорь, пойдемте.
— Пойдемте, я —Денис.
Сложно сказать, сколько Игорю лет. У него седые волосы, седая борода и вдумчивый взгляд, как, впрочем, у всех, с кем приходилось общаться в этих местах. Кажется, ему за 50.
Денис Дермежи / NewsMaker
Игорь припарковал свой автомобиль недалеко от больницы. Пока мы шли к машине, Игорь перечислял «достопримечательности», которые сможет мне показать, и рассказал немного о себе. У него есть жена и дети: четырех и 14 лет, которых он в первый день вторжения успел вывезти в западную Украину, а оттуда — в Болгарию. Теща отказалась: «Ни в какую не хотела. 10 дней провела в оккупации, а потом пешим коридором выбиралась в Киев».
Игорь — предприниматель: с его слов я понял, что он занимался недвижимостью и цифровыми обучающими программами для министерства образования Украины. Во время оккупации Бучи Игорь был в западной Украине с сыном. Когда в конце марта российские силы отступили из Киевской области, Игорь вернулся домой в Бучу. Поначалу пытался записаться в территориальную оборону, но по непонятным причинам ему отказывали: «Чтобы не сойти с ума, я решил возить с западной Украины гуманитарную помощь в Бучу и ближайшие населенные пункты».
Денис Дермежи / NewsMaker
За время войны Игорь, как и многие украинцы, накопил в себе огромное количество страхов, которые пока никуда не ушли: «Что бы я делал, если бы наш автомобиль попал под обстрел? Что бы я делал, если бы мне с детьми пришлось жить в оккупации? Как бы я их спасал? Понимаешь, у всех нас была жизнь, были планы, у кого-то дети ходили в детский сад, в школу, в университет. А они взяли и все нам оборвали. Моя жена говорит, что не знает, как планировать что-то дальше. Она не может жить одним днем. А тут произошел такой вот сбой системы».
Мы ехали с Игорем по «воющему» асфальту в сторону Бородянки. «Воет» он из-за впадин, которые образовались из-за танковых гусениц, объяснил он. Бородянка в марте была городом-призраком с такими же людьми-призраками. Холод, слякоть и земля, покрытая черной копотью.
Денис Дермежи / NewsMaker
«Люди ходили, как зомби: электричества нет, газа нет, они надевали на себя кучу грязной одежды и выглядели, как бомжи. Город бомжей», — вспоминает Игорь. Когда в марте дороги к Буче были перекрыты, он возил «гуманитарку» в Бородянку и населенные пункты, которые были под контролем ВСУ.
Бородянка, которая в начале войны подверглась массовым авианалетам и артобстрелам, в июне, когда я там был, умудрялась выглядеть так, будто не была прифронтовой. На улицах было полно людей — не хмурых и сосредоточенных, а спокойных и неспешных. На фоне почерневших от дыма и огня многоэтажек люди сидели в кафе, выгуливали собак, заходили в магазины, просто прогуливались. Игорь свернул в сторону церкви, ставшей центром гуманитарной помощи: туда свозят всю «гуманитарку», которую везут с западной части страны. Во дворе сновали дети, на лавке у входа сидел Богдан, который провел с родителями 11 дней в оккупации. Ему лет 10-12.
Денис Дермежи / NewsMaker
«Усе було дуже погано», — сказал мальчик. Сначала он говорил на украинском, потом перешел на русский: «Первые дни очень страшно было, самолеты летали постоянно. Мама целый день борщ не могла сварить. Авианалет, газ выключаешь, прячешься в подвале. И так семь раз. В дом к нам заходили, айкос и айфон сестры украли. Они хотели маму ножом пырнуть и не ожидали, что я за нее заступлюсь. Нож мне руку вспорол. Расстреляли весь дом из автоматов и папе в руку срикошетило. Брат ноги лишился. Осколком от бедра вырвало. Это мы еще никого не потеряли. Все живы остались, на этом спасибо».
Сергей
С Сергеем я познакомился в Буче. Он живет с матерью и женой в Буче уже восемь лет. Год назад купили частный дом на окраине города. До 24 февраля они, как и многие, не верили, что в XXI веке возможна полномасштабная война, которая развернется на территории их страны. Поэтому семья Сергея в момент нападения была максимально не подготовлена: «Войны никогда не было, и мы не понимали, как себя вести, что делать, куда бежать, если эта война сейчас прямо здесь, у нас в городе, во дворе. Я никогда не думал, что они будут стрелять по домам, по людям. В моем понимании война — когда военные воюют с военными».
Денис Дермежи / NewsMaker
В первый день войны Сергей нашел автомобиль, на котором можно было уехать из Бучи, но всем им казалось, что, если он живут на окраине города, их война не затронет. Однако мосты в сторону Киева сразу же взорвали, чтобы избежать захвата столицы, и все войска остались в пригородах.
«Они [российские военные] уже были рядом. 8 марта мы их увидели в окно. Приехали «поздравить с праздником». Страх. Что делать — не понятно. Постучали, я сразу открыл. Это была Росгвардия. Они поздравили женщин с праздником и стали осматривать дом. Затем попросили меня раздеться по пояс, искали нацистские наколки, спрашивали про каких-то нацистов. Попросили сделать два шага назад и почему-то взялись за автоматы. Я испугался. Но потом они сказали вывесить белую простынь на ворота».
Денис Дермежи / NewsMaker
Так Сергей понял, что с этого момента они живут под российской оккупацией. Для его семьи она продлилась до 10 марта. В этот день они решились на несогласованную эвакуацию: «Мы пришли, а там 2-3 тыс. человек. Должны были пустить 50 автобусов в сторону Киева, но пропустили лишь один. Других вариантов не было, и мы решили рискнуть, образовав добровольный пеший коридор. Прошли по улице вокзальной, где было много разбитой военной техники, видели, как собаки сжирали трупы «кадыровцев». Мы шли и не знали, что там впереди: наши или не наши. Мы готовы были пешком идти хоть до Киева. Идти пока не придем».
Денис Дермежи / NewsMaker
Сергею, как и многим другим, было сложно осознавать, что человек может стрелять в человека, возможно, даже безоружного. Не верилось ему и в военные преступления до тех пор, пока во время эвакуации не увидел колонну расстрелянных автомобилей с надписями «Дети».
Спустя месяц Сергей с семьей вернулся обратно в Бучу. К тому времени российские военные уже покинули это направление. Этот месяц дался им сложно: «Когда ты живешь где-то временно, для тебя время словно останавливается. А когда возвращаешься домой, понимаешь, что ты можешь с чего-то стартовать и развиваться, хотя твой уровень жизни упал на 10 пунктов». Сергей сказал, что, оглядываясь назад, понял, что, решив выбраться из оккупации, принял правильное решение: «Неизвестно, что могло произойти с нами за те оставшиеся 20 дней оккупации. Все то насилие, убийства, мародерство могло коснуться и нас».
